Жестяной бор

– На откатников пойдете? – спросил Тони, уже повернувшийся, чтобы уходить.

– Наверное, – сказал Андрис. – Посмотрим, как дела будут.

– Обязательно сходите, – сказал Тони. – Такого нигде больше не увидите.

– Ну, мало ли чего я не увижу, – возразил Андрис. – Я вот всю жизнь мечтал на жирафа взглянуть – не получается пока.

– Это куда смешнее жирафа, – сказал Тони.

– Постараюсь сходить, – сказал Андрис. – Где увидимся?

– У меня ключ, – сказал Тони.

– Ладно, – сказал Андрис. – Ни пуха.

Тони пошел по тротуару, и Андрис с какой-то неясной тревогой стал смотреть ему в спину… обернется, подумал он – все будет хорошо. Тони обернулся и слабо махнул рукой. Ну вот, подумал Андрис. Все действительно будет хорошо.

У двери с надписью «Профессор Василе А.Радулеску, ДЧАН» Андрис остановился, одернул пиджак и сделал попытку поправить несуществующий галстук. В приемной навстречу ему из-за стола всплыло и развернулось воздушно-бело-розовое создание, вызывающее какие-то ароматные кондитерские ассоциации. Впрочем, зубки у создания были акульи: оно так вцепилось в Андриса, кто он и откуда, что ему пришлось поднапрячься, чтобы не уронить маску. В конце концов выяснилось: профессор сейчас занят, у него люди, и принять господина Ольвика он сможет не раньше, чем через час.

– Хорошо, – согласился Андрис. – А не подскажете вы мне, где бы я мог найти госпожу Сомерс?

– В подвале, – сказало создание. – Или в двести шестнадцатой, там они тоже иногда бывают.

В подвале, простонал про себя Андрис. Это рок. Он выходил из кабинета, когда в него кто-то врезался. Это как раз и была летящая куда-то госпожа Сомерс.

– Здравствуйте, – сказал Андрис.

– О, боже, – сказала она. – Спаситель. Извините, ради бога. Я – страшно срочно… Здравствуйте. Ох… – она пробежала руками по халату, ощупывая карманы. – Вы не торопитесь?

– Нет, – Андрис невольно улыбнулся.

– Тогда спускайтесь в двести шестнадцатую, я через десять минут… – и умчалась.

Двести шестнадцатая – угловая с окнами в две стены – сияла легкостью и пустотой. Было в ней что-то от больничного холла. Белые занавески и пластиковые стулья – зверски неудобные. Стиль «стерил». Не в стиле был только букет белых хризантем в черной вазе. На одном из стульев сидел молодой – лет двадцати пяти – человек в кремовом костюме и листал журнал.

– Вы к Марине? – спросил он Андриса.

– Да, – кивнул Андрис.

– Тогда придется подождать. Она сказала, что скоро придет.

Лицо молодого человека было не то странное, не то знакомое. Всматриваться было неудобно, не всматриваться – трудно.

– Что у вас сегодня за беготня по коридорам? – спросил Андрис для того, чтобы иметь легальную возможность задержаться взглядом на его лице.

– Не у нас, – сказал молодой человек. – Я тут посетитель. По интеркому объявили, чтобы все, кто имеет отношение к чему-то там, я не понял, собрались в демонстрационном зале.

– А я думал, это у них стиль работы, – сказал Андрис. Он понял, что в лице молодого человека привлекло внимание: у него не было бровей. Отекшие веки…

– Это не вы выступаете вместе с Мариной? – спросил Андрис.

– Да, я, – сказал молодой человек. – А вы?

– Был вчера в том подвале.

– Но!.. Просто какое-то безумие…

Безумие, подумал Андрис. Сукин ты сын, сам-то ты полез наверх… не в числе первых, правда – вон, морда обгорела… Ладно. Могло быть хуже.

– Могло быть хуже, – сказал он вслух.

– Этим можно утешаться? – спросил молодой человек.

– А почему нет? Вас как зовут?

– Меня? Дан. Вообще-то – полностью – Даниил. Но все зовут Дан. Я привык. А что?

– Ничего. Меня – Андрис.

– Да, конечно… знаете – я проснулся – не могу поверить, что все это было. Лицо горит… а поверить не могу. Прибежал к Марине, а она смеется. Представляете?

– Она и там хорошо держалась.

– Она вообще ничего не боится. Ничего абсолютно. Я не представляю, как это может быть.

– Ну, так, наверное, не бывает – чтобы ничего.

– Я вам клянусь! Говорят, у нее отец был мутантом.

– И что?

– Потому она ничего не боится.

– А вы?

– Что – я?

– Боитесь?

– Наверное. Как без этого?

– Да, конечно…

– Хотел предложить ей новый ангажемент – сказала, что будет ждать, когда восстановят ту арматуру. Не понимаю.

– Может быть, хочет передохнуть?

– Ну, что вы. От этого не отдыхают. Вы же не отдыхаете от дыхания.

– А это – действительно как дыхание?

– Как дыхание. Как вино. Нет, как вода. Вода тоже пьянит. Как бег. Кто умеет это делать – никогда не сможет остановиться.

– Заманчиво. А как можно узнать, есть способность или нет?

– У вас уже нет. Ни у кого нет, кто старше тридцати. В смысле, кто не успел начать до тридцати. Мимика беднеет, да и воображение уже не то. Отвердеваете. Лучше всего начинать выявлять способности с детства – лет с двух, с трех…

– А зачем?

– Как зачем? Это же такое счастье…

Он улыбнулся – улыбнулся сам себе – и Андрису стало неловко, что он видел эту улыбку.

Звонко распахнулась дверь, и влетела Марина – подхваченная ветром… распахнулась дверь – и вплыла Марина, медленно и плавно… распахнулась дверь… дверь распахивалась, и Марина входила, влетала, вступала в свои владения – бесконечно, как повтор кадра… Андрис мотнул головой, чтобы побороть наваждение – Марина стояла перед ним, весело улыбаясь:

– Господа! Только что пришло сообщение: в Принстоне подтверждены наши опыты – все без исключения! – по… впрочем, вы все равно ни черта не поймете… впрочем, я сама ни черта не понимаю – по крайней мере, не понимаю, во что это выльется. Что-то очень большое…

– А все-таки? – спросил Андрис.

– Ну… подтверждено, что гравитационное поле живых тканей всегда модулировано… то есть… Вот что – давайте пить шампанское. Берегла для другого случая, но уж больно хорош повод. Не каждый день… Кто умеет открывать? – она вскочила на стул, достала со шкафа газетный сверток, разворошила его – там оказалась светлая бутылка с бело-зеленой этикеткой и зеленоватой фольгой на пробке. – Тебе не дам, – сказала Марина Дану, – я помню, как ты разливал у Важиков…