Уйти, чтобы вернуться

- Я слышал, когда человеку делают операцию на мозге, он ничего не чувствует. А у Него?

- Вы имеете в виду болевые ощущения?

- Да. Ему можно сделать больно?

Странная постановка вопроса, странный интерес.

- Признаться, не задумывался. - И тут доктор не очень кривил душой. - Он никогда не жаловался на какие-то боли или недомогания. Меня больше занимает другое - Его психическое состояние... Простите, может, включить свет?

Марио было все равно, его устраивал и полумрак, но раз тот считает... Доктор зажег люстру, вернулся к столу и выключил настольную лампу. Стало светлее, но не уютнее.

- Человеку можно причинить боль не только физически, скажем, ударив или уколов. А оскорбление, обида, унижение, предательство? Говорим же мы: душевная травма, душа болит... В Башне живет личность, уникальная личность, и никто не знает, что ее волнует и беспокоит. Мне кажется порой, что мы перед Ним мелкие, ничтожные людишки и просто не в состоянии Его понять... Но вы, кажется, спрашивали о другом?

- Мне это тоже интересно. Говорите, из зародыша? И есть женщина, которая как бы его мать?

Все-таки трудно уловить ход мысли этого странного новосела Нью-Беверли, жаль, что не успел к нему как следует присмотреться. Что это он опять полез в правый карман?

- Эту женщину вы увидите; возможно, скоро. Временами она объявляется в Нью-Беверли.

Снова провал. Разговор оборвался. Закончен или еще не начинался? А почему, собственно, нужно чего-то ждать? Зашел человек наведать, показаться. Виделись только утром, за столом. Обедали порознь, ужинали каждый у себя. Так что вполне естественно заскочить перед сном, переброситься несколькими словами. Не совсем чужие, живут под одной крышей - стоит лишь пройти по коридору. И не скажешь, что визит такой уж праздный. Вопросы со значением. Не о погоде, не о вчерашних снах, не о Полковнике, наконец, которому мыли-перемыли все косточки, - неизменная мишень острот и пересудов... А рука все еще в кармане. Ему же неудобно так сидеть, локоть почти вывернут.

- Доктор, я никогда не был у врача.

- Мне передали.

- И ничего такого не замечал.

- Самому такие вещи незаметны.

- И никто, поверьте, мне раньше не говорил. Вот только здесь.

- Тоже не замечали. И потом... люди деликатны.

- А вы?

- У медиков профессиональный взгляд.

- Так вы считаете, что...

- Я ничего пока не считаю, и мне нечего вам сказать.

- Но я же вижу... вы присматриваетесь.

- Такая у меня профессия.

- А если вдруг?

- Там будет видно.

- Что тогда со мной?

- Я не решаю. Во всяком случае, мой долг - сообщить. Все, что касается Башни, слишком серьезно. Никто и ни в чем рисковать не может, не имеет права. Вы тоже это знаете.

- Но почему, какой я дал повод?

Блеф все это, выдумки, меня не в чем подозревать. Слишком смахивает на шантаж. Может, я угадал - шантаж? Кому-то надо, чтобы я был такой или чтобы все думали, что я такой.

- Хотите сказать, что и я?! - Лицо Эгона пошло пятнами.

- Нет, Доктор, извините, я не хотел вас обидеть. Но что мне остается думать?... Так вы ничего мне не скажете? - Марио встал, собираясь уходить. Он так и не вынул руку из кармана.

- А что вы желали бы от меня услышать? - Эгон, назвавшись медиком, не мог позволить себе обидеться или рассердиться. Он и так уже переступил границу. - Если желаете знать, я ждал вашего прихода. Да, ждал, простите за откровенность, только надеялся, что вы придете и скажете: помогите. Тогда бы я знал, что делать и что сказать. Но вы пришли и говорите: отвяжитесь. Так что я могу вам сказать?

Марио, наконец, вытащил руку из кармана. На ладони заиграли самоцветы. Протянул Доктору.

- Все держал, боялся забыть.

- Что это, зажигалка? - Эгон поднес ее к глазам. - Славная вещь, похоже - коллекционная.

- Нравится? Был сегодня на выставке, оказался, представьте, десятитысячным. Памятный сувенир от дирекции.

- Что-то уж щедро...

- Я вот тоже так думаю. Оставьте у себя, Доктор, она мне ни к чему. Считайте, что это гонорар за мой визит. Я тут наговорил вам... И все же не думайте, что я... пациент.

Покачиваясь в кресле-качалке, он поджидал ее за хрупким переносным столиком, таким крохотным, что если двое вплотную сядут - встретятся носами. Еще одно кресло напротив, и тоже качается - он задевает его ногой. Кому-то приглянулась площадка между двумя вековыми кедрами, и этот кто-то не поленился перетащить сюда и стол и кресла, а потом они так и прижились здесь, будто сами выросли под деревьями, как грибы. Место, надо отдать должное, удобное, особенно для тихих бесед - вроде бы открытое, на виду, но и уединенное, аллея проходит стороной. Издали заметив, что беседка занята, никто не подойдет. И ждать здесь удобно, полный обзор. Стоит ей показаться, он успеет выйти навстречу.

О встрече они не договаривались. Марио знал, когда примерно она покидает лабораторию, знал, что после работы сразу же идет к себе, чтобы отлежаться, отдышаться и вообще приобрести, как она сама говорила, женский вид, и тут, на пути к коттеджу, он ее и перехватит.

Так получалось, что те немногие встречи, когда они были вдвоем, проходили в парке. Вот с Жаном и Эгоном - то в кабинете, то в лаборатории, словом, в помещении, а с Сьюзен - в парке. Они как бы остерегались оставаться одни в четырех стенах. Он так и не был еще в ее комнатах, не видел, чем она окружила себя, как держалась в домашней обстановке, и, наверное, поэтому представлялась ему если не загадочной, то, во всяком случае, не совсем понятной, неуловимой, будила воображение, заставляла вспоминать, и думал он о ней чаще, чем о ком-либо другом. Ее отношение к нему сбивало с толку. Подкупающе приветлива, дружелюбна - и вдруг высокомерие, почти враждебность. Открытость и настороженность, доверие и подозрительность, а то бесконечная печаль в глазах, словно жалела его: бедный Марио! Но знал он ее и насмешливо-веселой, даже игривой, и тогда он чувствовал себя особенно легко и непринужденно...

Качались кресла, качались деревья и небо. Потрескивали, ломаясь, сухие ветки. Неслышно осыпались побуревшие иглы кедры сбрасывали старую хвою... Середина августа, до осени вроде бы далеко. А когда хвоя должна осыпаться? Может, круглый год? Состарится, отживет свое - и вниз, в землю. Как люди, не зная сезонов.