Страница 32 из 76
XXXV. СМЕРТЬ КИТАЙЦА.
В свой последний день пребывания в зоне, Тихон все-таки устроил отходную. Перед утренней сменой бригадир Романыч сам подошел к Коростылеву и сказал:
– В общем так, сейчас на работу не идешь. А как смена вернется – чтоб банки были уже запарены!
– Добазарились! – Рассмеялся Тихон. Романыч тоже улыбнулся и шепнул:
– От Бешеного держись подальше.
– Главное, чтоб он держался подальше от меня. А сам я к нему не пойду…
– Ладно, отдыхай! – Романыч хлопнул Коростылева по плечу и пошел прочь из секции. Савелия Говоркова привели из ПКТ в два часа ночи, в то самое время, когда было подписано его водворение туда. Шестерки обвесили его спальное место простынями, и получилось нечто наподобие балдахина, под которым и отсыпался Бешеный. Ему был подогнан роскошный черный костюм, хромовые сапоги, пидорка самого модного фасона. Все это добро теперь стояло и висело на плечиках рядом со шконкой Говоркова, вызывая зависть у тех, кто не мог себе такого позволить. Пока Тихон бегал по соседним отрядам в поисках чая, Бешеный пробудился, и до вечера его никто не видел. В первую половину дня Коростылев поил чаем немногочисленные вторую и третью смены, оставив основные запасы на угощение остального отряда. Не забыл он оказать уважение и завхозу. Но тот пить не стал, сославшись на то, что уже перчифирил с утра, но кропаль взял и, отозвав Тихона в свою каптерку, выделил ему перепавшее от отрядника яблоко. Ушла вторая смена, вернулась первая и покатил пир горой. Добровольные помощники бегали туда-сюда с банками и кипятком. Каждый мужик в отряде считал своим долгом угоститься на халяву, даже те, кто за все пребывание Коростылева в зоне не перекинулся с ним и парой слов. Сам Тихон после третьего хапчика пить перестал, чувствуя, что подходят две границы выносливости организма. Первая, как бы не сблевнуть, а вторая, как бы все же отоспаться. Некоторые зеки, зная, что срок их истекает ровно в полночь, когда наступает новое число, писали специальное заявление и освобождались в минуту первого. Особенно это любили проделывать стукачи, которые опасались, как бы кто их не встретил за воротами. Коростылева, напротив, обязаны были встретить. Тихон знал, что за ним придет специальная машина, на которой его коллеги повезут псевдозека прямиком в Москву. Отходной пир тем временем продолжался. К осужденному Карпову подсаживались мужики, чуть не силком совали в руки письма на волю, уговаривали, убеждали. Тихон соглашался, зная, что отказав может нажить себе врагов. Врагов Коростылев не боялся, он просто не хотел портить себе последний вечер в лагере, нарушив неписаные зековские традиции. Два пакета чая, килограмм, израсходовались в полчаса. Испарилась гора конфет. А в параше выросла еще большая гора спитых нифилей. Оставив полбанки густой чихнарки, Тихон вышел облегчиться. Подходя к дальняку, он стал свидетелем прихода Бешеного. Савелий, которого сопровождали его шестерки, как обычно, не обращая ни на кого внимания, шествовал куда-то. Когда он проходил мимо двери на дальняк, оттуда вышел Лу Фу. Бешеный двигался прямо на старика, заступившего ему дорогу. Разминуться в достаточно узком проходе было можно без особых проблем, но Говорков, у которого, очевидно, было не слишком веселое настроение, решил его поправить и отпихнул Китайца. Точнее попытался отпихнуть, ибо на пути движения руки Бешеного странным образом никого не оказалось. Савелий не удержался на ногах и со всей дури угодил кулаком в стену. Раздался вой, на который оглянулись все зеки, бывшие в помещении. Оглянулись и, определив от кого исходят столь страшные звуки, вновь занялись своими делами. Бешеный вновь, теперь уже сознательно, попытался ударить Лу Фу, но тот опять без труда увернулся.
– Ты, сморчок узкоглазый, выйдем!? – Яростно проорал Говорков.
– Выйдем. – Просто согласился Китаец. Они вошли в туалет и оттуда сразу гурьбой повалили бывшие там зеки, освобождая место для разборок. Тихон был спокоен за Лу Фу. Тот, по глубокому убеждению Коростылева, был совершенно непобедим. А Бешеный мог много потерять в процессе этого боя. В том числе и шконку с балдахином на ближайшие несколько месяцев. Вся секция замерла, прислушиваясь к звукам из дальняка. Сперва было тихо, потом раздался громкий невнятный вопль Говоркова. Тишина. И опять вскрик. Через минуту вышел невозмутимый и неповрежденный Китаец. Все бросились в дальняк. Там у параши, с головой в нифилях валялся на обоссаном полу штатный блатной отряда. Некоторое время все взирали на эту невероятную картину. Вдруг Бешеный зашевелился, сел, все еще не понимая, в каком положении он оказался, обвел взглядом столпившихся вокруг него зеков. А потом, когда до Говоркова дошло то унижение, которому его подверг тщедушный Китаец, Савелий взревел.
– ВО-О-ОН ВСЕ-Е-Е!!! – Кричал Бешеный и его голос был сравним с воем взлетающего истребителя. Вокруг него тут же засуетились Кирпич и Сема, пытаясь руками стряхнуть с испорченного костюма мокрую горячую заварку. Савелий двумя ударами уложил шестерок на то место, где минуту назад лежал сам. Зеков выдуло из сортира, а Тихон отправился писать в соседний отряд. Прошла вечерняя проверка. Все было спокойно. Раздевшись, Коростылев лег спать. Но сон не шел. Рядом мирно посапывал Лу Фу, а Тихон все ворочался с бока на бок. Прошлись по ночной секции прапора с фонариками, сосчитали зеков. И лишь после этого Коростылев забылся. Проснулся он резко. Гулко топоча от его шконки метнулась темная фигура, и все стихло. И вдруг Тихон услышал слабый хрип. Он повернулся. Лу Фу лежал на спине, как всегда, он спал под одной лишь простыней. И теперь на этой простыне, там где была грудь Китайца, расплывалось черное пятно. А посреди пятна торчала наборная рукоятка самодельного ножа.
– Тихон, – Позвал Китаец. Коростылев, приподнявшись на локте, приблизился к учителю.
– Я же говорил тебе, что скоро умру… – Чуть слышно проговорил Лу Фу. – Не перебивай! У меня не так много силы… Но я вижу…
– Кто это сделал? – Яростно прошептал Тихон. – Кто? Я убью его!
– Бешеный… – Ответил старик, – Но ты не убьешь его… Сейчас… Потом, потом ваши пути пересекутся, и тогда закон кармы восторжествует… А ты… Ты не забудь то, чему я тебя учил… У тебя будет трудная жизнь. Тебя будет носить из одной стороны в другую… Но в тебе есть Сила… Умножь ее… Ты выйдешь на Путь… А сейчас – прощай… Лу Фу затих. Тихон увидел, как прервалось его дыхание. Старый мастер умер. Коростылев заплакал. Но ничего не знал об этом человеке. Китаец никогда не рассказывал о себе. Тихон не знал даже на самом ли деле Лу Фу был китайцем. Но то, что подарил Тихону этот старик, было ценнее всех сокровищ мира. Он раздвинул границы узкого мирка, в котором обитал Коростылев, и показал ему каких высот может достигнуть человек, следуя путем саморазвития. С помощью мастера Вин-Дао-Ян Коростылев познал: что есть внутренняя сила человека, как она, вечно обновляясь и трансформируясь, формирует жизненный путь. И теперь Тихон не представлял себе жизни без знаний об этих тайных, для непосвященных, сторонах бытия. Черное пятно становилось все больше. Коростылев протянул было руку, чтобы выдернуть нож из груди Лу Фу, но вовремя остановился. Там ведь могли остаться отпечатки пальцев. «Впрочем, – Подумалось Тихону, – Бешеный наверняка знал о наших отношениях. И он мог с уверенностью предположить, что когда я увижу нож, то я тут же схвачу его… И тогда на меня повесят убийство…»
– Эй, Китаец, – Послышалось с нижнего яруса:
– Ты там что, обделался? Каплет же!
– Это кровь. – Громко пояснил Тихон.