Венчание со страхом

По возвращении ему пришлось долго стучать в запертые ворота, наконец его впустил лаборант Женя.

– Спите вы, что ли? – заворчал Никита. – Начальник ваш на месте?

– Нет, он в Москве. Звонил – в музее работы полно. И Званцев до вечера к нему уехал. Там коллекция палеонтологическая и…

– А ветеринара вашего можно повидать? – перебил его Никита.

– Пожалуйста, Зоя Петровна в первом секторе.

Колосов уверенно направился к обезьяннику.

– Не туда, – лаборант ехидно ухмыльнулся. – В серпентарии она. Там питон в линьке. Трещины какие-то у него на коже. Зоя вместе с Венедиктом Васильичем его в марганцовке купают.

– Венедикт Васильич – это кто такой будет?

– Это завсектором по змеям.

– Ясно.

В серпентарий Колосов шел бодро. Он чувствовал спиной взгляд лаборанта. И… и как только ему эта бодрость давалась!

На территории базы стояла все та же тишь. Он невольно прислушивался: не раздается ли из-за подстриженных кустов уханье здоровяка Хамфри, однако – нет. Дальние предки на этот раз о себе не заявляли.

– Женя, вы не знаете, Серафима Павловна или ее родственники не держали у себя собаку? – спросил он, обернувшись.

– Что? Собаку? – лаборант пожал плечами. – Не знаю. А что?

– Просто хотел уточнить. – Колосов остановился перед металлической дверью того самого строения, похожего на большую теплицу, набрал в грудь побольше воздуха и, более не колеблясь, перешагнул порог: Цезарь, форсирующий Рубикон.

Огляделся. Итак, каковы первые впечатления от царства змей? Жарко и влажно. Сумрачно. И снова тихо. Точно в гробу. Мягкий желтый свет струится с потолка. Никита оказался как бы внутри гигантского аквариума, разгороженного на сектора и разделенного посредине проходом.

Серпентарий, значит. Ну ладно, сейчас мы тебя разъясним. Он шел мимо толстых стекол, за которыми в вольерах, посыпанных желтым речным песком, под электрическими солнцами нежились змеи. Черт побери, сколько тут этих тварей!

К счастью, пытка кончилась: в дальнем конце прохода он заметил людей в белых халатах – Зою Иванову и седенького старичка в очках. Старичок закрывал стеклянную створку одного из вольеров. Никита быстро подошел к ним.

– День добрый. А вы, Зоя Петровна, отважная женщина, оказывается. Мне тут сказали, что с питонами у вас ну прямо никаких проблем!

Зоя Иванова – приземистая коротконогая и широкобедрая блондинка (кубышечка – так ее еще в прошлый раз оценил Соловьев, считавший себя знатоком женской красоты) с густыми длинными волосами, перетянутыми на затылке резинкой, матово-нежной кожей и спокойными серыми, слегка навыкате глазами – улыбнулась ему:

– Здравствуйте. Снова вы к нам?

– Вот привела путь-дорожка. Так как поживает питон?

– Сетчатый питон, молодой человек, – старичок строго кашлянул и поправил очки. – Учтите – сетчатый! Редчайший экземпляр. Красавец. Вы только взгляните.

Колосов взглянул. В вольере в небольшом углублении – этаком корытце, вделанном в пол, свернулась кольцами толстенная полосатая змеища, смахивающая на автомобильную покрышку.

– Да-а, ну и работка у вас, – Колосов поежился. – Укольчик такому Великому Каа впороть не слабо. Не каждый мужик отважится. А мы могли бы переговорить с вами в менее экзотическом месте, чем клетка с удавом?

– Идемте в ветпункт, – предложила Зоя.

Они шли мимо вольеров.

– Я слышал, у вас тут не только питоны, но и ядовитые товарищи имеются, – Никита смотрел сквозь стекло на потрясающе красивую змею – алую с черными кольцами и сапфировой приплюснутой головкой.

– Да. Вон, кстати, та, которой вы сейчас любуетесь. Коралловый аспид.

– Аспид? Да-а…

– А вот гремучник – или змея Клеопатры, – Зоя указала на другой вольер. – От ее укуса смерть наступает через две с половиной минуты. Ну, если сыворотку не ввести. А вон очковая кобра.

– Наг и Нагайна. – Никита постучал по стеклу, за которым на высохшем суку раскачивались две золотистые змеи. – А вон та, что за чудо-юдо? Точно носорог?

– Это рогатая гадюка, – Зоя небрежно кивнула на вольер с бурой змеей, украшенной рогом-наростом. – Тоже весьма ядовита.

– Вы и таких лечите? – полюбопытствовал Никита.

– И таких тоже.

– А как? Усыпляете? Под наркозом?

Она только улыбнулась.

– А в ловле беглецов участия не принимали? – не унимался он.

– Каких беглецов?

– Ну, они ведь тут расползлись как-то раз. Было такое дело?

– Ах это, – она остановилась. – Нет, тогда Венедикт Васильевич сам с ними справился. Из помещения только полозы ушли да сетчатый питон. Их у забора поймали. Ольгин, кажется, собственноручно.

– А почему это произошло? Террорист, что ли, к вам пробрался – змей поотпускал?

– Нет, это не террорист. Это проделки Чарли.

– Чарли?

– Шимпанзе Ольгина.

– Так, значит, обезьяны у вас не только в клетках сидят, но и на воле разгуливают?

Иванова, казалось, не слышала его вопроса. Колосова это удивило. И он пока решил не настаивать.

– Вон мой домик, – сказала Иванова. – Кофе хотите?

– Спасибо.

– Спасибо – да?

– Спасибо – нет.

Они поднялись по дощатым ступенькам в уютный и чистенький «вагончик», притаившийся в кустах сирени за серпентарием. Пахло здесь так, как обычно пахнет во врачебном кабинете. И чистота была стерильная: смотровой стол, застеленный накрахмаленной простыней, над ним – круглая лампа-прожектор. Какие-то приборы с дисплеем, раковина за ширмами и стеклянный шкафчик с лекарствами.

Иванова пригласила его в смежную со смотровой комнату – жилую. Тут стояли стол, накрытый клетчатой клеенкой, софа под узорным пледом, плитка на подоконнике. В стену был вделан шкаф с раздвижными дверцами.

– Зря кофе не хотите. – Она вымыла руки и села на софу. Колосову достался стул с продавленным сиденьем. – Вы что, именно ко мне в такую даль из Москвы ехали?

– К вам и к Ольгину.

– А его сейчас проще поймать в Москве. Он в институте и музее по горло занят.

– Слышал уже. И Званцева вот нет, смотрю. А кто же за питомцами ходит? – Никита откинулся на спинку стула, наблюдая из-под полуопущенных век за собеседницей. Пышка она, сдобная, аппетитная. Так что же пышка одна в такой глуши делает? Ноги у нее точно точеные столбики. Молочно-белые, в старых босоножках-шлепках на пробковой подошве. Пятки – круглые, как репки. Вкусные пятки. Чья же ты подружка, Зоенька? Званцева, Жени или этого неуловимого Ольгина? Вечно занятого и отсутствующего? Кто твое одиночество на этой софе скрашивает? – Да, как же с питомцами-то? Ведь и Калязиной теперь нет… – продолжил он.

– Баба Сима последнее время к питомцам близко не подходила. Всю работу Ольгин и Званцев делали, – ответила Иванова.

– Но их же сейчас нет. Кто, например, сегодня бедных голодных мартышек кормить будет?

– Утром Званцев кормил, а вечером, если он припоздает вернуться, – Женя.

– А вы?

– А я нет. Ольгин считает, что женщине там сейчас делать нечего.

– Где? – не понял Колосов.

– Возле клеток с шимпанзе, – она усмехнулась. – Ведь вы про них все меня расспрашиваете.

– А что тут удивительного? Да я живую обезьяну, может, впервые в жизни вблизи увидел! Такие мордашки! Как они у вас тут не померзнут только. Климат-то далеко не африканский. Они и зимой тут обитают?

– Нет, зимой их перевозят в институт. Обезьяны живут здесь только до октября. Здесь есть теплые вольеры. Ничего, обходятся. И преотлично себя чувствуют. Даже простуды редки.

– А привозят их когда?

– Весной.

– Точнее?

– В начале апреля.

– В начале апреля… Ну, Бог с ними, с мартышками, со змеями… Я вот что хотел у вас спросить. В прошлый раз вы так расстроены были – не смог я. Насчет Калязиной мои вопросы будут. В то утро вы ведь с ней о чем-то говорили перед самым ее уходом. Ну, у ворот, не помните?

СТОП. А вот это уже интересно. Он насторожился, хотя в лице его ничего не изменилось. Зато что-то изменилось в Ивановой. Она вздрогнула и опустила глаза.