Страница 16 из 25
Возможно, и даже вполне вероятно, что силы пришельцев еще больше, чем успел увидеть Тауринкс, и проверять их покуда рано. Конечно, следовать за ши друид мог бы сколь угодно долго, оставаясь незамеченным, – все же плохие из демонов следопыты, сами идут, не таясь, а по сторонам не смотрят. Таким даже простого охотника не поймать в лесу, а уж друида могут искать хоть до кукушкиных похорон. Но двигался отряд почти прямиком к деревне. Если так…
Друид задумался. Едва ли эти воины идут грабить – не бывают так послушны своим командирам мародеры. Скорей всего, им нужен пленник. Хотя бы один. Хороший провидец выдернет из человеческого рассудка знание языка, как хозяйка – морковку из грядки.
Возможно, окажись на месте Тауринкса человек, более знакомый с военным делом, он и решение принял бы иное. Друид же решил сдаться врагу.
Причина для такого поступка у него была весьма веская. Кого бы ни схватили ши в деревне или на подходах к ней, это окажется коренной житель земель Бхаалейна. Вместе с языком он поведает демонам немало интересного о здешних краях, войске своего владетеля, его сродственниках и наймитах. Тауринкс же ни о чем этом не имел понятия. В замке Бхаалейн он до сих пор не побывал – как раз в ту сторону лежал его путь, когда беседа со старостой приречной деревни направила стопы друида к стоячим камням, – и даже о родовом даре тамошнего хозяина имел самое смутное представление. Кажется, ат-Бхаалейны были движителями, но каких способностей – Тауринкс не мог бы сказать. Что же до его дружины, никаких сведений о ней друид не мог выдать даже под взглядом провидца. А кроме того – серебряная гильдейская бляха накладывала на друида обязательства не только перед его возлюбленными лесами. Благо людской поросли также находилось в его ведении, и он не мог остаться в стороне, когда угроза нависала над каким-то, еще неведомым, жителем поречья, не мог не занять его место.
Друид перестал таиться и побрел по лесу, стараясь создавать как можно больше шума и наступать на каждый хрусткий сучок.
Надо отдать должное дозорным ши – идущего по лесу человека они заметили чуть быстрее, чем слепоглухой крот. Столпившиеся у подстегнутого друидом брыскун-дерева пришельцы едва успели растянуться в походную череду, когда по лесу разнеслось радостное немелодичное кваканье одного из разведчиков.
Теперь главным было – не выдать себя. Не показать, что ты не в первый раз видишь этих людей, что знаешь, как должно бояться железок на грубых ремнях.
Когда ши окружили Тауринкса, друид ощутил нечто похожее на страх. Просто потому, что их было много. Они были чужды, они болтали на непонятном языке, словно бы созданном для презрения и вражды, перемигивались и бесстыдно разглядывали друида, словно скомороха на ярмарке. И от них пахло – не только потом и прелой тканью, не только металлом и почему-то земляным маслом. От демонов исходил кисловатый запах, которому Тауринкс не мог подобрать определения. От этой слабой, острой вони у друида вставали дыбом волоски на шее.
Воевода бросил что-то повелительное, и дружинники чуть расступились. Тауринкс ощутил нечто похожее на благодарность к этому человеку, рассматривавшему его так пристально.
Потом воевода протянул Тауринксу руку – правую, ладонью внутрь. Что может означать этот жест, друид не имел понятия, поэтому повел себя так, как, по его понятиям, должен был повести себя застигнутый врасплох путник: поднял руки перед собой, ладонями вперед, показывая, что безоружен и не желает зла. Воевода, помедлив, повторил его жест. За его спиной один из дружинников, беззвучно хихикнув, так же поднял руки и скорчил потешную рожу. Товарищ дернул его за рукав, мотнув в сторону друида подбородком.
Тауринкс обвел взглядом своих пленителей. Какая, однако, разномастная компания подобралась. Обычно по лицу собеседника можно сразу определить, из какой тот части Эвейна. В больших деревнях все друг другу какая ни на есть, а родня, а коли в этой деревне близких нет, так найдутся в соседней – во-он там, за полугорком, тут как раз промежду заводка будет, там наши парни за их девками поглядают… а их – за нашими. А уж владетельских приблудков среди них каждый четвертый – кому же из деревенских баб неохота родить чародея? Диво ли, что лица обитателей той или иной местности схожи? Даже волшебники, хотя обязанности порой заводили их в самые далекие концы земли, самим своим обликом выдавали происхождение – из крестьян или владетелей, из купцов или потомственных магов, с севера или юга, востока или запада. И всякий, кому приходилось по воле службы встречать жителей разных мест, невольно научался выделять взглядом эти особенные черты.
Обступившие друида люди (про себя Тауринкс как-то незаметно начал называть ши людьми) словно бы явились из разных концов огромной страны, не уступавшей по размерам всему Эвейну – не только Серебряной империи, но континента от края до края. Слишком разными, несродственными были их лица. Пожалуй, иных Тауринкс вовсе отнес бы к другому народу, чем широколицее, курносое большинство. Но все они явно нанимались в одну дружину или принадлежали к одной орде. Совершенно одинаковые штаны и рубахи, ремни и сапоги, точно владельцы их находили некое извращенное удовлетворение, уподобляясь муравьям. Лишь присмотревшись, друид начал выделять взглядом мелочи, отличавшие облачение одного воина от другого.
Оглядев Тауринкса с головы до ног – друид при этом постарался скорчить как можно более безобидную рожу, – воевода, как видно, остался увиденным доволен. Он приказал что-то дружинникам и, глядя друиду в глаза, резко, повелительно махнул рукой назад, туда, откуда пришли демоны.
Тауринкс с радостью двинулся в указанном направлении. Так, правда, они оставляли в стороне стоячие камни. Но главную свою задачу он исполнил – деревня осталась позади. Теперь, даже если демоны убьют его и пожрут тело, исполнительный староста пошлет гонцов владетелю Бхаалейна, и случится это очень скоро. В конце концов, что может произойти за неделю?
Лева Шойфет почесал нос, темя, локоть, ягодицу, извернувшись – лопатку и понял, что если так будет продолжаться, то сдерет с себя кожу раньше, чем переведет хоть слово. Поэтому он откинул одеяло и встал. С чтением в постели, к которому он так пристрастился дома, придется повременить.
Одно было хорошо – ему выделили отдельную палатку. Конечно, стояла она в ряду совершенно таких же палаток, где обитал офицерский состав, а толстый брезент каким-то волшебным образом пропускал не только запахи, но также комаров, мух и чей-то оглушительный храп. Лева и раньше знал про себя, что он изнеженное, никчемное создание – это было мнение дедушки, ветерана двух войн, – но, проведя бессонную ночь, окончательно в этом уверился. Или так, или это не военная база, а концлагерь, и майор Кобзев вознамерился сделать подотчетный ему личный состав совершенно юденфрай.
Однако палатка, как ни крути, была отдельная. В ней была койка, стол, на который можно было опереться локтем, стул, на который можно было сесть (и еще один, который Лева не то сломал сам, не то выявил скрытый дефект – короче, на него сесть было нельзя), тумбочка, куда Левины пожитки можно было поместить восемь раз, и лампа, которая иногда горела (а иногда – нет, причем закономерности Лева пока не выяснил). Еще была горстка книг, которые Лева нашел сложенными аккуратной стопочкой почему-то в ящике из-под гранат: две полезные, три – нет, и «Материалы XXIV съезда КПСС». Материалы Лева спрятал под подушкой, решив, что оставлять их в ящике – политически незрело, потом устыдился и перепрятал в тумбочку, а все остальное уложил на стол.
Первое утро в новом мире Лева Шойфет начал с того, что проспал побудку. Поэтому его растолкали в шесть часов утра довольно невежливо, приказали одеться, выгнали из палатки, заставили минут пять выслушивать идиотский спор о том, касается ли лейтенанта Шойфета утреннее построение, потом явился Кобзев, на всех, включая безответного Леву, наорал и отправил переводчика досыпать. Лева исполнительно доспал, в результате чего опоздал на завтрак и начал трудовой день холодными макаронами. Макароны были невкусные, но словоохотливый повар уверял Леву, что так роскошно, как здесь, кормят разве что кремлевских курсантов.