Автопортрет

Тетя Катя умерла последней, несколько лет назад, и явилась мне во сне в то примерно время, когда ее забрал Господь. О смерти узнал от соседки - тети Аллы, которую встретил в аптеке на Невском. Она с семьей и заняла комнату, в которой я теперь стоял.

Грустно было ходить по пустой квартире, но не так, как при посещении родных и любимых мест - в той квартире я вел жизнь безалаберную и потерял много времени на пустяки.

Прочитал повесть Бориса Житкова "Черные паруса" - о том, как в 17-ом веке казак попал в плен к туркам и скитался на галерах. Забавно, но не более. Для детей.

Поражает смелость автора браться за такие сюжеты. Я, когда начал "Маленькую битву в первом веке до нашей эры", два месяца ходил в библиотеку Ломоносова и лопатил литературу по Древнему Риму. Искал описание быта римлян - на чем ели, на чем спали, как умывались, были ли комары по вечерам и т.п. И еще: искал, были ли стекла в окнах. Но так и не нашел. Пришлось умолчать об этом - у меня Кошкин просто подходит к окну и смотрит во двор, где двое юношей фехтуют деревянными мечами.

Сторож Володя Осипов потерял на танковом полигоне, куда ездил за грибами, свою записную книжку с записями и схемами - где и на каком дереве растет чага, которую он собирает. Если книжку нашли военные, то работы у наших контрразведчиков прибавилось. Не исключено, что они сейчас ищут эти деревья и лазают по ним в поисках тайников или шпионских датчиков.

25 сентября 1986г. Дома.

Прочитал повесть Андрея Смолярова "Журнал недоумка". Неплохо; по технике. Зачем написано - не понял. О чем и сказал Смолярову в телефонном разговоре. Не прямо в лоб - зачем, дескать, ты все это нахреначил, но суть моих сомнений он уловил. Он сказал, что я плохо знаю современную фантастику, и вообще, он никогда не объясняет сути написанного. Это его принцип. "Если человек не понимает, значит, не понимает".

- Наверное, я не дорос до таких произведений, - признался я.

- Возможно, - сказал Смоляров.

Такой вышел разговор.

27 сентября 1986г. 1 час ночи. Дежурю в гараже.

Все машины на месте, кроме одного самосвала, который брал путевку на дальний карьер под Каменкой. Может, сломался, может, халтурит. Если сломался, придется посылать "техничку". Но сначала следует получить сигнал об этом - либо позвонит, либо сам приедет на перекладных, либо передаст сигнал "sos" с оказией.

Сидим трендим - я, сторож Володя, водитель Зенков, который поссорился с женой и решил ночевать в своей машине, и водитель "технички" Коля Третьяков. Пьем чай с отваром чаги, покуриваем.

Володя Зенков неожиданно начинает рассказывать:

"Поехал я на заработки в Сибирь. Специальности никакой. Проработал три месяца плотником-бетонщиком - получил копейки.

Пошел с похмелья на стадион - стучу с пацанами по воротам, вдруг мужик на мотоцикле подъезжает. Смотрел на меня, смотрел, потом подзывает:

- Сколько получаешь?

- Сто семьдесят.

- А хочешь, в два раза больше?

- Конечно, - говорю. - А что надо делать?

- В футбол играть.

- Хочу.

- Но только режимить придется. Сможешь?

- С этим все в порядке. Смогу.

- Ну давай... Я старший тренер.

- Так завтра мне на работу выходить?

- Нет. Приходи к девяти часам в спорткомитет.

Пришел я в спорткомитет, он меня куда-то повел.

- Вот, - говорит, - надо его устроить рублей на четыреста восемьдесят.

- Понятно, - говорят. - Ты бурильный станок представляешь?

- Ну так... В общих чертах...

- Будешь бурильщиком пятого разряда на станке СБШ-250. На Куваевском участке горно-обогатительного комбината, сокращенно - ГОКа.

- А что такое "СБШ"?

- Станок бурильный шарочный.

- А "250"?

- Длина штанги.

- Ясно, - говорю.- А по каким числам у вас деньги дают? И где?

Все рассказали, объяснили, стал в футбол играть. Живу в профилактории ГОКа, на всем готовом, деньги платят...

Потом подговорил двух ребят из команды, подались мы во Владивостокский "Луч", к Бурчалкину Льву Дмитриевичу. Он нас посмотрел - годитесь в дубль. Завтра приходите оформляться.

Мы на радостях - в магазин, обмыть. Выходим из магазина, рядом со стадионом, а навстречу - Бурчалкин. У нас бутылки в руках.

- Все ясно, - говорит, - приходите через годик.

Мы оправдываться - он ни в какую. Мы, говорим, без прописки, без работы - куда нам теперь?

- Идите, - говорит, - в порт. Там рабочие нужны, и общежитие дают.

Три месяцами докерами работали, ломались, потом футбольную команду организовали, стали на первенство города играть.

Пошли к начальнику порта - так, мол, и так - тяжело и играть, и работать. Надо что-то одно делать.

- Ладно, - говорит.

- Только нам средний заработок приличный нужен.

- Будет средний, - говорит.

Раскидал нас по классным бригадам - догнали мы заработок до восьми сотен и стали тогда играть.

Потом я за Южно-Сахалинск играл. Там перед началом матча состав объявляют: заслуженный мастер спорта, мастер спорта международного класса... Все классные игроки там свой век доживали. Даже один пловец - бросил гнаться за секундами и перешел в футболисты. Дыхалка отличная, плечи - во! Робот, да и только. Тысячу свою получает и радуется..."

Мы начинаем обсуждать футбольные дела. Коля Третьяков частенько ходит на стадион и возится с пацанами - нечто вроде тренера на общественных началах. Подбивает меня и Зенкова устроить товарищеский матч с пожарной частью еще этой осенью. Я могу стоять на воротах - стоял в детстве, стоял в юности, стоял в институте за факультет. Выше не поднимался. А в детстве мечтал стать вратарем республики, изучал книгу "Игра вратаря" и заставлял сестер кидать у меня из-за спины мяч в прислоненный к дубу теннисный стол, чтобы ловить его с отскока и развивать таким образом реакцию.

- Я пожарников знаю, - говорит Зенков. - Кувалды еще те.

- Форму достанем, - обещает Третьяков. - Бутсы, трусы, футболки... - И начинает перечислять, кого можно взять в команду. - Петьку Ильина, Сашку Сидорского, Вовку Шлямара...

- Шлямар - бывший мент! - предостерегает сторож Володя. - Продаст!

Третьяков машет рукой - не лезь! - и продолжает загибать пальцы. Набирается человек пятнадцать.

- Погода не та, - сомневаюсь я насчет матча этой осенью. - Может следующим летом?

Звонит телефон, и я принимаю "sos!" от водителя "камаза". Все замолкают. Конечно, он сломался - стоит в Полянах на тракторном дворе с неисправным рулевым управлением. Просит позвонить домой и прислать завтра "техничку" - сегодня уже ничего не сделаешь. Я даю трубку Третьякову, и они обсуждают совместные планы. Записываю в журнал время звонка и причину невозврата в парк. Володя бежит запирать ворота - отбой, можно подремать. Уходит Третьяков, написав сменщику обстоятельную записку, что и куда нужно завтра отвезти из запчастей. Звоню водителю домой, объясняю ситуацию. Не волнуйтесь, дескать, бывает.

- Я и не волнуюсь, - холодно отвечает жена. - Передайте ему только, чтобы он справку мне завтра предъявил.

- Какую?

- Он знает, какую. Иначе домой не пущу.

- Девушка...

Отбой.

Зенков продолжает рассказывать.

Работал он фотографом в зеленогорском "Доме быта". Только пришел на работу - звонят из милиции: пришлите фотографа в вытрезвитель. Приходит. Проверили документы, заводят в кабинет начальника - на столе чемодан. Открывают - полный денег.

- Фотографируйте! И будете понятым.

Сфотографировал, расписался в протоколе. Восемнадцать тысяч! Приводят мужика в трусах и майке, проспавшегося. Он с какого-то северного маяка, приехал отдыхать в дом отдыха "Чародейка".

- Ваши деньги?

- Мои.

- Откуда?

- Вы меня отпустите на почту, так мне к обеду еще столько вышлют.

Милицию впервые за двадцать лет увидел, даже обрадовался. Позвонили куда-то, отпустили. Зенков помог ему купить ящик вина, и тот пришел опохмелять товарищей по несчастью.