Переменная звезда

Она мягко столкнулась со мной – во второй раз за шесть моих лет и за тринадцать ее. Теперь она стала выше. Теперь ее глаза находились совсем близко от моих. И ее губы тоже. Она обняла меня обеими руками. Я сделал то же самое. Она обхватила мои лодыжки своими и тем самым завершила наше объятие в невесомости. Мы прижались друг к другу теснее, и оба почувствовали мое возбуждение.

– Я заставила их полететь искать тебя, – сказала Эвелин. – Я сказала, что выброшусь в космос, если они этого не сделают. Они поняли, что я не шучу. Сейчас дед скорее бы сам отпилил себе ноги, чем решился потерять пятьдесят процентов оставшихся во всей вселенной конрадовских несушек. – Ее голос стал таким тихим, что мне пришлось читать по ее губам. – Но… ему… придется… это сделать.

Не эти слова, а то, что я смотрел на ее губы, заставило меня поцеловать ее.

Во время поцелуя почти все связные мысли меня покинули. Но, видимо, он длился очень долго, потому что мне хватило времени подумать о том, что ни одна женщина в моей жизни никогда не уделяла мне внимания столько лет подряд по какой-либо причине, не говоря уже о том, чтобы не иметь почти никакой надежды на взаимность. А она уделяла мне внимание, хотя несколько лет не слышала ни одной сыгранной мною ноты. Она выучилась музыке из-за меня. Ни с кем мне не было так приятно целоваться – я даже такого не представлял. И как было бы хорошо, если бы первые двое из наших детей освоили контрабас и ударные. Но наш первенец должен был стать барабанщиком.

А потом мы немного отстранились друг от друга и поняли, что мы – внутри звездолета.

– Ты полетишь с нами, да? – торжественно спросила Эвелин.

– Я полечу с тобой, – так же торжественно ответил я.

Мы одновременно улыбнулись.

– Это безумие, да? – спросил я.

– Еще какое, – сказала она.

– Ох, хвала небесам. Я уже боялся, что со мной опять все в порядке.

– За это не стоит опасаться, – послышался голос Джинни из дальнего конца отсека.

Я посмотрел на нее и обнаружил, что ее лицо бесстрастно. Я вдруг поймал себя на мысли о том, что за все время нашего с Эвелин долгого поцелуя я даже не подумал о том, что на нас смотрит Джинни. Из-за этого мне захотелось улыбнуться еще шире, но я решил, что из вежливости не стоит этого делать. Болезнь чуть не убила меня – но теперь пришло полное исцеление. Эндрю, бедняга Эндрю, достался ей. Я желал ему всего наилучшего, я надеялся, что он достаточно гениален для того, чтобы уберечь свое "я" рядом с ней. Он преодолел скорость света. Так что – глядишь, может, и продержится.

Но в моем сердце вдруг словно бы открылась течь, и моя радость стала проливаться в реальность. Я начал осознавать, что не имею внятного представления о том, что теперь будет, что мне делать. И как мне жить потом. Всем сердцем я хотел полететь с Эвелин, куда бы она ни направилась. Но как я мог покинуть столько друзей – любого из моих друзей, – как я мог оставить их погибать на борту "Шеффилда"? Если бы я остался, я смог бы, в лучшем случае, спасти жизнь хотя бы одного человека… Если не я, то вообще никто не выживет… Вот такие и еще десятки разных мыслей заметались в моей голове, но толку от них никакого не было.

Эвелин заметила, как я погрустнел. Не могла не заметить.

– Джоэль, что случилось?

Я вздохнул.

– Даже подумать не в силах о том, что брошу хоть кого-то, оставлю умирать от старости на этом корыте. Не знаю, смогу ли… Не знаю, как…

Я не знал, как высказать свою дилемму даже себе самому.

Слово взяла Дороти Робб:

– Только у меня одной тут все в порядке с арифметикой?

Все повернулись к ней. Она сдвинула брови.

– Честно говоря, подсчитать сложновато. Но наверняка хоть кто-нибудь здесь знает, как пользоваться калькулятором?

– Что вы хотите сказать, Дороти?! – воскликнула Эвелин.

Дороти обратилась ко мне.

– Джоэль, сколько пассажиров сейчас на борту "Шеффилда"?

Я не был уверен в точном ответе. В последнее время произошло слишком много смертей, а времени следить за статистикой не было.

– Можно пока остановиться на цифре четыреста пятьдесят?

Дороти кивнула, закрыла глаза и сказала:

– Итак: девять пассажиров за один полет – это получится всего сорок пять полетов… Ряд геометрически снижающихся продолжительностей перелетов, начиная с семидесяти пяти световых лет… Для удобства примем за ноль время разворота… – Она замолчала, но ее губы продолжали шевелиться. Все терпеливо ждали. Через некоторое время она сказала: – По самым грубым подсчетам – сто пятьдесят три года.

У меня заныло сердце, но я кивнул. Мне нужно было понять, насколько все действительно худо.

– Сколько человек мы сможем перевезти за первые семьдесят-восемьдесят лет? Ну понимаете – пока мы все не умрем от старости?

Дороти посмотрела на меня так, как бабушка смотрит на ребенка, который только что поковырял в носу в присутствии посторонних.

– Джоэль, Джоэль, речь идет о ста пятидесяти реальных годах.

– Прошу про… Ох…

Мое сердце радостно подпрыгнуло.

– Поскольку этот корабль летит со скоростью примерно в девяносто девять процентов от скорости света, получится… еще секундочку… чуть меньше тридцати трех лет по бортовому времени.

От волнения у меня кровь прихлынула к голове, зашумело в ушах. Мы все могли уцелеть! В расчеты Дороти не входило время на разворот, на посадку и обслуживание, на кучу разных других вещей, но это было не важно: это было осуществимо. Эндрю спас нас всех.

Это меняло все. Впервые после отключения квантового реактивного двигателя я начал чувствовать что-то вроде настоящей надежды. А с этим чувством пришли смутные воспоминания о старинном фильме, героем которого был человек, борющийся со Временем. Ближе к концу фильма он сказал своему другу: "Это не отчаяние – с отчаянием бы я худо-бедно прожил. Надежда – вот что меня убивает!"

Ну ладно. Лучше быть убитым, чем мертвым. Я умирал уже почти два десятка лет, с момента моего рождения. Поумирать еще лет семьдесят пять казалось совсем не так плохо.

Если я мог провести эти годы с Эвелин.

Открылся люк, в отсек вплыл Эндрю. Я словно бы вызвал его своими мыслями. Следом за ним появился Герб. Видимо, он проводил Эндрю сюда.

– Привет, милая, – первым делом проговорил Эндрю и добавил: – Привет всем. Надеюсь, я не… – Он заметил меня и Эвелин. – Нет, видимо, все-таки да. Надо было постучать. Прошу прощения.

– Сильно не переживайте, – успокоил его Герб. – Я его частенько вот так застукиваю.

– И обычно с его подружкой, – добавил я.

Эвелин повернулась ко мне, сверкая глазами, и мы одарили друг друга нашими лучшими убийственными взглядами. У нее здорово получилось. Я чуть было не моргнул.

– Значит, я многого о тебе не знаю, да? – спросила она.

– У меня это неплохо получается, – заверил я ее. – Не стесняйтесь, Эндрю. Аудитория меня не смущает. Ну, как там переговоры?

Ему явно было не по себе.

– Ну… они до сих обсуждают, что нужно сделать для того, чтобы провести эвакуацию пассажиров "Шеффилда" как можно эффективнее. Мистер Конрад предложил очень интересный план. Правда, нужно еще будет решить несколько проблем, но… послушайте, мы не могли бы поговорить по дороге? Ричард послал меня сюда, чтобы сказать вам, что он будет рад, если мы все вернемся на "Меркурий" прямо сейчас и начнем готовиться к немедленному старту. Очень важно потерять как можно меньше времени, это очевидно, поскольку любая потеря скажется на всей последовательности действий, а он очень торопится.

Мы с Эвелин переглянулись и, придвинувшись ближе друг к другу, обнялись.

– Так они близки к согласию? – спросила Джинни.

Эндрю пожал плечами:

– Твой дед хочет стартовать через две секунды после того, как за ним закроется люк. Мы даже не знаем, погружены ли все грузы, которые нам предложили, не говоря уже о том, уложены ли они соответствующим образом в нашем грузовом отсеке.