Инквизитор Светлого Мира

Когда я уже начал громко пыхтеть и пришел к убеждению, что во-первых, старикан Флюмер не так уж и легок, а во-вторых, зря я его с собой прихватил, Цзян тихо сказала:

– Все. Дальше – выход. Пока нам везло и мы никого не встретили. Мы и не должны были никого встретить – сейчас ночь, а ночью в Обители Закона пусто. Но у входа всегда стоят двое стражников. Что мы будем делать?

– Скажешь им, что ты сопровождаешь нас куда-нибудь по высочайшему указанию господина Вальдеса. Например, на место казни для предварительной тренировки.

– Чушь. – Цзян фыркнула. – Что-нибудь поумнее можешь придумать?

– Притворись самим Вальдесом. Ты же мастер перевоплощения.

– В Вальдеса не смогу. Я пробовала, у меня не получилось.

– Ладно. Тогда сделаем так. – Я с удовольствием положил Флюмера на пол и начал нашептывать свой план девушке на ухо.

План ей понравился – по-другому и быть не могло. Я подумал, что являюсь неплохим тактиком, а может быть, даже стратегом. Мой план действий, несмотря на некоторую сложность и изощренность, отличался изящностью и полным учетом всех специфических особенностей места его проведения. Я даже решил, что при желании мой талант позволит мне руководить небольшой (да почему же небольшой? Большой!) армией.

Короче говоря, план был задуман, разработан и выполнен тщательно и скрупулезно, пункт за пунктом. Справились мы с ним на удивление легко. Выглядело это так: мы подошли к стражникам, я дал по морде одному, Цзян другому. После чего мы связали их подручными средствами и покинули Обитель Закона, не забыв прихватить с собой Флюмера, который к этому времени оправился настолько, что стал передвигаться на собственных нижних конечностях.

Мы оказались на свободе.

День, который начался погано, закончился не так уж и плохо.

ГЛАВА 3

Итак, мы двигались по городу. Рассвет уже вытеснил из города тьму: бесшумно, сонно вполз на узкие улочки, вылепил из ночной бесформенности дома, деревья, фонари, булыжную мостовую, растушевал их одинаковой дымчато-серой краской. Я удивленно озирался. Определенно, было в этом городе что-то ненормальное. Я еще не мог сказать что именно, поскольку не помнил, как должен выглядеть нормальный город. Издали каждый дом казался красивым, но когда мы подходили к нему, то непременно обнаруживались признаки какой-нибудь домовьей болезни: ревматически покосившиеся углы, штукатурка, отслоившаяся неровными пластами, червоточины дыр в черепичных крышах, окна, потерявшие свою форму – уставшие сохранять свою прямоугольность и сползающие вниз по стене. Это выглядело так, словно люди не умели ремонтировать свои дома. Не умели, потому что это никогда не было нужно, а теперь вдруг понадобилось, но навык так и не появился. Мы проходили одну улицу за другой, и везде было одно и то же. Нам встречались здания разной формы и высоты, разных архитектурных стилей, но во всех них было что-то общее. Кто-то построил весь этот город одновременно, – пришло мне в голову. Кто-то выстроил город много веков назад, сообразуясь собственными желаниями и вкусами, населил его людьми – такими, какими он хотел бы их видеть. С любовью и старанием украсил город милыми изящными деталями, подобающими скорее женской романтичной натуре, чем рациональной мужской. И веками поддерживал чистоту и уют в своем городе, а может быть, и чистоту мыслей его обитателей. Чистоту дум . А потом потерял способность делать это. Город начал расползаться по швам, и чистота мыслей сменилась грязью.

Я увидел фонтан на городской площади. В центре фонтана находилась высокая статуя красивой обнаженной женщины – совершенного создания, предназначенного для любви и счастья. Только лицо этой женщины было искажено болью и невыносимой мукой. Огромные толстые змеи, отлитые из позеленевшей бронзы, окружали ее, и кровь, что била из их открытых пастей, струями текла по белому мраморному телу статуи. Да нет, пожалуй, это была не статуя. Это была настоящая, живая женщина! Она вздрагивала, передергивалась в судороге, когда очередная из змей устремляла вперед свою треугольную голову и вцеплялась в нежную человеческую плоть, оставляя неровную рваную рану. Женщина кричала – страшно, беззвучно. Она пыталась избавиться от оцепенелого своего состояния, преодолеть скованность, чтобы вырваться из круга змей, и не могла этого сделать.

– Проклятые твари! – Я наклонился, поднял булыжник, вывернувшийся из мостовой, и запустил им в голову одной из рептилий. Бросок был точен, но камень пролетел сквозь голову змеи, миновал его беспрепятственно, как бестелесный призрак. Женщина повернула ко мне голову и я увидел, как узнавание появилось в ее глазах – смутное, недоуменное, продирающееся сквозь вязкий туман забвения.

– Что это за фонтан? Что за извращенец его построил? – Я схватил Флюмера за руку.

– Это? – Флюмер щурился, подслеповато всматривался в центр площади. – Раньше этого фонтана здесь не было. Думаю, что и сейчас его нет. Это всего лишь сон.

– Чей сон? Наш?

– Сон Госпожи Дум. Сейчас она спит. Люди редко ходят по городу ночью. Но говорят, что если выйти на эту площадь перед рассветом, то можно увидеть сон Госпожи. И еще говорят, что сны ее стали ужасными, такими, как это, – старик вытянул руку вперед и показал на фонтан. – Раньше эта площадь покрывалась ночью благоухающими цветами, и по ней бродили золотые олени. Раньше все было по другому. Госпожа была здорова…

Я уже знал, что у этого мира был свой создатель, свой Бог, а точнее, Богиня. Знал, что местные жители называют это сверхъестественное существо Госпожой Дум. Я также знал мнение книгочея Флюмера, что Госпожа больна. И сейчас, глядя на город, я вынужден был согласиться с его мнением.

Ситуация, в которую я попал, совершенно меня не устраивала. В центре больного города я чувствовал себя как Иова во чреве кита, больного раком. А возможно, даже и кита, сходящего с ума.

(Иова? Кто это такой, кстати? Кто-то из моих прежних знакомых?)

Внезапно женщина издала вопль – такой пронзительный, что уши мои заложило. Тоска была в этом протяжном вое, и голод, и неукротимая ярость, и угроза – явная, плотная, как ураганный ветер пурги, превращающий кожу случайного путника в заледеневшую жесткую корку. Нежная матовость тела женщины прорвалась сразу в сотне мест кровавыми дырами, тысячи маленьких черных существ полезли сквозь раны, выбираясь наружу. Они спешили, яростно работали острыми членистыми конечностями, раздирая кожу, шлепались в кровь, заполняющую чашу бассейна, перелезали через ее края… Они уже неслись к нам, покрывая мостовую своими блестящими телами, издающими сухой шелест от трения друг о друга.

Первой опомнилась Цзян.

– Бежим отсюда! – взвизгнула она. – Они нас сожрут!

Мы промчались по улице не меньше пяти сотен шагов, волоча за собой задыхающегося Флюмера. Только после этого я позволил себе оглянуться.

Нас никто не преследовал. Наверно, сон Госпожи не распространялся за пределы этой площади. Впрочем, это было не так уж и важно.

– У меня тоже бывают ночные кошмары, – сказал я. – Не позавидовал бы я тому постороннему, кто заглянул бы в такой сон. Что, во всем Кларвельте так?

– Во всем. Везде так, и по другому быть не может, – просипел, переводя дыхание, Флюмер. – Я знаю, что я – живой, самостоятельный человек, зачатый родителями, рожденный матерью, существующий во плоти, имеющий свой разум, суждения и чувства. Я знаю, что все, кто меня окружает – это такие же люди, как я. Но иногда мне кажется, что нас нет. Что мы – лишь плод воображения Госпожи Дум, обрывки ее мыслей, изменчивые и зависимые от состояния ее умственного здоровья.

– Не везде так, – произнесла Цзян. Во время бегства с площади она снова превратилась из стражника в девушку – наверное, так легче было бежать. – Не во всем Кларвельте так. Флюмер, ты давно был за пределами города?

– Давно. Пожалуй, так… Давненько…

Старик не умел врать, и даже маленькая неправда смущенно искажала его лицо, перекраивала морщины на свой манер. Скорее всего, за чертой города он не был никогда в жизни. Что ему было там делать? Какая надобность была покидать пределы обжитого, знакомого города, если о том, что творится вне его, можно было вычитать из книг?