Страница 30 из 31
Он пожелал, чтобы стены обрушились. Они начали медленно расплываться в тени.
— Стойте спокойно, — повторил он повелительно. — Не делайте ничего. Постарайтесь даже не думать. Падайте, стены! — закричал он, и стены взлетели в воздух, и крыша поплыла вверх и вверх, и они стояли среди развалин, освещенных единственной свечой. Ночь была черна как уголь.
— Зачем вы это сделали? — спросила она, протягивая ему бокал.
— Не думайте. Не думайте ни о чем. Расслабьтесь. Вы очень устали. Как эта свеча мерцает и гаснет, так и ваше сознание. Вы с трудом держитесь в бодрствующем состоянии. Вы едва стоите на ногах. Ваши глаза закрываются. Да здесь и смотреть не на что.
Он пожелал, чтобы свеча погасла. Но она продолжала гореть.
— Я не устала. Пожалуйста, выпейте.
Он слышал сквозь ночь органную музыку. В другое время он не сразу бы ее узнал.
— Мне нужно ваше сотрудничество.
— Пожалуйста. Все, что угодно.
— Смотрите! Луна! — показал он.
Она взглянула вверх, и из-за черной тучи вышла луна.
— И еще, и еще…
В темноте прошли луны, как нитка жемчуга.
— Последняя будет красной, — сказал он.
Так и было.
Он вытянул указательный палец, откинул руку далеко в сторону, вне поля зрения Эйлин, и хотел коснуться красной луны.
Рука его ощутила боль; ее обожгло. Он не мог шевельнуть ею.
— Проснитесь же! — завопил он.
Красная луна исчезла, и белые тоже.
— Пожалуйста, выпейте.
Он вышиб бокал из ее руки и отвернулся. Когда он снова повернулся к ней, она по-прежнему держала бокал.
— Выпьете?
Он повернулся и бросился в ночь.
Это напоминало бег сквозь высокий — выше пояса — снежный покров. Это было неправильным выбором. Он усложнил задачу этим бегством — уменьшил свою силу, а силу Эйлин увеличил. И это вытянуло из него энергию, высушило его.
Он стоял во мраке.
— Этот мир движется вокруг меня, — сказал он. — Я — его центр.
— Пожалуйста, выпейте, — сказала она, и он очутился на прогалине, рядом с их столиком у озера. Озеро было черное, а луна серебряная, и висела она высоко, он не мог до нее дотянуться. На столе мигала единственная свеча, и ее свет делал волосы и платье Эйлин серебряными. На лбу Эйлин была луна. На белой скатерти рядом с широкогорлым винным бокалом стояла бутылка «Конти». Бокал был полон, и розовые пузырьки пенились по краю. Рендера мучила жажда, а Эйлин была прекраснее всех, кого он когда-либо видел, и ожерелье ее сверкало, и с озера дул холодный ветер, и было здесь что-то, что он должен был вспомнить…
Он шагнул к ней, и его доспехи слегка зазвенели. Он потянулся к бокалу, но его рука болезненно застыла и упала вдоль тела.
— Вы ранены!
Он медленно повернул голову. Из открытой раны на бицепсе лилась кровь, стекала по руке и капала с пальцев. Броня была проломлена. Он заставил себя отвернуться.
— Выпей, любимый, это излечит тебя. Я подержу бокал.
Он смотрел на нее, пока она подносила бокал к его губам.
— Кто я? — спросил он.
Она не ответила, но ответило что-то из плещущей воды озера:
— Ты Рендер, Творец.
— Да, я вспоминаю, — сказал он, и, повернувшись мысленно к той лжи, которая могла сломать всю иллюзию, заставил себя сказать:
— Эйлин Шаллот, я ненавижу вас.
Мир закачался и поплыл вокруг него, вздрагивая, как от рыданий.
— Чарльз! — взвизгнула Эйлин, и мрак упал на них.
— Очнитесь! Очнитесь! — кричал он, и его правая рука болела и горела и кровоточила в темноте.
Он стоял один на белой равнине, безмолвной и бесконечной, склоняющейся к краям мира. Она испускала собственный свет, и небо было не небом, а пустотой, ничем.
Ничто. И он был один. Его собственный голос эхом возвращался к нему с конца мира: "…ненавижу вас", — говорило эхо, — "…ненавижу вас".
Он упал на колени. Он снова был Рендером.
Он хотел закричать.
Над равниной появилась красная луна, бросающая призрачный свет на всю протяженность равнины. Слева поднялась стена гор, и такая же — справа.
Он поднял правую руку, поддерживая ее левой, вытянул указательный палец и потянулся к луне.
С черных высот пришел вой, страшный плачущий крик — получеловеческий, весь — вызов, отчаяние и сожаление. Затем Рендер увидел его, шагающего по горам, сбивающего хвостом снег с самых высоких пиков — последнего волка-оборотня Севера, Фенриса, сына Локи, бушующего в небе.
Фенрис прыгнул в воздух и проглотил луну. Затем приземлился неподалеку от Рендера; его огромные глаза горели желтым огнем. Он крался к Рендеру на бесшумных лапах через холодные белые поля, лежащие между горами, и Рендер отступал от него, поднимаясь и опускаясь по холмам, через трещины и ущелья, мимо сталагмитов и башенок, по ледникам, вдоль замерзших рек, все вниз и вниз, пока жаркое дыхание зверя не обдало его и смеющаяся пасть не раскрылась над ним.
Рендер увернулся, и ноги его стали двумя сверкающими реками, уносящими его прочь.
Мир проносился мимо него. Рендер скользил по склонам. Вниз. Быстрее… Прочь…
Он оглянулся через плечо.
Вдалеке серая тень неслась за ним. Рендер чувствовал, что зверь легко сократит разрыв, если захочет. Надо двигаться быстрее.
Мир вокруг него завертелся. Повалил снег.
Он ускорил бег.
Впереди смутно проступал неровный контуру.
Рендер прорывался сквозь пелену снега, который, казалось, шел теперь вверх, с земли.
Он приближался к искореженному предмету.
Приближался, как пловец — неспособный открыть рот и крикнуть из боязни захлебнуться, и тогда о нем никто так и не узнает.
Он уже был неспособен управлять своим движением; его несло, как прибоем, к обломкам, и, наконец, он остановился рядом с ними.
Некоторые вещи никогда не меняются. Это вещи, которые давно перестали быть предметами и остались исключительно как не зарегистрированные случаи вне порядка последовательности событий, именуемого Временем.
Рендер стоял здесь и не беспокоился, что Фенрис может прыгнуть на него сзади и съесть его мозг. Он закрыл глаза, но не мог перестать видеть. Сейчас не мог. Его ничто не беспокоило. Большая часть его самого лежала мертвой у его ног.
Раздался вой. Серая тень мелькнула мимо Рендера. Злобные глаза и кровожадная пасть появились на фоне искореженной машины, клыки стали впиваться в сталь, прогрызая ее, дробя стекло, добираясь до лежащего внутри…
— Нет, зверь! — закричал Рендер. — Мертвые священны! Мои мертвые священны!
В его руке появился скальпель, и он яростно и умело полосовал сухожилия, бугры мускулов напряженных плеч, мягкое брюхо, канаты артерий.
Рыдая, расчленял он чудовище, часть за частью, и оно истекало кровью, пачкая машину и останки в ней адским звериным соком; кровь капала и лилась, пока вся равнина не покраснела и не скорчилась.
Рендер упал поперек разбитого капота, и тут было мягко, тепло и сухо. Он рыдал.
— Не плачь, — сказала она.
Он крепко ухватился за ее плечо. Рядом было черное озеро под луной из веджвудского фарфора. На их столике колыхалось пламя единственной свечи. Эйлин держала бокал у его губ.
— Пожалуйста, выпейте это.
— Да, давайте.
Он глотнул вина; оно было сама мягкость и легкость. Оно согрело его, и он почувствовал, что сила возвращается.
— Я…
— Рендер, Творец, — плеснуло озеро.
— Нет!
Он повернулся и снова побежал, высматривая обломки. Ему необходимо попасть туда, он должен вернуться…
— Ты не можешь.
— Могу! — закричал он. — Могу, если постараюсь…
Языки желтого пламени свились кольцами в густом воздухе. Желтые змеи. Они обвились вокруг его лодыжек. Затем из мрака выступил его двухголовый Враг.
Поток мелких камней прогрохотал мимо него. Одуряющий запах ввинчивался в нос и в голову.
— Творец! — промычала одна голова.
— Ты вернулся для расплаты! — сказала другая.
Рендер вглядывался, припоминая.
— Не для расплаты, Томиель, — сказал он. — Я уже победил тебя и сковал во имя Ротмана… да, Ротмана, каббалиста. — Он начертил в воздухе пентаграмму. — Уходи в Клипот. Я изгоняю тебя.