Страница 28 из 81
«Если подставить “класс” вместо “раса”, “коммунистическая партия, осуществляющая диктатуру пролетариата” вместо “расовая элита”, “личность существует только для государства” вместо “только для народа”, “факторы истории” вместо “факторы провидения”, и Сталин вряд ли нашел бы, что возразить».
Так, от большого до малого, от серьезного до смешного проходит удивительная общность между двумя диктаторами и между их режимами. У нас – красный флаг с серпом и молотом, у нацистов – красный со свастикой. И мы, и они отмечали 1 Мая как праздник труда и весны, а 8 Марта – Женский день. И у них, и у нас были субботники, лучше всех проявившим себя на субботнике немцам выдавались почетные жетоны, на которых был оттиснут серп и молот. Сталин ходил без погон, но в полувоенной форме, в сапогах, – и Гитлер тоже. У Сталина – усы, у Гитлера – усики... Сталин и Гитлер в одинаковой степени овладели хитрым искусством создания собственного культа личности, сочинением мифа о своей жизни и деятельности. Такой феномен неизбежно сопутствует тирании. Поскольку она достигла при них невиданного в истории размаха, то и оба культа превзошли все аналогичные исторические примеры. Создание собственного культа отнимало у обоих диктаторов никак не меньше сил и времени, чем организация массового террора, обе эти задачи были для них первостепенными. Еще в 1931 году, когда культ Сталина только зарождался, К. Каутский, один из лидеров и теоретиков германской социал-демократии, писал:
«Что еще остается сделать Сталину, чтобы прийти к бонапартизму? Вы полагаете, что дело дойдет до своей сути не раньше, чем Сталин коронуется на царство?.. Даже императоры не доводили до подобного унижения свой народ. Сталин не только не пресек это унижение, но и инициировал его».
Эволюция культа Сталина сродни мифу о Гитлере, в обоих случаях дело было доведено поистине до религиозного поклонения. Оба мифа стали главным стержнем диктаторской власти, потому и пресекалось все, что было против. Пресекалось беспощадно, считалось самым страшным государственным преступлением. Так обстояло дело и в Германии, и в Советском Союзе. Как известно, у нас миллионы жертв массового террора обвинялись в антисоветской деятельности, причем огромное количество из них обвинялись в организации покушений на товарища Сталина. Известно также, что именно такое обвинение было придумано лично Сталиным! Как понимать эту, казалось бы, нелепость?! Да так, что их фактически обвиняли за покушение на его официальный миф! Любой намек на малейшие сомнения в нем квалифицировался как покушение лично на товарища Сталина! Это для него, в первую очередь, такой намек был равносилен покушению на его жизнь. Точно так же обстояли дела и при фашистском режиме под Гитлером. Различие было в одном: фюрер и его ближайшие соратники спокойно отмечали множество общих черт у гитлеровского фашизма и сталинского коммунизма, у нас же это было не принято, поскольку Сталина, как и Бога, ни с кем сравнивать не полагалось!
Мало-мальски подробное сравнение гитлеровского и сталинского режимов, их вождей займет не одну сотню страниц, в данной работе можно перечислить ничтожную часть общих знаменательных характеристик. Например, мало кто припоминает, что оба диктатора одновременно начали заботиться о сооружении памятников, призванных увековечить их величие. Буквально в одно и то же время они оба засели за планы генеральной реконструкции столиц своих государств. И в обоих прежде всего поражала удивительная безвкусица и гигантомания. Словно китайский император или египетский фараон, наш вождь приступил к сооружению невиданного памятника самому себе – так называемого Дворца Советов почти полукилометровой высоты! Примерно такое же строение решил соорудить Гитлер в центре Берлина. От его размеров просто дух захватывало: внутри здания могло бы разместиться 16 объемов знаменитого римского храма св. Петра, а центральный зал был рассчитан на 150 тысяч человек, его должен был накрыть купол диаметром 600 метров и высотой 240 метров! Такого рода проекты буквально переполняли обоих диктаторов. Немецкий посол в Москве сообщал Гитлеру, что Сталин проявляет огромный интерес к архитектурным замыслам фюрера. И вот в 1939 году в Московском Кремле была организована выставка архитектурных проектов Гитлера и его главного архитектора Шпеера. В. Бережков, переводчик Сталина в то время, описывает в своих воспоминаниях, как нацистский министр иностранных дел Риббентроп давал в Кремле пояснения Сталину, когда водил того по выставке архитектурных проектов, которые, по словам Риббентропа, были разработаны «непревзойденным мастером величественных ансамблей и световых эффектов, поражающих воображение толпы, любимцем фюрера, архитектором Шпеером». Далее Бережков сообщает:
«Риббентроп благоговейно поясняет, что идеи этих сооружений подсказаны лично Гитлером, собственноручные наброски которого (фюрер был неплохим художником-любителем – В.Н.) демонстрируются на отдельных стендах. Выставка понравилась Сталину. Она вполне созвучна его представлениям об архитектуре эпохи “великих свершений”. После войны в Москве по воле Сталина возведут очень схожие со шпееровскими замыслами высотные здания – те же шпили и классические колонны».
Интернационализм, о котором мы ведем сейчас речь, – явление сложное, тем более если он еще с фашистским привкусом. Тут надо учитывать немало как материальных, так и моральных факторов, от духовного родства между Гитлером и Сталиным до традиций и образа жизни у нас и в Германии. И тут самое время вспомнить об удивительной выставке, которая была организована в Германии в середине 90-х годов прошлого века, то есть сравнительно недавно, и с небывалым успехом демонстрировалась в нескольких странах, в том числе и в России, в Москве. Ее экспозиция была посвящена искусству и культуре гитлеровской Германии и сталинского Советского Союза. В нашей столице она была развернута в залах Музея имени Пушкина. В каждом из них на одной стене и вдоль нее располагались немецкие экспонаты, на другой, напротив, – наши, советские: картины, графика, скульптуры, театральные макеты, книги и т. п. И по обе стороны посетители могли видеть одно и то же – культуру и искусство тоталитарного общества, порабощенных людей. Во всех экспонатах, немецких и наших, наблюдалось зловещее сходство! Выставка прогремела на весь мир!.. За несколько десятилетий своих журналистских поездок по разным странам и континентам я посетил множество выставок, но эта потрясла меня больше других, оставив после себя такое же впечатление, какое сложилось у меня после посещения фашистского лагеря в Освенциме.
Здесь нельзя также не упомянуть о том, что Гитлер и Сталин одинаково подходили к искусству и литературе, для них они были средством воспитания, вернее, оглупления масс. Но они не отрицали развлечения за счет муз. Больше всего оба любили кино, предпочитали при этом легкие зарубежные фильмы, особенно американские. Понравившиеся картины оба любили смотреть по нескольку раз. Можно сказать, что Сталин вникал в кино глубже фюрера и сам вмешивался в кинопроцесс, не раз брал на себя разработку темы очередной картины, делал на нее, можно сказать, свой высочайший заказ, сам решал, кто его будет проводить в жизнь... Именно пристрастие Сталина к кино позволило нам узнать о нем немало интересного. Так, в самом конце прошлого века киновед В. Дмитриев, проработавший сорок лет в Госфильмофонде, поведал прессе удивительную историю:
«Я разбирал вырезки из картин, которые просматривал Сталин. Как известно, он очень любил кино и смотрел зачастую по два, а то и по три фильма по ночам – у него была бессонница. Специальный отдел министерства кинематографии готовил для него копии картин и ждал звонка, когда их везти... Необходимо было учесть вкус вождя и убрать из картин то, что могло вызвать его недовольство. Поэтому из многих фильмов сделаны купюры. Вырезки делали, но выбросить их боялись. Их никто никогда не смотрел, и я решил их разобрать. Я понял, что Сталину нравились вестерны, гангстерские ленты, но он очень не любил затянутости. Они тщательно вырезались. Есть картина, в которой из девяти частей сделали шесть, и она вся состоит из одних перестрелок. По его прямому указанию был снят первый советский вестерн “Смелые люди”. Еще Сталин не любил любовных эпизодов. Это было явно видно. Их убирали. Естественно, он не любил никакого надругательства над руководителями, высмеивания диктаторов. Картина Чаплина “Великий диктатор” была запрещена для показа в Советском Союзе. Думаю, – продолжал свой рассказ Дмитриев, – у него был вкус среднего зрителя. У меня есть ощущение, что вкус домохозяйки из города Сызрани или рабочего на заводе не сильно отличается от вкуса вождя. Из трофейных картин, которые выходили у нас на экран после войны, тоже вырезались многие вещи. В иностранных фильмах обязательно убирались счастливые финалы. В них не должно было быть счастливого конца. Никакого примирения влюбленных быть не могло. Ситуация прощения была невозможна. Раскаявшийся революционер был недопустим. Счастливый финал мог быть только для советского человека. Счастливого финала для человека буржуазного быть не могло».