Страница 31 из 48
Он мотнул головой, чтобы кровь с рассеченной брови не мешала видеть. Нанес еще два сильных удара. Звенько шатался, лицо его распухло. Всего один раз он задел Владимира по лицу – всего лишь задел! – иначе тому пришлось бы распрощаться с жизнью…
Владимир сделал быстрый скользящий шаг. Кулак его был сжат, глаза держали окровавленное лицо Звенька. Он знал, что сейчас этот могучий парень упадет, как бык, оглушенный ударом. Внезапно он перехватил взгляд из-под разбитой брови. Звенько тоже знал, что уже побежден, сейчас после удара свалится незнакомцу под ноги, но держался лишь на упорстве и силе духа…
Владимир заставил себя усмехнуться. Кулак разжался, он протянул открытую ладонь противнику:
– Мир!.. Ты молодец, дерешься здорово.
Парень тупо смотрел на протянутую ладонь. Лицо его было разбито, губы вспухли. Кровь текла из носа и рта, он поминутно сплевывал. Земля вокруг него покрылась красными комочками, что быстро сворачивались шариками, пряча сгустки крови, чтобы ее не увидело нещадное небо, бог Сварог.
Наконец он искривил лицо в гримасе. Его ладонь с маху ударила по ладони Владимира.
– Куда там… Я думал, что дерусь… Теперь я вижу, что такое драться на самом деле!..
Сзади раздался довольный хохот. Добрыня с дружинниками весело ржали, бряцали оружием. На их молодого князя, которого и князем никто еще не звал, смотрели с интересом. Всякий ли утерпит, не собьет супротивника в грязь для победы окончательной? Да еще не походит вокруг, гордо подбоченясь, пока тот ползает под ногами, роняя кровавые сопли и слюни?
К Владимиру подъехал грузный сумрачный мужик. Весь заросший черной бородой в крупных кольцах, в меховой шапке, несмотря на лето, одетый добротно, богато, на холеном коне.
– Это наш беглый холоп, – сообщил он гудящим басом. – Виновен в самовольном заселении. Платить отказывается. Мол, земли вольные…
– Они и есть вольные, – прохрипел Звенько. Он все еще стряхивал кровь горстями с разбитого лица.
– Были вольные, а теперь там стоит знамено тиуна Курбата!
– И это все? – спросил Владимир, кончиком пальца вытер кровь с брови, дыхание восстанавливалось быстро. – Такой зверюга мог бы натворить чего-то и похлеще…
Парень начал осторожно продвигаться в сторону леса. Владимир сделал знак уже своим дружинникам. Те заступили беглецу дорогу. Парень уронил голову на грудь.
Мужик оглянулся через плечо. Там укладывали на голой раскисшей земле всадника, которого Звенько снес с коня.
– Теперь на нем еще и вира за калецтво, – сообщил чернобородый, голос был злорадным. – Если не за убивство!
Владимир чувствовал на себе взгляды дружинников. Он покачал головой:
– И только за это гнались с мечами?.. И если бы не мы, засекли в капусту? Видать, насолил еще чем-то. Но не сказываете…
Добрыня захохотал гулким басом, от которого вздрогнули кони:
– Наверное, он жену этого Курбата… ох-хо-хо!
– И полюбовниц! – добавил другой дружинник, и все захохотали, забряцали оружием.
– И Курбатову собаку! – выкрикнул сквозь слезы третий, все захохотали еще громче.
Парень стоял опустив голову. С тех пор как его окружили дружинники Владимира, он стих, перестал бросать взгляды в сторону близкой стены деревьев.
– Земли теперь занятые, – огрызнулся чернобородый. Он без нужды поправил меховую шапку, выпрямился, люто посмотрел на Владимира. – И река, и луг, и лес… С этой стороны все принадлежит Курбату!
Владимир оглянулся на дружину. Воины смотрели на него, чего-то ждали. Их глаза стали серьезными, смешки угасали. Добрыня сопел и туже затягивал пояс. Лицо богатыря побагровело от натуги.
– Ладно, – сказал Владимир, он чувствовал, что голос дрогнул. – Виру за покалеченного выплачу я… А вот покон отцов наших нарушать никому не велено. Тут Звенько виноват.
Парень вскинул голову:
– Какой покон? Именно по покону эти земли – общинные!
Новгородские мужики уже подошли с веревками к Звенько. Владимир сказал резко:
– Когда сяду в Новгороде, буду лучше знать местные обычаи. Сейчас же, Звенько, даю тебе серебряную гривну. Заплати за самовольство! А с покалеченным погодим. Будет жив – одна вира, умрет – другая.
Среди дружинников нарастал гул голосов. Владимир среди возгласов удивления уловил и одобрение. Звенько изумленно смотрел в лицо молодого парня, с которым только что дрался:
– Спасибо!.. Спасибо, добрый человек!.. Не знаю, как звать-величать тебя…
Владимир молча отступил на шаг в сторону. Добрыня как чуял, медленно выдвинулся на своем громадном как гора коне, проговорил голосом густым и могучим, как довольный рев сытого медведя:
– А победил тебя и подал руку… князь новгородский Владимир, сын Святослава!
За спиной зашумели еще довольнее, ибо челюсти у новгородцев отвисли, грязь скребут с земли. А Звенько как стоял, вытаращив глаза вроде глупого сома, так и рухнул на колени. Новгородцы помялись, нехотя слезли с коней.
Владимир дружески хлопнул Звенько по плечу, отвернулся, как птица взлетел в седло своего коня. Жеребец взыграл, готовый пуститься вскачь. Владимир дал ему сделать два шага, потом рассчитанно повернулся, бросил небрежно:
– Слушай, Звенько… Селиться тебе все одно негде… Или есть?
– Нету…
– Хочешь ко мне в дружину?
Звенько, который с мукой в лице смотрел вслед удаляющемуся молодому князю, подбежал, припал к его сапогу:
– Княже!.. Жизнь отдам!.. Кровь всю возьми до капли, люб ты мне!.. Никто со мною так… Други были, но покинули все…
– Вот и ладно, – произнес Владимир спокойно, хотя внутри все прыгало и скакало. – Дайте ему запасного коня. Оружие получишь потом. Ну, тронулись!
Он пустил коня вперед, не дожидаясь, когда Звенько взберется в седло. Спину сверлил тяжелый взгляд, налитый угрюмой злобой. Управитель новгородского тиуна Курбата выглядит опасным, надо узнать его имя. Еще не войдя в Новгород, уже нажил себе врага! Да и другие новгородцы чувствуют себя посрамленными. Это над ними откровенно скалят зубы чужаки, дружинники киевского князя! Словом, нажил одного врага и пятерых недоброжелателей…
Конь пошел галопом, чувствуя неспокойствие всадника. Нарушены новгородские законы, думал Владимир тоскливо. Нарушены права тиуна, галопом поскачут жалобы великому князю. Слава Сварогу, тот уже выступил в поход, догнать непросто. Да, он играет с огнем. Ведь ни Стойгнев, ни Добрыня ему не опора. У каждого свои собственные цели. Его хотят использовать только для себя. И для Стойгнева, и для Добрыни он только имя, им будут пользоваться кто как лопатой, кто вместо веника, а кто и заместо скамеечки для ног.