Флердоранж – аромат траура

Глава 7

ДОМА – ГРОЗА

Когда вы после напряженного трудового дня возвращаетесь поздним вечером домой, вам хочется только одного – тишины и покоя. И еще любви и заботы. А у вас муж. И у него свой собственный взгляд на мир и на вашу профессию в особенности. И он бродит по квартире, как барс в клетке. Слышите это грозное рычание? Не слышите? Ваше счастье.

В Тутышах действительно пришлось задержаться: Колосов организовывал (он называл это ставить) работу по раскрытию убийства. Командовал, определял задачи, а быстро, как известно, такие дела мужчины не делают. Катя в отделении милиции записала для себя некоторые полезные сведения и местные телефоны. Потолковала с сотрудниками об отце Дмитрии, которого все они хорошо знали. На обратном пути она помалкивала. Колосов включил магнитолу – «Авторадио» – и тоже лишь изредка вставлял в музыкальную паузу какое-нибудь мрачное замечание. Раскрыть убийство по горячим следам за одни сутки не удалось. В этом и крылось примерно процентов пятьдесят обуявшей начальника отдела убийств черной меланхолии. Остальные же пятьдесят процентов сплина можно было смело отнести на счет…

– Никита, ты, пожалуйста, к моему дому не подъезжай, – попросила Катя, когда они уже сворачивали с Садового кольца на Комсомольский проспект, а затем и на Фрунзенскую набережную. – Вон там остановись, на углу. Я дойду. А то тебе разворачиваться будет неудобно.

– Нормально разворачиваться. Как хочешь, как пожелаешь… Здесь остановиться? – спросил Колосов.

– Да, спасибо. До свидания. Завтра я тебе позвоню… насчет результатов вскрытия.

– Да ради бога, – Колосов свирепо газанул, развернулся на набережной и умчался.

Вот и все. День, ночь, сутки прочь…

Вадим Андреевич Кравченко – любимый муж, «драгоценный В.А.», имел вредную привычку курить по вечерам на балконе. А оттуда – отличный обзор и набережной, и Москвы-реки, и парка, и «чертова колеса». И старую черную «девятку» Колосова Кравченко знал как облупленную. И самого начальника отдела убийств знал заочно (знакомиться демонстративно не желал). Знал и терпеть его не мог.

Катя посмотрела на свой дом: так и есть – в окнах квартиры свет. На балконе – знакомая до боли личность. А с ней рядышком вторая личность – маленькая, верзиле-«драгоценному» чуть ли не по локоть. Ба, да ведь сегодня пятница! Как же она позабыла? А вечерами по пятницам друзья детства встречаются после недельной разлуки. Рядом с Кравченко на балконе стоял Сергей Мещерский.

Катя прямо даже расстроилась: ну вот, здравствуйте вам, сейчас бы в ванну горячую, душистую бултыхнуться да на диван. А тут ужин готовь, суетись, корми этих троглодитов – крупного и мелкого – и слушай в сотый раз уже не по телефону, а въяве, как восторженный Мещерский будет рассказывать о последней экспедиции турфирмы «Столичный географический клуб» к черту на очередные кулички.

Дверь квартиры она открыла своим ключом. Когда ваш муж бродит по квартире, как барс, волей-неволей хочется проскользнуть тихо, как мышка.

– Наконец-то, не прошло и полгода. Явление семнадцатое: те же и она. Серега, ну ты понял, нет? – Многозначительно и вызывающе из глубины квартиры Кравченко.

– Катюша, добрый вечер. Вот и хорошо, наконец-то… А мы тут с Вадькой… Вадик, я тебя прошу! Только спокойно, только в рамках! – Радостно, растерянно Мещерский, выпархивая в прихожую навстречу Кате.

– Ах, отстаньте вы оба от меня! Я с ног валюсь. – Катя сбросила куртку, швырнула сумку на зеркало. Нападение – лучшая защита. А она, между прочим, ни в чем и не провинилась.

Отмокая в горячей ванне среди пара и пены, она слышала два спорящих голоса: бу-бу-бу. «Драгоценный» и его дружок, упражняясь в красноречии, гремели на кухне посудой. Вот что-то разбили…

Ужинали, однако, все с отменным аппетитом. Мещерский болтал без умолку, обращаясь поочередно то к усталой Кате, то к хранящему гордое молчание другу детства Кравченко. Закончил рассказывать про Каирский музей и мумию фараона Рамзеса, начал про путешествие по Нилу. Катя слушала, собрав остатки терпения в кулак: вдоль да по Нилу, вдоль да по широкому, сизый селезень плывет…

А что она вообще такого сделала? Она смело и открыто вперила взгляд прямо в «драгоценного В.А.». С чего это вдруг такие молнии сверкают в ваших прекрасных очах? Что я сделала, в чем провинилась перед вами? Я не гуляла, не тусовалась, не прохлаждалась в этих Тутышах. Я работала, приносила, как могла, пользу обществу и государству. Ну а что поздно домой вернулась, так это так уж вышло. Ей вспомнилось сумрачное лицо Колосова в автомобильном зеркальце. И тот тоже уехал недовольным – ну а я-то, бедная, при чем?

– Вадик, достань, пожалуйста, молоко из холодильника. Пусть оно постоит, а то у тебя гланды, – напомнила она, как обычно, «драгоценному».

– Сегодня я пью пиво, – Кравченко покосился на Мещерского. И тот на полуслове поперхнулся своим плаванием по Нилу.

– Ну, как в Питер скатал, удачно? – спросил его чуть погодя Кравченко.

– Да ничего, нормально. Знаешь, кого там встретил? – Мещерский обрадовался новой, неизбитой теме. – Помнишь Лыкова Ваню? Он с сестрой был. Столкнулись на Невском случайно, представляешь? А здесь сто лет не виделись.

– Он где сейчас? Чем занимается?

– Он все такой же, как был чумовой, так и остался. – Мещерский усмехнулся. – Чем занимается, я так толком и не понял. Какие-то дела помогал решать сестре на антикварном аукционе. Они там мебель отбирали для одного богатого коллекционера, дальнего родственника из Франции.

– Еще один князь Лыков из Парижа? – хмыкнул Кравченко. – Мельмот-скиталец?

– Из Парижа, только не Лыков, а Салтыков. Приехал сюда к нам, на историческую родину, чуть ли не насовсем. Хочет бывшее родовое имение восстановить, сделать из него помесь культурного центра и загородного клуба.

– Как, как его фамилия? – спросила Катя.

– Лыков Иван. Да ты разве не знаешь его?

– Нет, того, кто приехал из-за границы?

– Салтыков Роман, – ответил Мещерский и посмотрел на Катю: – А что?

– Ничего. А место это, где имение, как называется?

– Не помню… Кажется, Лесное. Это вроде по Рязанке надо ехать. Слушайте, ребята, мы так до сих пор ничего и не решили насчет выходных. Вадик, Катя?

– По-моему, тут нечего решать, Серега, друг. Тут кое-кто не слишком нуждается в нашей компании, – веско изрек Кравченко. – По-моему, кто-то заработался совсем. Совесть последнюю потерял.

– По-моему, кто-то напился как поросенок, – парировала Катя. – Сереженька, я насчет выходных полностью с тобой согласна, надо проветриться на свежем воздухе. И вот что мне в голову вдруг пришло – ты хорошо знаешь этого Салтыкова?

– Не близко, но знаю. Он вообще-то и мой родственник тоже, – ответил Мещерский, – дальний, по линии деда. Мы с ним несколько раз встречались в…

– В Париже, на Елисейских Полях, – докончил Кравченко. – Ну, мать вашу, аристократы!

– А что, если нам съездить в это Лесное, посмотреть на реставрационные работы, познакомиться с этим Салтыковым? – предложила Катя.

– Можно, конечно, если ты хочешь, если это так тебя заинтересовало. – Мещерский пытливо посмотрел на Катю, отметив, что ни про какие реставрационные работы он и не заикался. – Роман Салтыков – человек неплохой, вполне светский. Всем нашим страшно увлекается, откликается на все живо, по-детски открыто. Поедемте, я вас с ним с удовольствием познакомлю.

– Ну да, тебе ж это раз плюнуть, – Кравченко откинулся на стуле, взял столовый нож, провел лезвием по пальцу. – Слушай, Серега, ты бы это… хоть разок показал нам, продемонстрировал эту свою голубую княжескую кровь.

– Вадик, прекрати, – сказала Катя.

– А чего сразу Вадик? Чего прекрати? Когда тут некоторые своим княжеским происхождением хвалятся. А у меня дед был шахтер с Донбасса. В шахте уголь рубил пролетарски-ударно. Ну что, слабо предъявить свою голубую…

– Ну на, на, вскрой и убедись! – маленький Мещерский, порозовевший от пива и ужасно похожий в этот миг на Лермонтова с портрета в школьном учебнике, сунул под нос Кравченко свое запястье. – Успокойся, Катя, все в полном порядке. Просто некоторые у нас что-то нарываться стали на грубость. Неизвестно с чего цепляются ко всем.