Страница 16 из 21
Тут лица не было. Вместо него кровавая, изгвазданная в грязи смесь костных осколков, лохмотьев кожи, сизо-серых волос и желто-бурой слизи мозгового вещества. Патологоанатом, тыча зеленым обрезиненным пальцем в эту адскую кашу, деловито перечислял:
– Раздробление лобного, височного, затылочного отделов, перелом свода основания черепа. Частичное удаление мозгового вещества.
Последняя фраза поразила Никиту точно удар током.
– Из нее извлекли мозг?!
– Только небольшую его часть, – ответил патологоанатом, указав на сахарный осколок кости, – вот отсюда. И отсюда.
– Вы в этом уверены?
– Я не привык ошибаться. При дальнейшем исследовании можно будет сказать точнее, где и откуда еще произведены изъятия.
– А куда же… куда же мозг дели? – Колосов чувствовал, что роняет себя перед этим врачом – таким непоколебимо-спокойным над этим дурно пахнущим, голым, жалким, окровавленным старческим телом.
Но врач не унизил начальника отдела убийств снисхождением. Он был слишком хорошо воспитан.
– Надеюсь, скоро вы сами ответите на свой вопрос, Никита Михайлович, – молвил он. – А я могу сказать только то, что уже сказал.
Колосов лихорадочно думал: так, здесь у нас что-то новенькое. Сюрприз. Раньше, в тех, предыдущих, случаях «извлечения мозгового вещества» из черепов жертв не фиксировалось. Такого еще не было. Или, может, просто этого не замечали? Патологоанатомы прошляпили? И он вместе с ними?
Они с патологоанатомом осматривали тело Калязиной, точно редкий музейный экспонат. Тело старой женщины: морщинистая шелушащаяся кожа, коричневые пятнышки родинок, обвислые груди, вздутый живот весь в багровых прожилках вен, ноги точно древние корни…
– Следов спермы не обнаружено, – сообщил эксперт. – Хотя сказать на все сто процентов, что у нее не было с нападавшим полового контакта, не могу. Возможны ведь варианты.
Колосов вздохнул и склонился над трупом:
– А это что? – На желтоватой мякоти старческого предплечья, точно гигантские оспины, белели неровные борозды.
– Это заживший шрам. – Патологоанатом потрогал кожу, оттянул, что-то измерил пальцами. – Видимо, след укуса. Собака тяпнула скорее всего. Размер челюстей довольно большой – похоже, овчарка или водолаз. Но это давняя история. К нашему случаю отношения не имеет.
Второе, не дававшее Колосову покоя, было нечто увиденное и услышанное им на самой зообазе. Насчет увиденного – он решил пока повременить, записал только в блокноте: «Позвонить в ЭКО насчет изъятого следа» и жирно подчеркнул.
А вот услышанное, вернее недоуслышанное, сейчас занимало его больше. В прошлое посещение зообазы из всех ее обитателей, если не брать в расчет шимпанзе, особое внимание Колосова привлекла к себе Зоя Иванова – ветеринар. Они разговаривали тогда недолго – минут пять всего. Иванова все время плакала, монотонно повторяя: «Баба Сима, бедная, бедная». Лаборант Женя принес ей тогда воды в термосе, и ее зубы стучали о край алюминиевой крышки-стакана. На первый взгляд все это походило на обычную женскую истерику – реакцию на происшедшую трагедию. Однако на второй взгляд…
Помимо слез и искреннего горя – Колосов чувствовал, что это у нее настоящее, от сердца – было в поведении Ивановой и нечто не совсем обычное: некая заторможенность, внутренняя напряженность. В затуманенных слезами глазах ее стояло тупое недоумение, словно в перерывах между всхлипываниями женщина твердила себе: «Да как же это могло произойти?» А вот к чему относился этот вопрос – к восприятию смерти вообще или к чему-то другому, Никите очень хотелось дознаться.
И в этом ему как раз бы могла помочь Катя. Ка-тя… Коротенькое какое имя. Странно, что она так равнодушно относится к этому делу. Хотя что странного? Она просто многого еще не знает. Он же сам ничего ей пока не рассказывал. Хотя с Ивановой она вполне могла бы его подстраховать. У нее ведь, как у журналиста, великолепно развито чувство собеседника. Катя Петровская умеет понимать с полуслова все недосказанное. Даже то, что от нее пытаешься скрыть. Сам не раз в этом убеждался – Колосов усмехнулся. Катя дотошная и впечатлительная. И адски любопытная – это качество тоже иногда очень даже помогает.
Она умеет задавать вопросы. И что самое главное – что он с таким упорством вдалбливает в головы своих молодых подчиненных, – она умеет задать нужный вопрос в нужное время и в нужном месте, мастерски приправляя его лестью, вежливой заинтересованностью и очаровательной наивностью, обезоруживающей собеседника. Вот и Ивановой могла бы задать… Эх! Колосов вздохнул.
Катя – классная девушка. Надо только вот о ней поменьше думать. Не про тебя, брат Никита, этот кусочек клубничного торта.
И все же, если Кати нет, обойдемся и без нее. Пусть сидит в Каменске, если хочет. Может, на пару с Сергеевым что и раскопают интересное. А тут прямо по курсу другая молодая особа – Зоя. Только б застать ее на этой базе!
Он остановил машину у зеленых ворот. Вышел, прислушался. Кругом стояла тишина – только шелест листвы, только цикады в траве, какая-то птаха в кроне рябины надсаживается: пи-ип, пи-ип. Тоненько так, пискливо. Колосов помедлил. Нет, прежде чем снова травить баланду с ветеринаром в короткой юбке, надо кое-что сделать.
Он развернулся и пошел по бетонке прочь от ворот. Ему хотелось еще раз пройти тем путем к станции. Шел медленно, стараясь представить себе, как все это получилось у Калязиной: шаг за шагом – солнцепек, одышка, step by step – и снова солнцепек.
Бетонка белой лентой ложилась под ноги. Сосны застыли по обеим ее сторонам, точно дозорные. В кювете, заросшем колючим шиповником, гудели пчелы. Колосов посмотрел на часы – сейчас одиннадцать и ни души на дороге. И в девять здесь так же. Тихое место, очень тихое.
Он брел, глазея по сторонам, стараясь не пропустить ту тропку в ельник, на которую тогда свернула Калязина. Странный тип, тот, кто ее ждал там. Кстати, а сколько времени он ее подкарауливал? Час, полтора? Приехал восьмичасовыми электричками – других-то все равно нет. И затаился в кустах.
Но почему он был так уверен, что ему попадется именно старуха? Тогда, прежде, выбирались ведь тоже старухи, значит, он имел к ним склонность, однако те места, где он на них набрасывался, были относительно «людными», посещаемыми. Всегда было шансов примерно половина из того, что на горизонте в нужный момент появится именно желанный объект. А здесь ну та-а-кая глухомань! Ну, почему, например, он не сел в засаду возле дороги на дачный поселок, а? Там же вероятности в тысячу раз больше, что попадется нужная жертва. Так нет, выбрал самую глухую тропу.
Может, он плохо ориентируется на местности? Выбрал первую попавшуюся станцию, когда стало невтерпеж и захотелось… Да, скорее всего. Подобные ЕМУ часто действуют под влиянием момента. Это вот только Ряховский тщательно маршруты по карте областной выверял, за что и был прозван впоследствии сыщиками Миклухо-Маклаем, а остальные… Едут шизоиды в электричке, выходят на понравившейся визуально станции, часто даже не зная ее название, устраивают логово поблизости от платформы и караулят. Тигр, стерегущий свою добычу у водопоя.
Размышления, казалось, облегчили душу. Колосов вздохнул. А вот и тропка в ельничек. Влажная земля скользила под ногами. Он вошел в заросли кустарника.
Где-то совсем близко прогрохотал поезд. Станция. Товарняк пыхтит тяжеленный.
Под сводом зеленой влажной листвы дышалось с трудом. Он сразу же взмок – рубашка прилипла к спине: парниковый эффект. Над бурой глинистой водой наполовину пересохшей лужи вилось облачко мошек. Никита остановился. И тут тоже тишина. Мертвая. Первобытная. Такая бывает только в лесу. Только в жару. Только в июле. Сзади хрустнула ветка. Колосов обернулся. Никого. Где-то в листве застрекотала сорока. Человек или зверь? Враг? «Это она на меня орет, – подумал он, невольно переводя дух. – А трус ты первостатейный, угро. Не охотник, не следопыт».
Он медленно дошел до платформы и повернул назад. Солнце пекло немилосердно. Но, несмотря на зной, над трубой дома Васильича, мужа кассирши Ольги, вился легкий дымок. «Березовые для баньки хороши», – вспомнилось Колосову.