Страница 30 из 80
Шуберт, ухмыляясь, повернулся к начальнику канцелярии.
– Кто она?
Тот, нацепив очки, порылся в бумагах.
– Русская. Артистка из Смоленска.
– Двадцать пять, – приказал Шуберт.
Гауптшарфюрер Мартин Зоммер, начальник карцера, ринулся исполнять приказание. Он повалил артистку на лавку. Двое эсэсовцев сняли ремни и пристегнули жертву к доске. Зоммер отошел на шаг назад и взмахнул своим тяжелым ремнем. Толстая медная бляха сверкнула в воздухе.
Несчастная не издала ни звука. Это взбесило палача.
– Сейчас запоет! – прорычал Мартин и стал сам считать удары.
Эрих Густ наклонился к майору Говену.
– Объясните, пожалуйста, доктор, почему русские женщины такие твердокаменные?
Майор внимательно посмотрел на несчастную. Потом подошел к палачу и на сороковом ударе брезгливым движением руки отстранил Зоммера.
– Хватит!
Запыхавшийся гауптшарфюрер с недоумением смотрел на доктора. Говен наклонился к артистке, потом покачал головой.
– Какой вы болван, Зоммер! Я не помню случая, чтобы людей оживляли таким способом.
Зоммер вытаращил глаза.
– Я что-то не понимаю вас, доктор.
– Болван! Она давно умерла от разрыва сердца.
Эрих Густ раскатисто захохотал.
– Ха-ха-ха! Мартин колотил дохлую клячу… Напрасно тратил силы на сорок ударов! Ха-ха-ха!
Зоммер побледнел. Он видел, что все эсэсовцы смеются, смеются над ним, начальником карцера. Схватив дубовую табуретку, он ринулся на тех двух, которые ожидали порки.
Когда его оттащили, женщины были мертвы.
Остальных несчастных повели следом за обершарфюрером Бернхардом, старшим публичного дома.
Александр Позывай попал в пятьдесят шестой барак Малого лагеря. Немец-староста указал ему место в одной из клеток трехъярусных нар. Работать гоняли на строительство железнодорожной ветки.
Вечером, после проверки, барак заполнили узники. Александр присматривался к своим новым товарищам по несчастью. Может быть, отыщется знакомый или земляк?
Позывай направился в умывальню. В дверях столкнулся с худым высоким узником. На его куртке темнел зеленый треугольник. Тот, расставив ноги, загородил проход.
– Стой, энкаведыш! Узнаешь?
Александр остановился. Вокруг столпились обитатели барака. Позывай всмотрелся в худое костлявое лицо узника и узнал его. Это был Витька Косой, киевский вор. Трижды Александр отпускал его под расписку, трижды Косой клялся бросить воровство и снова попадался.
– Слушай, опер, заказывай панихиду, – Косой осклабился. – Ты фрицев провел, а нас не обкрутишь. Ночью с тобой потолкуем по душам. За все расплатишься, мильтон легавый!
Наступила ночь. Барак постепенно угомонился, только слышались тяжелые вздохи да стоны больных. Александр не смыкал глаз. Что делать? Из барака не убежишь. За хождение после отбоя – расстрел. В бараке не спрячешься. Погибнуть после того, как выжил в гестапо, погибнуть так глупо не хочется. Но тут ни друзей, ни товарищей.
Позывай почувствовал, что его дергают за ногу.
– Вылазь.
Что делать? Закричать, разбудить барак? Но есть ли среди узников единомышленники, смельчаки, которые встанут на его сторону?
– Вылазь, тебе говорят.
Александр не спеша слез с нар, готовый к самообороне.
– Пойдем в уборную.
Пошли. Александр осмотрелся. Косого среди них не было. Незнакомые лица. На полосатых куртках такие же, как и у него, красные треугольники. Только буквы разные. Привели не в уборную – в комнату старосты. Окна занавешены одеялом. Тишина. Подали табуретку. Один из незнакомцев спросил по-русски:
– С кем вечером разговаривал? Знаешь его?
Позывай не знал, что ответить. Кто это? Свои или провокация?
Второй, худощавый, с командирской выправкой, спросил прямо:
– Где до войны работал?
Позывай не ответил.
– Мы тебя вызвали не в молчанку играть, – сказал первый. – Время идет. Смотри, опоздаешь.
– Я вас никого не знаю, – ответил Позывай.
– А того, с кем вечером разговаривал, знаешь?
– Знаю, – ответил Александр.
– С какой стороны? С хорошей или плохой?
– Со всех сторон, – ответил уклончиво Александр.
– А за что он грозил?
– За то, что в свое время действовал правильно.
– Мы тоже действуем правильно. Косой сознался, что ты его отдавал под суд. За что?
– За квартирные кражи.
– Ясно. И еще вопрос. Какое знаешь оружие?
Вопрос был прямым. Позывай ответил, что всю жизнь имел дело с оружием, знаком с отечественным и немецким.
Один из заключенных, который до сих пор молча наблюдал за ним, вытащил из кармана немецкий пистолет и положил на стол.
– Разбери и собери.
У Позывая радостно застучало сердце. Он уже догадался о том, кто эти узники. Александр взял пистолет, быстро и легко разобрал и собрал его.
Все остались довольны. Завязалась откровенная беседа. Позывай рассказал о себе, что с 1933 года работал в органах милиции, окончил курсы младших командиров, работал оперативным уполномоченным киевского уголовного розыска.
– Завтра к тебе придет наш товарищ. Будешь работать с ним, – сказал тот, который имел пистолет. – А о том, что видел здесь, никому ни звука. Понятно?
– Есть никому ни звука, – ответил Александр по-военному.
На прощание ему дали пайку хлеба.
– Иди отдыхай. О Косом забудь. Его убрали.
На следующий день в барак пришел Орлов. Как Александр обрадовался встрече! Они обнялись. За дни, проведенные вместе в вагоне, они сблизились, подружились.
– Выйдем поговорим, – предложил Орлов.
В короткие минуты перед отбоем возле бараков уныло бродили узники, дышали свежим воздухом, думали, мечтали. Это были редкие минуты, когда люди имели возможность побыть наедине.
Стояли сырые летние сумерки. Солнце недавно скрылось за вершины дальних гор, и сиреневый вечер окутывал лагерь. Далеко-далеко на краю неба розовели снежные вершины гор. Снизу, из долин, поднимались волны тумана. Они плыли над лесом, заполняя низины, и от этого отдельные вершины лесистых гор казались темными островками. Откуда-то издали доносился приглушенный лай собак. Узники всматривались в молочную даль, вслушивались. Там – мирная жизнь, там – воля. А здесь вспыхнувшие на вышках электрические прожекторы да фонари на столбах огненной петлей стягивали шею концлагеря.
Александр и Леонид шли вдоль барака. Орлов вполголоса рассказывал о себе.
– Меня погнали на работу в каменоломню. В первые же дни я обессилел. Но тут случайно встретил земляка. Он познакомил меня с Борисом Даниленко. Земляк, видимо, рассказал ему обо мне, что я работал слесарем-лекальщиком, знаком с точной механикой. Мы с ним раза два встретились, потолковали. Потом он спросил: «Нам нужен свой человек в оружейном цехе. Ты подходишь. Пойдешь?» Я ответил, что мои руки истосковались по работе, а сердце – по борьбе. Меня сначала положили в больницу, чтоб отдохнул, стал снова похож на человека, а через недельку направили на завод. Мастер немец, из вольнонаемных, встретил враждебно: «Откуда немецкий знаешь?» Отвечаю, что, мол, второй год в плену. «Чертежи знаешь?» Говорю, знаю. Он что-то пробурчал, принес чертеж новой мушки для пистолета. Вижу, работа сложная, но меня об этом и предупреждали. Мастер спрашивает: «Сколько времени на работу надо?» Отвечаю, что часа три. Он сказал: «Посмотрим», – и ушел. Я, конечно, постарался, выполнил точно по чертежу. Немец пришел ровно через три часа. Молча взял мушку и отнес к себе. Потом мне Борис сообщил, ведь он тоже волновался за меня, что мастер ходил по цеху и хвастался перед другими мастерами, что у него наконец появился настоящий специалист.
– Значит, вы «сработались», – сказал Александр. – Я рад за тебя.
– Нет, не сработались. Я узнал, что организуется пистолетный цех. Но как туда попасть? Борис сообщил, что в цех отбирает сам начальник, член нацистской партии мастер Вицман. Фашисты считают Вицмана крупнейшим специалистом по пистолетам. Своими руками он изготовил именное оружие Геббельсу, Гиммлеру, Кальтенбруннеру и самому Гитлеру. Это, конечно, осложняло дело. Но попасть в пистолетный нужно было позарез. Ведь только там, сам понимаешь, можно будет доставать части оружия, особенно корпуса. Остальные детали научились изготовлять вручную, а корпуса цельнометаллические, их не сделаешь. Однажды в наш цех явился сам директор завода и с ним целая свита. Видимо, инженеры и крупные чины эсэсовцев. Узники притаились на своих местах. Слышу, мастер докладывает обо мне, что вот, мол, неплохой специалист, но лентяй, чаще шляется по цеху, чем стоит у станка. А меня Борис предупреждал: «Будь осторожен. Если попадешься, пойдешь в крематорий». Ну, я подумал – была не была – и шагнул к директору. Сорвал по всей форме с головы шапку, стукнул ею по бедру, вытянулся и докладываю. Мол, так и так, господин директор, меня незаслуженно обвиняет мастер. Я являюсь специалистом, и работа по сборке совсем не влечет меня. Мое сердце и руки рвутся к настоящему, серьезному и сложному делу.