Маг в законе

– Што, не глянулись? Лихие мужики, навроде тебя, разве што не мажьего семени.

– А какого? Разбойного?

– Да сам-то ты кто есть, Дуфунька? К лицу ли кочевряжиться?!

– Вижу, не зря я тебя в атаманы назначил. Раз кодлу под собой держишь – значит, атаман и есть. "Иван"[11] Ермила, шиш лесной, таежный. И что, не из последних?

– Из последних?! – едва не вскипел новоявленный "Иван". – Да на сто верст вокруг, до самого Мордвинска, мое слово – железо! Из последних…

– А урядника, однако, боишься, – не удержавшись, поддел ты купца.

– Вот для того мне маг в законе и надобен. Штоб не бояться, – на этот раз Ермолай Прокофьич ничуть не смутился.

– Видать, жиганы твои не справляются?

– Ты людей моих словами всякими не обзывай, – вполне миролюбиво посоветовал купец. – Услышат – зубы выбьют. Даром што колдун и мужик здоровый. А справляться – справляются. Только не все ружьишком или там ножом сотворить можно. Да и человека жизни лишать не всегда сподручно. Ну, пропал там пришлый охотничек с пушнинкой или старатель с левым золотишком – бывает. Одна беда: ежели часто такое приключаться зачнет – власти обеспокоются. А так, с твоей-то мажьей силушкой… Кому глаза отвести, штоб не видел, чего не надоть; кому башку заморочить, штоб к тайничку с золотишком сам привел – да и забыл о том; а когда служивый какой не в меру ретив окажется – так отчего б его волкам али медведю не порвать? Копать не примутся: волки – они и есть волки. Бывает. Мне ведь донесли, как ты с медведицей обошелся. Лихо, шиш лесной! Вот за тем ты мне и нужон, Дуфунька.

Все верно купец рассчитал. Все верно. Одного не учел, не мог учесть: серьезный финт для тебя сейчас – верная смерть. По второму разу Рашка уж не оттанцует. Только откуда купцу Закон знать? А знал бы – лежать тебе с камнем на шее в Шавьей трясине. Впрочем, с этим всегда успеется, тут купец опять же прав.

Влип ты, Валет Пиковый, ай, влип! По самые уши. Одно и остается теперь: форс мажий давить, лепить чернуху. Долго ли на голом форсе выдержишь? До первого серьезного дела. А-а, ладно, нечего загадывать, авось и вывезет кривая! Ты-то купцов расклад теперь знаешь, а он твой – нет.

Сыграем втемную?

– …А не боишься, Ермолай Прокофьич, что я вот сейчас тебе рот словом наговорным залеплю, да и сверну шею по-тихому? И ружье не поможет – не выстрелит оно у тебя, хоть и "тулка" безотказная. Как, не думал о таком?

– Думал. Ты меня сдуру порешишь – люди мои, што снаружи караулят, тебя в клочья порвут. А сам-один ты троих не потянешь, нет, не потянешь! – иначе шиш бы тебя поймали да на каторгу упекли! И коли хотел бы ты со мной поквитаться, жизнь свою на мою разменять – я б давно со свернутой шеей под лавкой лежал. Не боюсь я тебя, Дуфунька. Ить жить-то всякому хочется! Вот и выходит, што не тронешь ты меня, и к властям не пойдешь. А вздумаешь и взаправду в бега податься – в глухомани сгинешь. Дебрей ты тутошних не знаешь, а места наши гиблые. Не веришь – Силантия спроси. Вот и остается тебе, варнак, считай, одна дорога: в артель мою подаваться. Да ты соглашайся, соглашайся! Будешь моим человеком – не обижу!

– Не обидишь? – ты вновь потрогал коросту засохшей крови на затылке. – А долю-то какую положишь?

– Вот это – другой разговор! – разом повеселел купец. – Это – по-нашенски! Сразу видать сурьезного человека!..

Через полчаса ожесточенного торга вы наконец ударили по рукам.

– Силантий! Карпуха! Петька! – купец распахнул настежь дверь избы. – Нового товарища примайте, шиш лесной!

Из-за спины купца ты увидел, как неторопливо поднимается от корявого плетня молчаливый Силантий, закидывает за плечо карабин… И только тут до тебя дошло, что во время всего разговора Силантий держал тебя на мушке: сидел-то ты аккурат напротив окошка.

Да, силен ты, Ермолай Прокофьич, ничего не скажешь!.. а я-то тебя на испуг брал!

Дурнем попусту бранил…

XIV. РАШКА-КНЯГИНЯ или ГЛОТОК МАДЕРЫ В ЧЕСТЬ УРОДОВ

Уста их мягче масла, а в сердце их вражда;

слова их нежнее елея, но они суть обнаженные мечи.

Он был вышколен на диво, этот лакей в черкеске, слишком кавказской, чтобы быть настоящей.

– Что прикажете, дидебули?

"Дидебули" – "вельможа" на родном языке князя Джандиери. Да, он еще и умен, этот лакей, поскольку в присутствии забавной селянки, веселой прихоти господина полуполковника, решил обойтись без обращений, способных указать род занятий или истинный титул гостя.

Смотри-ка! – он даже карточку вин, забранную в белый с палевой решеткой переплет, предложил именно тебе, как даме, не погнушался.

Глазом не моргнул.

– Любезнейший! – ты прищелкнула пальцами, и лакей вытянулся в струнку, опоздав сообразить, стоит ли до такой степени угождать забаве князя. – А скажи-ка мне, голубчик…

Пауза.

Во время которой ты и не подумала заглянуть в карточку.

– По-моему, я где-то (чуть не вырвалось: в бараке, от новоприбывшей этапницы) слышала, что именно ресторатор Саакадзе позапрошлым летом приобрел кузнецовскую коллекцию? Ну, знаете, ту, что из собственных садов Григория Александровича на Мадере?..

Взгляд лакея налился влагой, словно у потерянной собаки, когда случайный прохожий тронет загривок по-хозяйски и бросит мимоходом: "Рядом!"

– Да-с! именно так, как вы изволите говорить!

– Чудненько, чудненько… А случаем не осталось ли у вас бутылочки сухой мадеры "Серцеаль" из этой коллекции? Доктора рекомендовали мне, голубчик, исключительно сухое вино, в связи с катаром желудка!..

– Три бутылки-с на текущем счету купца первой гильдии Юшина… но если дорогой дидебули прикажет!.. осмелюсь сообщить: сто пятьдесят рублей бутылка-с!..

– Ну что ж… – разочарованно фыркнула ты, но князь Джандиери лишь слегка хлопнул по столу широкой ладонью:

– Ты слышал заказ дамы? Остальное – на усмотрение Датуны. Живо!

Обратно к столу уже вернулась троица лакеев, неразличимых из-за театральных черкесок и усов-стрелочек. Они засуетились, захлопотали; как по мановению волшебной палочки, наполнились бокалы, распространяя вокруг себя пробочный, мадерный аромат; горячие хачапури истекали сырной начинкой, рядом ждал лаваш, весь в коричневых пузырях, блюдо свежей зелени (в марте? в Мордвинске?!) выглядело истинно по-весеннему, оттеняя розетки с маринованной по-менгрельски, в винном уксусе, алычой – и ты позволила себе на миг расслабиться, оглядеть залу "Картли".

11

"Иванами" звали криминальных авторитетов. Позднее: пахан, бугор, и т. п.