Мегамир

Дмитрий настороженно посматривал по сторонам, косился вверх. Там тяжело громыхало, двигались темные бесформенные массы. Енисеев ощутил, как оттуда опускаются тяжелые запахи. Знакомые, но все же неприятные.

Енисеев чувствовал, как трепещет от страха и напряжения. Покосился на руки, едва не вскрикнул. Сквозь тончайшую пленку кожи и розовую плоть проступают плотные кости, вздутые суставы, темные сухожилия, синеватые вены, видна даже крохотная сеть капилляров…

– Слаб я, да? – спросил он с неловкостью.

Собственный голос показался писклявым, нечеловеческим.

– С чего ты? – ответил Дмитрий таким же негероическим голосом.

– Лежу, как старуха…

Хотел подняться, непонятная сила тут же бросила вперед. Дмитрий посторонился, его движения были резкими, дергающимися. Енисеев пролетел, словно в замедленной съемке. Он видел, что его несет прямо на светло-зеленую стену, но ничего уже не мог сделать, только сгруппировался, словно за миг до автокатастрофы, обхватил руками колени и пригнул голову.

Его ударило… он едва не расхохотался истерическим смешком, сразу приходя в себя, и так же мягко отпустило к подножию. Это был необъятный баобаб, но непривычно рыхлый, словно слеплен из мягкого сыра, даже не сыра – истекающего сывороткой творога. По всей стене торчат редкие белесые волоски толщиной с мышиные хвосты. Внутри ствола нечто шевелится, двигается, переползает из одной плохо видимой камеры в другую.

– Замри! – велел Дмитрий испуганно. – Замри, не двигайся! Даже не шевелись!

Енисеев послушно застыл, раскинув руки и ноги. Он лежал на крупных глыбах с острыми как бритвы краями, но острые грани кожу не дырявили, даже не кололи. Вверху громыхало, темные горы туч опустились ниже. Пахнуло теплом и странно знакомым запахом, хотя Енисеев мог поклясться, что никогда раньше не слышал. Он скорее догадался, чем узнал Морозова. Там же, за гранью видимости, начальник оперативной службы, многочисленная команда, наблюдатели…

Он чуть повернул голову. Дмитрий сделал осторожный шажок, замер, сделал еще шажок. Движения его напоминали движения человека, который переходит реку. Пусть вода ему только до колен, но вот так же наклоняется слегка вперед, энергично двигает руками…

Между ним и бравым испытателем в плотных струях воздуха, ясно различимых, проплывали золотистые в солнечном свете гусеницы, мохнатые, причудливые. Некоторые шевелились, извивались. Воздух держал их, иногда приподнимал и уносил. Енисеев потрясенно узнал пылинки, бактерии, какие-то тончайшие, но явно живые нити.

Крохотные организмы, не крупнее его нынешнего пальца, дрейфуют в теплых слоях без каких бы то ни было плавательных… или летательных движений. Едва их уносило в тень, судорожными толчками выкарабкивались на свет. Самые крупные хватали добычу и опускались на дно, очень медленно продавливая воздух.

По лбу пробежали невидимые лапки. Енисеев дернулся, рука взвилась как подброшенная взрывом. Ладонь отскочила от лица, словно воздушный шарик.

– О, черт!

– Лежи и слушай, – велел Дмитрий все тем же торопливым истончившимся голоском. – Все прошло удачно. Мы уменьшились до размеров муравьев. Физика здесь другая, вы ж мирмя… мерми… в общем, специалист по муравьям. Здесь не место молоткам, ножам, пишущим машинкам, диванам…

Енисеев медленно сгибал и разгибал пальцы, шевелил руками. Учи, здоровяк, учи. Он раньше тебя побывал в этом мире. Когда наблюдал в лупу, в микроскоп. Ходил здесь, прыгал, общался, постигал язык знаков, невероятно сложные законы поведения обитателей… А что сперва так сдуру лбом в ствол чертополоха… или что это шевелит листьями в немыслимой выси, то лишь от неожиданности. Такое не повторится.

– Да-да, запоминаю.

– Хоть законы здесь другие, – напомнил Дмитрий, – но особой заботы о ближнем нет. Падай с любой высоты, но упаси боже прилипнуть к капле росы! Не попади под падающий камень или стебель. Даже если не задавит, то прижмет – не выберешься. Конечно, за нами наблюдают, но тут все на таких скоростях, что не успеешь сказать «мама».

В бок кольнуло, словно куснул комар. Енисеев инстинктивно хлопнул ладонью. Хлопка не получилось, невесомую руку снова брезгливо отбросило.

– Микробы, – прокомментировал Дмитрий. Он с беспокойством следил за Енисеевым. – Теперь старый эпителий не защита… Конечно, антибиотиками нас напихали под завязку, но вы все равно лупите. Я в дедовские методы верю больше.

Енисеев беспокоился, что нет потребности в дыхании. У высших насекомых вместо легких трахеи, а у них нет этих дыхательных трубочек, что пронизывают все тело. Или дыхание пойдет через кожу? Тогда полезет всякая дрянь, начнет вгрызаться в печень, почки, легкие… Справится ли щитовидка? И во рту уже нарастает сухость…

– Давай на «ты», – с неловкостью предложил он. Голос его истончился, стал резче, пронзительнее. – Мы практически ровесники. Да и условия полевые.

– Вот и хорошо, – отозвался Дмитрий с облегчением. – Без штанов какое на «вы»? Чего ты ежишься? Лови!

Енисеев медленно поднял руку, контролируя движения, вытянул пальцы. Шорты медленно поплыли по воздуху. На едва видимой тепловой струе подбросило, и в округлых дырах штанов, как в сдвоенный телескоп, мелькнули толстые мясистые листы молочая.

– В лаборатории выплавили сверхтонкую пленку, – пояснил Дмитрий. – Умельцы сшили штаны. Ну, те самые чудики, которые «Слово о полку Игореве» режут на конском волосе, а в маковом зернышке делают велосипед. Еще и носы воротили! Мол, мы чистые эстеты, прикладными делами не занимаемся. Им настоящую работу дают, а они? Кому нужен велосипед в маковом зернышке? А штаны пригодятся.

– Еще бы…

– Мне пусть лучше руку откусят, – признался Дмитрий, – чем…

– А ты думаешь, – ответил Енисеев, – наши предки шкуры начали носить из-за холода?

ГЛАВА 3

Не поднимаясь, он натянул шорты. При каждом движении его подбрасывало. Дмитрий с растерянным видом смотрел на мирмеколога. Глаза могучего десантника медленно округлялись. Он покачал головой, голос задрожал от справедливого негодования:

– А я так верил! Так верил школьным учебникам!

– Школьные пишутся для детей, – пробормотал Енисеев. – Для воспитания. Если врут, то для пользы… Их надо вытеснять институтскими… затем…

– А институтские – тоже брехня?

– Тоже, – ответил Енисеев честно. – Только потоньше. И уровень повыше.

Умолк, потому что этот кинг-конг вряд ли даже школьные одолел до конца. Дмитрий с беспокойством посмотрел по сторонам, предложил:

– Теперь попробуй подняться. Не спеши… Но поторапливайся.

Енисеев медленно, не чувствуя веса, встал. На миг оторвало от земли. Качнуло. Попытался удержаться, но перестарался, швырнуло в другую сторону. Ему показалось, что падение длится уже час, наконец-то выставил руки, но вспомнил, что падений в Малом Мире бояться нечего… Падений на землю, не в лужу смолы.

Зато с ног сбивал даже не ветер, валило любое движение воздуха. Над головой мерно колыхалось толстое зеленое одеяло, с виду рыхлое, но странно не разваливающееся под собственной тяжестью. От него опускались холодные токи, видно было, как внутри шевелятся жгутики, двигаются соки. Даже заметно, как от поверхности листа отрываются мелкие капельки пара, медленно поднимаются вверх…

Пальцы ощутили жесткие волоски, но сама ткань напомнила водяной матрас, также простеганный на одинаковые квадратики. С той стороны плотной поверхности листа, изнутри, к пальцам что-то приблизилось и попыталось их не то куснуть, не то обнюхать.

Держась за край листа, несколько раз сильно взмахнул другой рукой. Осязаемо плотный воздух сопротивлялся, тугими струйками потек между пальцами. Нет, плотность пониже плотности воды, намного ниже, это сперва показалось, что он очутился в воде. Но все же прямоходящему здесь передвигаться труднее, чем тем, кто скользит над поверхностью… Вон у скоростных муравьев форма туловища обтекаемая, как у спортивных автомобилей…

Дмитрий встал рядом, его глаза настороженно шарили по сторонам. За спиной вздымалась необъятная стена металла, уходила в стороны, ввысь, там на нее ложился край неба. Это и есть переходная камера, откуда они появились, край Полигона?..