Страница 19 из 21
Глава 3
«Старик» и золотая рыбка
11
За собой Радзянский услышал торопливые шаги босых ног, шаги легкие и могли принадлежать либо подростку, либо...
Лев обернулся и увидел догоняющую его девушку, с которой он не сводил глаз в течение всего вечера.
Она улыбалась, с откровенной непринужденностью глядя ему в глаза. И девушка, и Радзянский были примерно одинакового роста, но рядом с мускулистым мужчиной она выглядела хрупкой и оттого казалась ниже.
— Привет! — беспечно поздоровалась она, протягивая узкую ладонь. — Знаете, а я на вас не обиделась. Меня зовут Лена.
Чуть поколебавшись, Радзянский пожал ей руку.
— Тезки, — сообщил он, не посчитав нужным назвать свое имя, равно как и любое другое.
Девушка звонко рассмеялась:
— Не хотите говорить, не надо. Вообще-то отец хотел ехать в Гемлик один, я сама навязалась ему в компанию. Он немного мрачноват, правда? Ему все время кажется, что он должен опекать меня, особенно когда я рядом и в этом нет необходимости. Ревнует к каждому молодому человеку, бросившему на меня взгляд.
«Отец? — Радзянский и не пытался скрыть удивление. — Она дочь Руслана Хачирова?!»
— Не хотите искупаться? — предложила девушка.
Он покачал головой.
— А знаете как здорово купаться в свете луны!
И в этом восклицании Лев почувствовал настойчивость новой знакомой.
Ее раскованность в общении подействовала на Льва соответствующим образом, и он впервые за последние несколько лет почувствовал себя неловко. Незнакомка стремительно превратилась из обычной шлюхи, которых здесь больше, чем гальки на пляже, в кроткую, несмотря на раскованность, девушку, дочь Руслана Хачирова.
У Льва никогда не было проблем с женским полом, в юности он звучно, чуть нараспев представлялся: «Ле-ев». Нет, имя его не действовало на женщин сногсшибательно, но подчеркивало его внешность и словно служило надписью к монументальному образу: сильный, оттого чуточку ленивый; властный, оттого в меру уступчивый, что всегда нравилось женщинам.
И вот годы как-то стремительно вынесли его на этот пляж, поставили рядом с красивой девушкой, и он впервые стеснялся назвать свое имя.
Лев...
Радзянскому казалось, что его имя вызовет у Елены улыбку или смех: Лев, наполовину седой, угрюмый, еще более властный, растерявший за годы уступчивость, стареющий царь...
«Хорошо бы, — подумал он, — чтобы дочь Руслана провалилась ко всем чертям». Одно дело разглядывать ее издали, позволив себе чуточку пофантазировать, другое — мучиться рядом. «Провалиться бы ей...» Но в глубине души не желал этого. Ему было приятно идти с ней рука об руку, слушать ее красивый грудной голос, граничащий с контральто; удивительно, но голоса отца и дочери почти не различались по высоте и тембру.
Наконец он нашелся что сказать, помня долгое вступление Елены.
— Отец ревнует вас только к людям молодым? — акцентировал он последнее слово.
Лена отстала от спутника, дождалась, когда он остановится и обернется, и наполовину игривым, наполовину оценивающим взглядом демонстративно окинула его с ног до головы. С ее лица не сходила улыбка, которую в другое время Радзянский назвал бы многообещающей.
«Или старею, или впадаю в детство», — заметил он и неожиданно рассмеялся, удивляясь собственной неуклюжести. Так, что она там спрашивала? Как вас зовут? Сейчас ни с того ни с сего он бросит в ночь и набегающие на пляж волны: «Лев! — это мое ПОЛНОЕ имя». И добавит уже совершеннейшую глупость: «Краткость — сестра таланта». Потом наплетет всякой чепухи о своем отце-еврее Платоне, сознается, что по возрасту все-таки он — Лев Платонович, но Лена, если хочет, может называть его и царственно и божественно одновременно: Лев Плутонович. Затем разоткровенничается и сообщит, что рядом с ней он ощущает себя совсем уж молодым, по существу, признается в...
— Над чем вы смеетесь? — Она по-детски нетерпеливо заглядывала ему в глаза.
Лев почему-то решил, что у нее академическое образование, во всяком случае, беря в расчет ее возраст, начальное академическое, — другая бы спросила иначе: «Че вы смеетесь один?»
— Не надо мной? — допытывалась она.
«Иди-ка погуляй, красотка. Я тебе говорю».
Черт, действительно неловко получилось.
— Честно говоря, смеюсь над собой.
— Мне кажется, у вас не должно быть повода смеяться над собой.
«Комплимент?.. А как насчет того, чтобы измерить размах моих ангельских крыльев?»
— Вам никто не говорил, что вы похожи на Стэйси Кича?
— Кто это?
— Ну как же! Американский актер, играет Майка Хаммера, сыщика. Ну, вспомнили? Майк Хаммер.
— Кажется, припоминаю — неопрятный и туповатый, самонадеянный филер.
— Ну зачем вы так... Он очень обаятельный.
«Извини, дорогая, что-то у меня зачесалось правое крыло».
Они прошли весь пляж до конца и повернули в кромешной тьме, которую нарушали лишь проблески встававшей луны, отражавшиеся в гребешках волн. Протянувшаяся слева от них каменистая гряда бесконечной мрачнеющей стеной тонула в ночном небе. А там, где горели огни отеля, звучала музыка.
У Льва Радзянского, как и у любого творческого человека, не было четкого расписания: с такого-то времени до такого занимаюсь творчеством, потом отдыхаю, — этот процесс происходит постоянно: и во время кажущегося отдыха, и во время еды, и даже, казалось бы, за посторонним делом. Сейчас Лев твердо решил, что принимает предложение Руслана; идя рядом с девушкой, он был и с ней, и где-то далеко, а в голове рождался план, всплывали имена людей, которые могли быть ему полезны в этом деле. Не сама девушка повлияла на решение Араба — скорее то настроение, та череда чувств, в которые он вдруг окунулся с головой. Он знал цену настроению. Приехал он сюда с нехорошими, тревожными предчувствиями и в скверном расположении духа, а уехать может...
Она впервые коснулась его руки, не считая ничего не значащего рукопожатия, коснулась чуть повыше локтя, слегка сжимая его руку.
— Ресторан еще не закрыт. — И вопросительно замолчала.
Радзянский так же молча простер руку в направлении светящихся окон отеля: