Страница 36 из 81
«Я родилась в 1926 году, до войны мы жили в городе Солнечногорске Московской области по ул. Рабочей. Училась в 1-й городской школе. Когда была объявлена война, был брошен клич: „Все комсомольцы на уборку урожая в Брянскую область!“ Могла ли я отстать? Нас выгрузили на ст. Жуковка. Местные жители, увидев нас, почему-то плакали, оказалось, что их дети были вывезены на уборку в Московскую область... А через несколько дней мы начали рыть противотанковые сооружения. Нас несколько раз бомбили, были жертвы... Потом нас выучили на сандружинниц. Мы погружали раненых в вагоны и сопровождали их до Москвы. Ломали ветки деревьев, устилали ими пол вагонов и на них клали раненых. Бомбили нас сутками и обстреливали. Мы плакали, ведь в армии были наши отцы, братья. Врач объясняла нам безвыходность такого варварства тем, что боялись инфекции, ведь ехали иногда неделями, и трупы бойцов выбрасывали из вагона по пути следования... Разбомбило вагон, где было все командование эшелона... Дочери нашего аптекаря оторвало обе ноги. Уж я не плакала, отупела до последней степени. Ранило меня осколком в бедро. Зашивать некогда было, крепко затянула тряпками от рубашки... домой вернулись мы с Лидой Лаврентьевой, тоже из нашей школы. Еще через несколько месяцев вернулась моя сестра и подружка. И это все от 600 комсомольцев. Не вернулись и учителя нашей школы... Кто мы – дети войны? Участники ее? Жертвы? Наверное, и то, и другое. Перечитала, извините за исправления, но переписывать не стала, когда кончила письмо, мне стало худо. Пережить еще раз все? Не могу. Извините».
Да, официально их страдания и подвиг никак у нас не зафиксированы. Нет на это никакого документа. Потому что по официальной версии не было того, что случилось с ними. Вот у меня вскоре после того, как я вернулся с берега Днепра в Москву, появился на руках официальный документ – «Краснофлотская книжка», в ней в пятом пункте при перечислении моих данных отмечено: «Доброволец». Но я не имею никаких бумажных свидетельств о работе на Днепре, как нет их и у сотен тысяч других добровольцев-землекопов образца 1941 года. Внуки поверят их воспоминаниям о тех днях, а власть не поверит. Не было этого!..
Итак, в своем письме ко мне Евгения Алексеевна Рубан сообщает, что в живых осталось несколько человек из шестисот старшеклассников. Числятся они в жертвах войны? Конечно, нет! Кто и куда сообщал о них? Это все жертвы как раз из тех многих миллионов, каких вполне могло бы и не быть, если бы нами не руководил «гениальный товарищ Сталин». Но даже наши официальные цифры потерь, без этих безымянных и безвестных миллионов, в самом начале войны не могут не ужасать и сегодня. К исходу 1941 года от нашей довоенной армии практически ничего не осталось. До 1 декабря 1941 года мы потеряли убитыми, без вести пропавшими и пленными 7 миллионов человек, около 22 тысяч танков, до 25 тысяч боевых самолетов. За первые пять месяцев войны германские войска вторглись в наши пределы на глубину от 850 до 1200 километров, занятая ими территория превышала 1,5 миллиона квадратных километров, на ней перед войной проживало 74,5 миллиона человек. О том, что тогда происходило, говорит всего одна страшная цифра: в 1941 году 3,9 миллиона советских военнослужащих попали в плен.
Известно, что в начале войны Сталин так растерялся, что впал в отчаяние и скрылся на даче. Хрущев в своих мемуарах вспоминает о том, как ближайшие соратники вождя все же набрались духу приехать к своему грозному хозяину, бросившему их на произвол судьбы. Когда они вошли к Сталину, тот, как пишет Хрущев, явно испугался, по-видимому решив, что его пришли арестовать. Но тут же убедился в своей ошибке и начал приходить в себя.
Сталин, конечно, не мог не понимать, что над его империей нависла смертельная опасность, при этом он не мог не вспомнить 1918 год, когда примерно в таком же положении оказалась молодая советская республика. В тех условиях Ленин пошел на позорнейший Брестский мир с немцами, по которому Россия была поставлена на колени и просто-напросто ограблена, зато Ленин сохранил свою власть над тем, что осталось от недавно великой российской державы. Вот и Сталин в начале октября 1941 года поручил Берии через каналы его ведомства узнать об условиях для возможного заключения мира с Германией, подобного Брестскому миру. Но фантастические успехи начала войны так вскружили голову фюреру, что он не пошел на переговоры со Сталиным. Сталин, конечно, не догадывался, что Гитлер был уверен в своей победе так же, как сам Сталин был уверен в быстром завоевании Европы, которое фюрер ему сорвал. Еще 11 июня 1941 года Гитлер издал приказ № 32, то есть за десять дней до начала войны, в котором распорядился к осени того же 1941 года начать значительное сокращение вооруженных сил Германии. И как раз к этому намеченному для себя сроку фюрер услышал о намерении Сталина пойти на какой угодно мир! Именно тогда, 3 октября 1941 года, Гитлер официально объявил о том, что Германия одержала победу над Советским Союзом. Оба диктатора стоили друг друга!
В свое время Гитлер заявил: «Кто угодно может выполнить небольшую работу по руководству операциями на войне. Задача главнокомандующего – воспитать армию в национал-социалистическом духе. Я не знаю ни одного армейского генерала, который может делать это так, как я хочу. Поэтому я решил взять на себя командование армией». Если в этой цитате заменить «национал-соцалистический» дух на «коммунистический», то ее вполне можно приписать и Сталину. При таком самомнении обоих диктаторов их руководство военными операциями дорого обошлось как Германии, так и Советскому Союзу. Маршал Василевский пишет в своих воспоминаниях:
«Действия Сталина страдали просчетами, порой весьма серьезными. Он был неоправданно самоуверен, упрям и не желал никого слушать. Он переоценил свои знания и способность руководить непосредственно ведением войны. Он очень мало полагался на Генеральный штаб, мало использовал умение и опыт его сотрудников. Часто без всякой причины он мог произвести поспешные замены в высшем военном руководстве».
За этой весьма осторожной оценкой скрываются многие наши миллионные потери, которых без вмешательства Сталина могло бы не быть. Известно немало случаев, как из-за его опрометчивых приказов проваливались наши гигантские военные операции, как сотни тысяч наших военнослужащих попадали в так называемые «котлы», то есть в окружение и плен.
В ходе войны Сталин на время забыл о своей самой главной претензии – на звание вождя мировой революции, зато больше всего гордился созданным им самим мифом о «Сталине – величайшем полководце всех времен и народов». Мой первый политрук запомнился мне с осени 1941 года на всю жизнь тем, что в каждом своем выступлении перед нами, его подопечными и подчиненными, торжественно провозглашал здравицу в честь «гениального полководца, отца и учителя всех народов, лучшего друга» и т. п. Он выкрикивал эти заклинания истошным голосом с каким-то неистовством, как бы озлясь на нас за то, что мы недостаточно проникаемся его фанатизмом. В результате такой вот абсолютно обязательной, принудительной, ежедневно сверху внедрявшейся религии и создавалась легенда о Сталине-полководце. Но над всеми нами, миллионами людей в военной форме, такой его образ не витал. Был только страх веред ним и его карательной системой. О нем как о личности, вожде, гении, полководце вообще не говорили. Это было просто очень опасно. Со случайного упоминания о нем в армии и на гражданке начиналось большинство страшных так называемых политических дел, в результате которых люди бесследно исчезали из жизни. Этот страх поселился в нашем обществе еще в 30-е годы и разъел, разрушил его, превратил его в безликую и бессловесную многомиллионную толпу. Как могли люди оставаться еще людьми в ту пору? Только два-три друга или муж и жена (и то далеко не всегда) могли образовать между собой опасно независимую ячейку единомышленников и за счет скрытого от посторонних глаз искреннего общения друг с другом сохранять остатки своей души. У меня, например, еще в годы войны появилось два таких сослуживца, тоже в морских шинелях, они остались со мной на всю жизнь. Для нас и тогда было очевидно, что наш гениальный вождь и полководец – голый король.