Страница 8 из 109
И он подумал про себя, что судьба, наконец-то, предоставляет желанный случай, - вот только как прочесть ее указания, пока что писанные неведомыми письменами?
Глава третья
Белошвейка в карете парой
- Это все, что тебе удалось разузнать?
- Все, ваша милость, - пожал плечами Планше. - А если я чего-то не знаю, то это исключительно потому, что никто тут не знает... Да, вот кстати! Та очаровательная особа, что сейчас стоит возле кареты, на мой взгляд, особа еще более загадочная, чем ваша голубоглазая дама и ее спутник в фиолетовом...
Д'Артаньян, на которого слова "загадка" и "тайна" с недавнего времени действовали, как шпоры на горячего коня, встрепенулся и посмотрел в указанном направлении.
Он увидел прекрасную карету, в которую добросовестно суетившиеся конюхи как раз закладывали двух сильных нормандских лошадей, - а неподалеку стояла та самая помянутая особа. И в самом деле очаровательная - не старше двадцати пяти лет, с вьющимися черными волосами и глубокими карими глазами, в дорожном платье из темно-вишневого бархата. Сияние многочисленных драгоценных камней в перстнях, серьгах, цепочках и прочих женских украшениях свидетельствовало, что незнакомку никак нельзя считать ни девицей на выданье из бедной семьи, ни супругой какого-нибудь малозначительного человечка. Весь ее облик, таивший в себе спокойную уверенность, все ее драгоценности, карета и кони несли на себе отпечаток знатности и несомненного богатства.
Таковы уж молодые люди восемнадцати лет - в особенности бедные дворяне из глухой провинции, с тощим кошельком и богатейшей фантазией, - что мысли д'Артаньяна приняли неожиданный оборот, способный показаться странным только тем, кто плохо помнит собственную молодость. Голубоглазая красавица миледи по-прежнему оставалась в его мыслях - но в то же время он был неожиданно для себя покорен и захвачен кареглазой незнакомкой, нимало о том не подозревавшей.
- И в чем же загадка, Планше? - спросил он незамедлительно.
- Знаете, что сделала эта красотка, когда приехала сюда два дня назад?
- Откуда же?
- Поинтересовалась, нет ли пришедших на ее имя писем.
- По-моему, вполне естественное желание, - сказал д'Артаньян. - И лишенное всякой таинственности.
- Быть может, сударь, быть может... Вот только она интересовалась письмами на имя Мари Мишон, белошвейки из Тура. Таковые письма нашлись, числом три, и были ей, понятно, вручены... Мало того, за эти два дня трижды приезжали самые разные люди, искавшие в гостинице опять-таки девицу по имени Мари Мишон, - и их, согласно недвусмысленным распоряжениям, к ней и препровождали... Вы и теперь не видите тут загадки? Если это белошвейка, то я, должно быть, епископ Люсонский...
- Совершенно верно, Планше, совершенно верно... - процедил д'Артаньян, вновь уловивший божественный аромат интриги. - Поскольку меж тобой и его преосвященством епископом Люсонским мало общего, то отсюда, согласно науке логике, проистекает...
- Мишон! - фыркнул Планше. - Вы-то сами верите, сударь, что эта дама может носить столь плебейское имечко?
- Ни в малейшей степени, Планше...
- Вот видите! Интересно, какого вы теперь мнения о моей сообразительности, сударь?
- Планше, нам обоим повезло, - великодушно признал д'Артаньян, не особенно раздумывая. - Ты обрел господина, с которым далеко пойдешь, а я - толкового слугу...
- Уж будьте уверены!
- Белошвейка Мари Мишон... - повторил в раздумье д'Артаньян.
- Белошвейка, ха! - воскликнул Планше. - Конечно, случается, что иные белошвейки разъезжают в каретах даже побогаче, но тут совсем другое дело... Тут чувствуется порода. Взгляните на нее попристальнее, сударь! Такая осанка сделала бы честь принцессе... Говорю вам, это порода!
- Друг мой Планше, - все в той же задумчивости произнес д'Артаньян, - а часто ли тебе приходилось общаться с принцессами?
- Говоря по совести, сударь, вообще не приходилось. Но вы же понимаете, что я имею в виду?
- Да, кажется...
- Смотрите, смотрите! - возбужденно зашептал Планше. - А эти господа, никак, плотник и зеленщик? Тот, что повыше, ну прямо-таки плотник, по имени, скажем, Николя, а тот, что бледнее, право слово, зеленщик со столь же плебейским имечком? Коли уж они так церемонно и вежливо раскланиваются с белошвейкой, они и сами, надо полагать, из столь же неблагородного сословия...
- Не нужно быть столь злоязычным, друг Планше, - ханжески сказал д'Артаньян. - Негоже злословить о ближних своих, в особенности тех, кого видишь впервые в жизни...
Но на губах его блуждала та хитрая улыбка, что свойственна даже простодушным гасконцам, - к коим наш герой уж никак не принадлежал.
В самом деле, двое мужчин, подошедших к очаровательной незнакомке с видом старых знакомых, менее всего смахивали на представителей помянутых Планше профессий, безусловно необходимых обществу, но неблагородных... В обоих за четверть лье удалось бы опознать дворян, причем отнюдь не скороспелых (какими, увы, та эпоха уже была достаточно богата). Один был мужчина лет тридцати, с лицом и осанкой, в которых было нечто величественное. Ни один плотник не мог бы похвастать такой белизной рук - да и не всякий знатный дворянин. Хотя на незнакомце был простой дорожный камзол, в его походке, всем облике ощущался если не переодетый вельможа, то, во всяком случае, человек, обремененный длиннейшей родословной и гербами, лишенными вычурности и многофигурности, то есть безусловно древними...
Второй выглядел немного попроще, но тоже был личностью по-своему примечательной - крайне рослый и широкоплечий, с высокомерным лицом. Хотя на нем был простой, даже чуточку выцветший синий камзол, поверх оного сверкала роскошная, сплошь вышитая золотом перевязь ценою не менее десяти пистолей, а то и всех пятнадцати, а с его могучих плеч ниспадал плащ алого бархата. Оба были при шпагах, в высоких сапогах со шпорами, почти не запыленных, - а значит, им явно не пришлось в ближайшее время ехать верхом по большой дороге. Они миновали галерею, не удостоив д'Артаньяна и мимолетного взгляда, - и он как раз раздумывал, не является ли это тем пресловутым оскорблением, которого наш гасконец так жаждал на протяжении всего пути.