Капитан Филибер

– Там еще картинки с девицами, господин капитан. И карты, три колоды…

…По восемь тузов в каждой. И что теперь со всем этим богатством делать?

– Карты и девиц – в костер. Лично проследите, портупей, чтобы до пепла. Бомбы – вам. Справитесь?

– Так точно. Знаком, – не слишком весело откликнулся Иловайский, думая, вероятно, о предстоящем ауто-да-фе. Помиловать девиц, что ли?

– А эти приваловские миллионы…

– Поручите кому-нибудь, – подсказал портупей. – Пусть таскает.

Кажется, парень, решил, что ко всем бедам я назначу его казначеем. Нет, константиновцы для иного сгодятся. Между прочим, вот он, дух эпохи. Полвека спустя мне бы уже намекнули, что такое следует не таскать, а поделить, причем прямо здесь – на двоих и по справедливости. А этому и в голову, кажется, не пришло.

– Портупей, а позовите-ка того парня в очках. Который вице-чемпион по стрельбе… Да, девиц можете пока оставить в резерве. Только не вздумайте показывать… "баклажкам"!

Вздох – глубокий, искренний, можно сказать, из глубин души…

На добычу я смотреть не стал. Отвернулся, достал пачку «Salve». Быстро курятся, никакого запаса не хватит…

Щелк! Зажигалка IMCO – чудо враждебной техники. Тоже трофей, между прочим.

…А станцию придется брать. Была, была надежда, что революционный батальон, погуляв и пограбив, отправится дальше, навстречу Чернецову. Нет, не спешат, им и в Лихачевке неплохо. Ждать не стоит, ночь в ледяной степи – смертельный аттракцион. Костры не помогут, зато будут очень заметны в темноте…

– Ваше благородие! Юнкер фон Приц по вашему приказанию…

Фу ты, задумался! А «благородием» меня еще не называли. Приятно? Не то, чтобы слишком…

– Нет, нет… Почему я, господин капитан? Я действительно хорошо стреляю, очки не мешают. Я… Ваше благородие!..

Очкастому Принцу очень не хотелось становиться казначеем. Я его понимал, но выбор был не слишком велик. Парень по крайней мере взрослый. А с "минус три" в атаку лучше не ходить. Разобьет очки, где новые искать станет?

Я поглядел в большие выпуклые стеклышки, поймал несчастный умоляющий взгляд и мысленно пожалел парня. Но только мысленно… Как бишь там, в моей любимой книге про Гамадрилу?

– Юнкер фон Приц! А вы можете мощным толчком бросить тело вверх, ухватиться руками за горизонтальный сук в трех метрах от земли и в полете развернуться винтом на 180 градусов?

– А…

– Поэтому не мудрствуйте, а выполняйте приказ. Начните с подробной описи…

Возле нашего костра кое-что изменилось. У тлеющей шпалы, прямо на земле, была разложена импровизированная карта – серое полотно, покрытое неровными угольными черточками. Господа офицеры и товарищи комсостав сгрудились возле него плечом к плечу, о чем-то негромко переговариваясь. При моем появлении штабс-капитан Згривец повернул голову:

– Знаем решение. Разрешите доложить?

Кажется, военный совет провели без меня. Оно в принципе, и верно, но как-то… Обидно? Не то, чтобы обидно…

Оставалось присесть рядом. Шахтеры молча подвинулись, и я оказался между командиром Жуком и бывшим замерщиком Шульгой. С некоторым удивлением я заметил на лице «партячейки» очки. Не рабоче-крестьянские, в железной или роговой оправе, а вполне «барские», с позолотой. В сочетании с седыми усами смотрелось неплохо.

Значит, решение? На миг я задумался. Я тоже знаю решение – оптимальное для моего маленького и, увы, не слишком совершенного Мира. Можно сказать, наилучшее. Не потому, что я умнее, просто у меня хороший обзор. Башня высотой почти в целый век…

Как начать? «Господа»? "Товарищи"? Только не «граждане», я же не участковый!

– Господа офицеры и товарищи красногвардейцы! Штабс-капитан Згривец сейчас доложит решение, но сначала..

Я поглядел в серое, начинающее темнеть небо. Еще совсем недавно я прикидывал, чем лучше заняться в моей маленькой личной Вселенной. Громадья планов, правда, не наблюдалось, менять Историю – это для Гамадрил, умеющих развернуться винтом в полете. Всю жизнь предпочитал быть наблюдателем…

– …Сначала предложу свое. Оно совершенно не героическое, зато очень реальное. Начинается война, господа и товарищи, большая война. Сейчас у нас есть шанс в нее вступить – со всеми многочисленными последствиями. Обратного хода ни для кого не будет, прошу это понять. А война предстоит такая, на которой в плен не берут и перемирий не заключают… Есть другой вариант – не спешить. В принципе, можно будет отсидеться, уехать подальше… справку об инвалидности выправить. Как стемнеет, мы обойдем поселок – с запада, обогнув террикон. Офицеры и юнкера пойдут вдоль «железки» на юг, навстречу Чернецову. А товарищи шахтеры – к ближайшему поселку, где есть телефон или телеграф. Оттуда можно связаться с Антоновым и потребовать помощи. Товарищ Антонов-Овсеенко не станет ссориться с рабочим классом, разберется. Вот такая стратегия, товарищи и господа. А если вас все-таки мобилизуют, вы станете убивать друг друга с чистой душой, потому как не ваша в том будет вина…

Сказал… Кому? Им? Самому себе? Или Миру – такому маленькому, такому настоящему… ненастоящему? "И свинцовые кони на кевларовых пастбищах…"

– У меня брата эти сволочи убили, – негромко бросил командир Максим Жук. – И четырнадцати не исполнилось парню. Без оружия был, посмотреть прибежал…

Никто не ответил. И что ответить?

– Нэ дило цю наволочь видпускаты, – рассудил, наконец, дед-"партячейка". – Видпустымо – дали вбиваты безвинных пидуть. И над нами нэ змылуются. Отака, товарыш Кайгородов, стратегия партии будэ.

Господа офицеры переглянулись.

– Э-э-э, а не подскажите ли… уважаемый, – мягко начал Згривец. – Какой именно, так сказать, партии? Эсдековской или, может-с, анархистской? Был у нас один в батальоне, все господина Кропоткина цитировать изволил-с.

– Чому ж анархистська? – удивился товарищ Шульга. – Социал-демократы большевики. Партия у нас, трэба сказаты, серьезная. Спысок номер пьять в Учредительное.

– Учредительное! – в один голос выдохнули штабс-капитан и Хивинский. На их лицах проступили столь не соответствующие моменту блаженные улыбки.

– Я бы, знаете, шомполами, – мечтательно проговорил Згривец. – Желательно – пулеметными-с.

– Камчой можно, – рассудил Хивинский. – У деда моего такая была, со свинцовыми шариками, бычью шкуру прорубала… Разложить господ ад-во-ка-ти-шек – прямо в Мраморном дворце. Начать предлагаю с Керенского…

– Слушать противно! – перебил командир Жук. – А еще спрашивают, почему народ офицеров не любит? Кто же таких полюбит? Шомпола, камча… Все бы вам над народом глумиться! Баловство это все, причем вредное. Адвокатишек, граждане, надо без всяких ваших церемоний ставить к стенке. А к Учредительному подбросить бронедивизион – пушечный для верности.

– Молодый ты ще, Максим, – осуждающе качнул усом Петр Мосиевич. – К стенке! Ремонтировать стенку кто будэ? А свинец грошей коштуе, народных, щоб ты знав. Тому ниякого "к стенке". Есть у нас старая шахта, у трех верстах отсюда. Видвэсты туды усих цих адвокатив з меньшовыками – и прощавайте, панове!

Улыбки с офицерских лиц словно дождем смыло. Поручик неуверенно кашлянул, зачем-то привстал:

– Шахта, как я понимаю… глубокая?

– На всех хватит! – отрезал командир Жук. – А для полной ясности, граждане, напомню. В августе вы со своим Корниловым уже против Керенского-гада воевали. Чем кончилось, могу рассказать – если кто забыл. А мы с Керенским в октябре в три дня разобрались, в бабском платье из Петрограда убег. Прав Петр Мосиевич, серьезная у нас партия!

Теперь настало время кашлять мне.

– Давайте по политическому вопросу… потом. Уже в Лихачевке. Господин штабс-капитан, вы хотели доложить?

Сумерки застали врасплох. Он, конечно, знал, что за днем следует ночь, ибо таков порядок во всех мирах, где светит Солнце, пусть даже невидимое за толщей серых облаков. Знал – и ждал, без всякого опасения и страха. Ночь будет нужна ему и всем остальным, бояться же в его маленькой совершенной Вселенной нечего. Сигналы, поступающие на нервные окончания, могу расстроить, но не убить. Просто первый вечер, просто первая ночь.