Флердоранж – аромат траура

Катя оттолкнула руку Мещерского, отняла у Кравченко столовый нож.

– Чтобы было все ясно-понятно, без недомолвок, – четко отрубила она. – Я в совпадения не верю, но они все равно бывают. Мне надо поехать в Лесное. У нас вчера в районе убили священника. Убийство какое-то непонятное. Я сегодня снова там была. И про это Лесное там слышала, может быть, даже такое, чего ты, Сереженька, не знаешь.

Мещерский налил себе и Кравченко пива.

– А что, этого священника убили прямо в Лесном? – спросил он.

– Нет, но Лесное там неподалеку. И он его посещал. Так ты поможешь мне?

– Конечно, если тебе это так необходимо. Там можно отлично отдохнуть, то есть я не это хотел сказать… Я прямо сейчас Лыкову позвоню, скажу, что мы все втроем приедем.

– Вдвоем, – отрезал Кравченко. – Можете катиться к вашему парижскому родственнику. Но без меня.

Катя молча начала убирать со стола посуду. В принципе, «драгоценный» со своим гонором там, в Лесном, ей и не был нужен. Достаточно было одного Мещерского для прикрытия. Но все равно ее душила обида. Как все несправедливо! И за что на нее все сегодня окрысились? Только за то, что она хочет докопаться до истины сама, сама разгадать то, что в данный конкретный момент ее больше всего интересует.

Она уже легла, а «драгоценный» все еще курил на балконе, сплавив наконец своего дружка детства домой. Выдерживал характер до последнего. До двух часов ночи крепился.

А утром, проснувшись, свежая и отдохнувшая, Катя обнаружила его не где-нибудь, а рядом с собой в постели. «Драгоценный» спал сладко, как безгрешное дитя. И Кате было жаль будить его.

Глава 8

БАРИН ИЗ-ЗА ГРАНИЦЫ И КОМПАНИЯ

– Кто такой этот Роман Салтыков? Что тебе про него известно? – принялась расспрашивать Катя Мещерского, когда они вдвоем ехали в Лесное. Дорога была знакомой, а вот что ожидало их в конце этой дороги?

Катя хоть и не показывала виду, но все же чувствовала себя не совсем в своей тарелке. Мещерский был тоже слегка обескуражен. Нет, не поездкой в гости к заграничному родственнику – на это как раз он смотрел просто и житейски. Сбивало его с толку поведение закадычного друга Кравченко. Наутро, выспавшись и протрезвев, тот вел себя довольно мирно, но ехать в Лесное по-прежнему отказывался наотрез.

– Мы отдохнуть хотели, Серега, оттянуться как следует, – сказал он Мещерскому. – А она тащит тебя туда не отдыхать. Все время на своем хочет поставить: мне, мол, это надо, а вы хоть умрите, но делайте, как я хочу. А я не желаю быть подкаблучником! Это ты вечно у нее на поводу идешь, прихоти ее малейшие исполняешь. А я, Серега, не такой. Я гордый.

Мещерский на это лишь украдкой вздыхал: эх, я-то иду на поводу, а что толку? Любят-то и замуж выходят как раз за «не таких». Борьба и единство противоположностей это называется.

– Про Романа Салтыкова, Катюша, мне известно не так уж много, – сказал он, чтобы отвлечься от грустных дум. – Родился он во Франции. Жил и работал в Англии, Швейцарии, Бразилии. Он по профессии инженер-гидроэнергетик. Строил электростанции по всей Южной Америке. А семья его эмигрировала в Париж сразу после революции, оставив здесь все, чем владел род Салтыковых.

– Фамилия историческая, – заметила Катя.

– Да, и все сразу Салтычиху вспоминают. Маньячка его родственницей была. А еще в их роду был некий Сергей Салтыков, фаворит Екатерины и, по слухам, даже отец Павла Первого. Нам, Мещерским, они когда-то близкой родней доводились. У меня бабка была урожденная Салтыкова. Лыковы тоже им родней были. В эмиграции Салтыковы сначала, как все, приспосабливались, насколько можно было приспособиться. Дед Салтыкова женился на богатой американке, пил, говорят, по-страшному, потому что был в браке несчастлив. Зато сумел дать отцу Салтыкова Валериану Константиновичу хорошее образование. Тот потом весьма успешно занимался бизнесом и в результате оставил Роману, своему единственному сыну, приличное состояние. А тот, в свою очередь, это состояние приумножил. Теперь он вроде бы из бизнеса вышел, занимается благотворительностью, живет в свое удовольствие, путешествует. Сюда вот к нам приехал.

– Лесное действительно в прошлом принадлежало его семье?

– Да, до революции это было их имение, но не родовое, а приобретенное. Я тут слышал, что когда-то давно, еще при Елизавете, оно принадлежало некой Марии Бестужевой. Ваня Лыков мне даже ее портрет показывал в Питере.

– А потом там взяли и устроили сумасшедший дом, – сказала Катя.

– Что?

– Областную психбольницу, Сереженька. В Тутышах – это деревенька такая рядом – только так это самое Лесное и вспоминают.

– Что все-таки случилось? – тревожно спросил Мещерский. – Ты мне ничего так и не рассказала толком об этом убийстве священника.

Катя коротко поведала ему все, что знала.

– Волков, свидетель, сказал, что видел в тот самый день с отцом Дмитрием какого-то молодого парня, который то ли работает, то ли живет в Лесном, – закончила она свой рассказ. – Прежде чем Никита нагрянет туда с официальными допросами, я бы хотела сама взглянуть на них – на Салтыкова и тех, кто реставрирует эту усадьбу. Но сам понимаешь, просто так, без приглашения, туда не явишься.

– Я вчера звонил Лыкову, просил, чтобы он предупредил Романа о нашем приезде. Лыков еще в Питере мне намекал, что нам всем надо повидаться. Он сказал, что Салтыков сейчас как раз в Лесном.

– А как вышло, что вы с ним встретились в Париже? – с любопытством спросила Катя.

– Да очень просто вышло. Тетка моя ездила во Францию по приглашению к родственникам еще в девяносто пятом. Это называется реанимированием семейно-родовых уз, – Мещерский усмехнулся. – Те, кто уехал, хотели видеть тех, кто остался здесь, их детей, внуков. С Салтыковым мы познакомились на одном таком семейном ужине в ресторане.

– Он по-русски говорит?

– Свободно. Акцент только небольшой. Он вообще, Катя, считает себя русским, кажется, даже больше, чем мы.

– А он женат?

– Женат. И, по-моему, даже вторым браком. У него и дети есть.

– А жена его тоже в Лесное приехала?

– Вот этого я не знаю, – Мещерский пожал плечами. – Когда мы познакомились, он был с женой. Она англичанка. Очень решительная леди, рыжая, как лиса. Мне говорила, что увлекается полетами на воздушном шаре и дайвингом.

– Красивая? – спросила Катя.

Мещерский пожал плечами.

– Этот Лыков, которого вы с Вадькой знаете, а я нет, он тоже бывает в Лесном?

– Сказал, что часто бывает вместе с сестрой.

– Сестра такая высокая эффектная блондинка по имени Марина?

– Нет, ее Аня зовут, – Мещерский улыбнулся. – А вы, видно, с Никитой уже справки наводили. Но никакой Марины я не знаю. А сестра Лыкова действительно эффектная, но она не блондинка. По крайней мере, в Питере, когда я ее видел, у нее волосы были цвета грецкого ореха. Слушай, ты ведь тут уже была, значит, помнишь дорогу. Куда теперь поворачивать – направо или налево?

Но Катя понятия не имела. Она никогда не могла запомнить дорогу. Она осматривалась, куда они заехали. Где автобусная остановка? Где церковь, хвойный бор? Где дача Волкова? Ну хоть бы один знакомый ориентир был!

– Лыков мне сказал – как с Рязанки свернешь по указателю, сразу направо, а потом… забыл – то ли опять направо, то ли налево. – Мещерский сбросил скорость. – И кажется, мы какой-то поворот проехали. Вон едет кто-то, сейчас спросим.

С их машиной на пустынной дороге поравнялся велосипедист.

– Простите, далеко отсюда до Лесного? – окликнула его Катя, опуская стекло. Велосипедист остановился. И Катя вдруг вспомнила его: не далее как вчера она видела этого парня на старом «Москвиче» вместе с каким-то сверстником и той блондинкой по имени Марина Аркадьевна.

Велосипед у парня был для деревни просто шикарный – новехонький, немецкий, с наворотами. Одет парень был в красную куртку «Томми Хильфингер».

– Вы едете в Лесное? – спросил он.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.