Ядерная осень

Они изменили тактику, после того как потеряли две единицы бронетехники из пяти. Дорого обошлась им самоуверенность. Уже через десять километров от Белорецка, возле Азикеево, они были обстреляны неизвестными из легкого стрелкового оружия. Потом мост через малый Инзер взлетел на воздух, увлекая за собой Т-102. А БМП-5 сгорела перед Кулмасом. Два РПГшника, засевшие в придорожных развалинах, были сметены термитными гранатами со всех шести комплексов Волоховского БМПТ-3. Но потерять десять процентов личного состава и почти половину бронетехники, уже через сто пятьдесят километров от Убежища, было немыслимо. Они были готовы к чему угодно, но такое… Волохов был подавлен. Причем не столько тем, что потерял технику и людей, сколько тем, что он увидел за пределами Убежища. Нет, конечно, он не ожидал увидеть безоблачного синего неба над сверкающими белизной домиками, разбросанными тут и там, среди изумрудных полей. Нет, все как по учебнику — шквальный ветер гнал низкие свинцовые облака, роняющие кислотно-фонящий снегодождь на мутные потоки рек и ощетинившиеся обвяленными штырями берез рощи. Косяки бумажного мусора и какого-то обгоревшего тряпья кочевали не только на юг, а запеченные, прямо на грядках и ветках, плоды, так никогда и не будут сняты. Другой урожай собирала 'ядерная осень', пройдясь световым, ударным, тепловым и нейтронным гребешками своей дьявольской жнейки. Те, кого не коснулась эта страшная 'жатва', кого в первые дни не 'окучила' в подвалах ударная волна, не сожгла, как дачники сжигают сорную траву, световая, не 'скосили' нейтроны и гамма-лучи, продолжали 'молотить' друг друга своими 'молотилками' разного калибра, подсекать друг друга 'серпами' кинжалов, финок и кортиков, за кусок незараженного хлеба, за глоток чистой воды, за место под 'солнцем' аварийной лампочки бункера. Но и большинство из них, не задумываясь об этом, 'зрели', подобно дарам природы поздних сортов, чтобы потом, через недели или месяцы, все равно, корчась в судорогах лучевой болезни, упасть к ногам этой 'ядерной осени'.

Принявший на себя всю ту ненависть 'уцелевших' за месяц, минувший с ТОГО МОМЕНТА, Волохов никак не мог отмахнуться от стоявшего перед глазами видения — тощие, с бледной, покрытой язвами, кожей, в клочьях, бывших когда то летней одеждой, с воспаленными, красными глазами, люди копошатся в развалинах и как по команде, обернувшись на урчание их моторов, начинают швырять в колонну камнями, изрыгая неслышные бойцам проклятия. А одна женщина с растрепанными волосами, подняв высоко над головой мертвое тело годовалого ребенка, бросает его на броню Волоховского БМПТ.

4.09.2026 г. Москва. Тоннель в районе станции метро 'Цветной бульвар'.

Первым желанием Скворцова, после того как его глаза привыкли к полумраку, было броситься бежать дальше, куда глаза глядят. Он так и сделал. Пробежав метров триста по темному тоннелю, как потом оказалось в сторону 'Менделеевской', академик наткнулся на стоящий, темной махиной, поезд. Задыхаясь, он прислонился к прохладному металлу вагона. Ему все равно. Он устал. Устал чувствовать себя зайцем, на которого охотятся уже третий день. У него уже было столько возможностей погибнуть… Сейчас или позже — какая разница. Нахлынувшая усталость приглушила и без того уже мизерное чувство опасности. Скворцов сполз на холодный бетон.

— Что нам делать? — детский голос из вагона вывел его из оцепенения.

— Наверное надо идти на станцию, — неуверенно ответили ему.

— Страшно!

— Здесь тоже страшно, — из проема открытых автоматических дверей высунулась девчачья голова.

— Гош, пойдем.

— Осторожно — здесь высоко, — Скворцов вытянул в сторону

девочки руку, пытаясь не дать той упасть.

— Кто Вы?

— Не бойтесь, я не кусаюсь. А вы здесь как одни оказались?

— Мы с дядей Сашей в цирк ехали, а потом свет погас, поезд остановился и дядя Саша куда-то потерялся.

— Ага потерялся, — подумал Скворцов — сбежал сволочь, — и уже вслух — Ну пошли на станцию — вашего дядю искать.

Дядю они так и не нашли — видимо человек он энергичный — далеко убежал, и забота о Маше и Гоше (так звали его новых знакомых) помогла Скворцову в первые дни не сойти с ума от всего пережитого.

Как говорил Начальник станции 'Цветной бульвар', он же начальник местного штаба ГО, — 'чтобы у людей не поехала крыша — их надо чем-то занять'.

Вот и занимались все — кто чем. Одни бесцельно блуждали, изучая бесчисленные служебные и технические помещения, другие проводили время в разговорах о том 'кто виноват' и 'что делать'.

Скворцов тоже сначала вдоволь наговорившись, отправился изучать окрестности с пареньком из метроперсонала, с которым познакомился на второй день. Он узнал, что помимо самой станции и двух тоннелей в районе 'Цветного' существует еще масса тупиков, 'отводных' и 'опорных' тоннелей, рабочих стволов и подходов к ним, созданных при строительстве станции, а так же тоннельно дренажные камеры(ТДК), сан. узлы, вент. камеры, пункты технического обслуживания поездов (ПТО) и много еще чего.

Потом он присоединился к людям, которые занимались 'хозяйственными' делами — таскали воду из скважины, заготавливали 'дрова' из всего, что может гореть, в промежутках попивая, получивший название 'цветной', так называемый 'чай', а попросту кипяток, который, он не сомневался, где-то был и чаем 'По-павелецки' и 'По-ясеневски'. Словом шевелился. Но в эти первые три голодных дня были и такие, кто не разделял оптимизма Скворцова. Оставив попытки сначала уговорить, а потом заставить начальника станции, открыть гермодвери и выпустить их наружу, они ушли по тоннелю, в надежде просочиться где-нибудь на поверхность. Таких было довольно таки много. К концу третьего дня ушло больше половины. Может кому-то из них и удалось выбраться, судя по тому что потом он увидел — к их несчастью.

8.09.2026 г. Волгоград. Ул. Кирова д. 20.

Что-то тяжелое не давало ему шелохнуться. После нескольких безуспешных попыток он нащупал свободной рукой ножку то ли стола, то ли шкафа. Рывок и это 'что-то' подъехало к нему. Стол. Егор вытянул руку сильнее, нащупав изогнутую буквой 'u' трубу радиатора отопления. Еще рывок, еще и медленно, но верно, ему удалось освободить сначала вторую руку, а затем и все остальное. Отдышавшись, он ощупал себя. Вспоротые на плече костюм хим. защиты и свитер слиплись от запекшейся крови. Егор не сразу найдя свой рюкзак, достал из него фонарик. Луч, разрезав пыльную темень подвала, выхватил, чуть не похоронившую его под собой,

металлическую махину стеллажа, и отразился в мертвых глазах паренька, уже успевшего стать его другом. Наскоро перевязав себя, Егор взял из рюкзака Славика только несколько дополнительных патронов к противогазу, нож и пару консервных банок и поднялся наверх.

Сверившись с картой, он двинулся в сторону Гумрака, по окраине Волгограда. Бесконечная завеса из облаков, как разведчика укрывшая солнце, не позволяла определить время суток. Часы на мобильном показывали 9:17. Егор продвигался медленно. И так маленькие, да еще и запотевающие окуляры противогаза, ограничивали обзор Волгоградской 'зеленки'. Внутри него росло, поскребывая будто ногтем по стеклу, тоскливое чувство уязвимости.

— Да, безоружному здесь делать нечего. Но где же его взять-то, оружие? Ему — москвичу в Волгограде? Да и все оружейные магазины и арсеналы в/ч наверняка уже оприходовали вчерашние ночные 'гости'.

На улице Рутковского Егору пришлось сорок минут пролежать в канаве — мордой в грязь, пока мародеры грузили на 'Урал' извлеченную из утробы ресторана провизию. А ближе к вечеру, когда он раздумывал где б ему переночевать, минуя погнутый дорожный указатель, с обшкварившимся 'Кр. Пахарь', по нему саданули из 'калаша'. Хорошо издалека. Наверное для острастки. Скатившийся со страху кубарем в кювет, Егор опять отметил для себя немеряное количество патронов у этих отморозков. Уже затемно он набрел на какой-то подвальчик, спрятавшийся в торце двухэтажного дома, со стороны внутреннего двора. Долго возился с замком и, наконец, одолев ржавый механизм, зашел в пахнувшее затхлостью пристанище крыс и тараканов. И удачно так зашел. Пнув ногой, подвернувшееся мерзкое животное, которое с писком бросилось прочь и матюкнувшись про себя, Егор сделал это еще раз, но уже от радостного удивления, когда луч его фонарика уперся в штабеля из коробок с 'Кэмелом', 'Данхилом' и 'Мальборо'. Еще бы, мрачная перспектива — стать трезвенником-язвенником, бросившим еще и курить, его не прельщала. А не курил он уже пятый день. Это было тяжело. Кто знает — тот поймет. Вообще то Егор курил только 'Яву', но 'дареному коню… .