Уже пропели петухи

Шимонфи перекорежило от страха и отвращения.

Таубе принялся с воодушевлением хвалить майора, и тому, как видно, было приятно слышать похвалы. Мольке любил, когда люди восхищались его умом и находчивостью.

— Теперь вы понимаете, дорогой Шимонфи, почему я намереваюсь арестовать Деака?

Капитан ничего не ответил, и он продолжал:

— Деак обязан был доложить мне, о какой услуге просила его Анита. А он не доложил, и его молчание уже само по себе доказательство вины. Немного, но и этого достаточно, чтобы сломать прапорщика.

В комнату вошел Курт, адъютант Мольке, и доложил: Габор Деак вернулся. Таубе тут же вышел в смежную комнату. Шимонфи стало не по себе. Сейчас, у него на глазах, арестуют его друга, и он даже будет помогать Мольке при этом.

Вошел улыбающийся Деак, строго, по-уставному доложил. Увидев, что и майор заулыбался, он подошел поближе.

— Приветствую вас, господин прапорщик, — сказал Мольке. — Прошу садиться. Да перестаньте вы тянуться в струнку, мы же не в казарме!

Деаку сразу показалась подозрительной такая мягкость Мольке, и он понял, что сам пришел на свой собственный суд, в пещеру льва. Лишь бы сохранить спокойствие. Нужно вести себя непринужденно, раскованно, уверенно. Знать бы только, почему это Шимонфи такой мрачный, что даже не ответил на его приветствие? Он терпеливо слушал болтовню майора, про себя твердо решив, что живым не сдастся.

А Мольке продолжал беззаботно болтать.

— Я-то рассчитывал встретиться с вами завтра, за банкетным столом. Но раз уж так все получилось, тоже сойдет.

— Лучше раньше, чем позже, господин майор, — сказал Деак и перевел взгляд с бутылки коньяка на майора. — Кто знает, может, до завтра ни один из нас не доживет.

— Вы пессимист, господин прапорщик, — заметил Мольке, наполняя рюмки.

— Нет, я не пессимист. Но и не забываю, что идет война. Коньяк французский? — спросил он, кивнув на бутылку на столе.

— Вывез из Парижа. Прошу, господин капитан. — Он сделал знак капитану Шимонфи, показывая на коньяк. Деак поднял рюмку, стараясь, чтобы не дрожала рука.

— Париж… Боже мой! — Он посмотрел на Мольке. — Если бы вы знали, господин майор, как я завидовал вам, когда вы вступили в этот изумительный город. И еще больше жалел, что временно вам пришлось его покинуть. Конечно, прекрасные воспоминания сглаживают боль в душе человека… За победу, господин майор…

Они выпили. Мольке смутило непробиваемое спокойствие Деака. Только ничем не запятнанный человек может вести себя так невозмутимо перед своим начальством. Меж тем Деаку было совсем нелегко разыгрывать это спокойствие сейчас, когда он знал о предательстве Аниты.

— Как поживает ваша милая невеста? — спросил майор. Деак отмахнулся.

— Поссорились, — отвечал он с горечью в голосе.

— Из-за чего? — с надеждой спросил Шимонфи.

— Какой-то подонок опутал Аниту, — сказал прапорщик и устремил взгляд в бесконечность. Взяв рюмку, он выпил. — А теперь она начала уговаривать меня, чтобы я помог двум скрывающимся жидам. Документы им, видишь ли, достань! Ну, я отказался, так она обиделась.

Лицо Шимонфи прояснилось. Он готов был броситься обнимать своего друга.

— Как, неужели Анита собиралась помогать скрывающимся евреям? — спросил он.

— Странное хобби у вашей невесты, — заметил Мольке, про себя недоумевая, откуда такая откровенность.

Деак несколько мгновений помедлил с ответом. Ведь ему было приказано разоблачить Аниту!

Аниту нужно вообще заставить замолчать. Сегодняшняя ее встреча с майором не может состояться, значит, его «откровенность» не должна поколебать доверия Мольке к агенту Аните. Наоборот, нужно, чтобы он еще больше поверил ей. Значит, нужно рассказать майору все и так укрепить и свои собственные позиции. И Деак произнес великолепную речь в защиту девушки, чем подтвердил ее надежность в глазах Мольке.

— Вы, что же, встречались с этими жидами? — спросил Мольке.

— Только издали видел. В ресторане «Семь князей». Жаль, помешал мне их арестовать патруль национальной гвардии. Меня самого забрали. Битый час доказывал им в одной подворотне, прежде чем они поняли, о чем речь. А там — пока добежал назад, до ресторана, этих Шаашей уж и след простыл.

Замешательство майора Мольке все нарастало. Этот мальчишка-прапорщик с такой искренностью рассказывает о происшедшем, что к чертям летят все замыслы майора.

— Вы хоть разглядели их? — поинтересовался он.

Деак, откинувшись в кресле, задумчиво поиграл рюмкой и для большего впечатления нахмурил лоб.

— Женщина очень хороша. Просто убийственно красива. Стройная, глаза голубые, белокурая. Конечно, не исключено, что это парик или волосы красит. А мужчине на вид добрых сорок пять. Среднего роста, черномазый, как итальянец… Очень напоминает одного международного жулика. Не могу только вспомнить, как того, черт побери, звали… — Он посмотрел на Шимонфи. — Помогите, господин капитан… В тридцать восьмом о нем еще писали в газетах. А, вспомнил! Тарпатаки! Доктор Эгон Тарпатаки…

Произнося это имя, Деак впился взглядом в лицо майора. Но тот ничем не выдал своих чувств.

— Был в Будапеште такой популярный подпольный адвокатишка, — объяснил прапорщик.

— Интересно, — проговорил майор. — Весьма интересно. — Он отпил из рюмки глоток и пристально посмотрел в глаза Деаку. — И как же ваша невеста очутилась в контакте с этими евреями?

— Этого мне еще не удалось установить. — Он небрежно сунул руку в карман и достал конверт. — Разумеется, я все подробно описал. Вот, пожалуйста, господин капитан. — Деак протянул конверт капитану Шимонфи, и тот с радостным волнением распечатал его. Значит, Габор никакой не изменник! Вот вам и доказательство. Мольке потерпел поражение. И Шимонфи погрузился в чтение письма. А Мольке в эти минуты думал о том, что в руках одним козырем больше. В том, что Деак и Ландыш — одно и то же лицо, у него уже не оставалось никаких сомнений. Как видно, догадался, что Анита завербована, думал Мольке, и теперь пытается опрокинуть все дело, изображая откровенность. Но что он, интересно, ответит, если я спрошу его, когда Анита впервые упомянула о своем намерении спасти скрывающихся евреев? Готов побиться об заклад, что он тотчас же скажет: Анита сказала мне об этом только сегодня, и потому я не доложил вам раньше. По-другому он сказать не может. Иначе ему не объяснить, почему он так долго умалчивал об этом. И тогда я его сразу же и арестую.

Он испытующе посмотрел на прапорщика.

— Когда ваша невеста попросила вас достать документы для этих жидов?

Деак задумался.

— А в самом деле, когда? — Он сразу разглядел ловушку, скрывавшуюся за этим вопросом. Он закурил сигарету и выпустил колечками дым. — Если не ошибаюсь, впервые она сказала мне об этом несколько дней назад. Я, конечно, не поверил, решил: дурачится. Все же я потребовал от нее адрес, где они скрываются. Но все это она мне сказала только сегодня. Я хотел арестовать их…

— Извините, — вдруг вмешался Шимонфи, — вот тут ты, Габор, пишешь, что у тебя есть важное устное сообщение…

— Да, — быстро подхватил Деак. — С этого мне, собственно, нужно было бы начать. — Он повернулся к Мольке. — Господин майор, я знаю правила: кто слишком любопытствует, становится подозрительным. Но в интересах дела я должен взять на себя даже этот риск… Господин майор, изучая материал на Ференца Дербиро, я пришел к выводу, что о прибытии в Будапешт моего брата вам стало известно от вашего агента в Москве… Не так ли?

Мольке как-то странно посмотрел на Деака. Его поразила такая откровенность этого юнца прапорщика.

— А в каком плане это вас интересует? — спросил он. — Вы проделали великолепную работу, господин прапорщик, раскололи Дербиро…

— Господин майор, очень прошу, ответьте мне, если, конечно, можете…

— Но почему? Зачем вам знать то, что…

— Потому что у меня есть подозрение, что русские ввели в заблуждение вашего-московского агента, а тот, в свою очередь, невольно господина майора.