Жестяной бор

Андрису хотелось что-то подобное сказать кристальдовцу, но он никак не мог найти простую и конечную форму того, над чем думал давно и много. Он ничего не сказал, поставил фонарь так, чтобы луч рассеивался на потолке, и сел рядом с девушкой.

– Скоро выйдем, – сказал он. – Как вы себя чувствуете?

– Спасибо, – сказала она. Голос ее был напряженный – видимо, приходилось терпеть боль. – Мне сказали, что это вы меня вынесли. Спасибо.

– Чисто рефлекторно, – сказал Андрис.

– У вас здоровые рефлексы, – сказала девушка.

– Да уж, – усмехнулся Андрис. – Здоровые…

– Здоровые. Другие рефлекторно дернулись к лестнице.

– Это и есть здоровый рефлекс – дернуться к лестнице.

– Не рефлекс, инстинкт.

– Ну, инстинкт… – Андрис помолчал. – Скажите, где я мог вас видеть?

– Это тоже рефлекс?

– То есть?

– Задавать женщинам этот вопрос?

– Нет, обычно я знакомлюсь по-другому.

– Выносите из огня?

– Например.

– Замечательно.

– Я говорю чистую правду: я где-то вас видел, но никак не могу вспомнить.

– Знаете, я совершенно не могу сосредоточиться…

– Не надо.

– Меня раз фотографировали для журнала.

– Какого?

– «Информатика и информатроника». В позапрошлом году. С вот такой улыбищей. На обложке.

– Нет. Не видел этого журнала.

– Оно и понятно.

– Почему?

– Специалисты никогда не ходят на голо.

– Дурной тон?

– Что-то вроде. Раздражает.

– Раздражает… Тони, сколько времени?

– Без пяти три, – сказал Тони. Голос его был усталый. Кристальдовец спал, привалившись к стене. Или был в обмороке.

– Скоро до нас доберутся, – сказал Андрис.

– Да, – сказала девушка.

– Вы тут постоянно работаете?

– Да это не работа. Хотя – платят же… Иногда, вечерами. У них приличная арматура. Была. Ну да ничего, купят еще. Подождите, где-то же должна быть моя маска? – она приподнялась и стала осматриваться.

Андрис подал ей маску и перчатки. На маске изнутри было множество желтых блестящих точек. Расположенные неравномерно, они образовывали портрет странного, искаженного не то болью, не то гневом, лица. Подобные микросенсорные маски, снимающие биотоки с мимических мышц и активных точек лица, Андрис видел и раньше – ими пользовались операторы систем противоракетной обороны. Но датчиков на тех масках было гораздо меньше.

– Сколько же здесь контактов? – спросил он.

– Восемьсот пятнадцать. И по сто пятьдесят в перчатках.

– Богато, – сказал Андрис. – А, извините, где вы вообще работаете?

– В институте биофизики.

– У… э-э… Радулеску?

– В какой-то мере. А что?

– Просто так.

– Забавно – когда говорят о нашем институте, обязательно вспоминают дедушку. Он что, так широко известен?

– Выходит, так.

– Жалко. Получается, что вы судите о нас по одному диноцефалу.

– Диноцефалу?

– Были такие – еще до ящеров.

– Я вообще о вас не сужу. Я про вас ничего не знаю, как я могу судить?

– Про Радулеску же вы откуда-то знаете?

– Про Радулеску я тоже ничего не знаю. Фамилию только слышал, и все.

Далекие, приглушенные толщей бетона завывания бура прекратились, потом грохнуло – упало что-то тяжелое.

– Ну, вот, – сказал Андрис. – Можно и выходить.

Декан был моложав и делал вид, что куда-то спешит. Андрис же, наоборот, тянул резину и страшно жалел, что старик Ломброзо сейчас не здесь: декан являл собой тип рафинированного жулика. Такой просто не мог не брать. Рука Андриса непроизвольно тянулась к бумажнику. Наконец, сошлись на том, что деканат пока не будет давать ход делу – по крайней мере, до окончания следствия. Намек Андриса на то, что в случае благоприятного исхода благодарность родственников обормота Тони будет безмерной, декан воспринял очень сдержанно. То ли намек был недостаточно прозрачен, то ли представления декана о безмерности расходились с общепринятыми.

– Ну, вот, – сказал Андрис обормоту Тони, который дремал на скамейке в сквере. – Можешь идти на лекции. Пока что я тебя отстоял. А то, может, еще и в полицию сбегаю – пусть дело прекращают?

– И так прекратят, – сказал Тони. – У них на меня никакой компры нет. Не хочу я на лекции. Я спать хочу.

– Ничего себе – спать! – возмутился Андрис. – Спать знаешь когда будем?.. – он хотел сказать, когда именно они будут спать, но передумал. – Давай-ка найдем какой-нибудь уединенный телефон.

– Телефон… – пробормотал Тони. – А, телефон. Телефон есть.

– Опять где-нибудь в подвале?

– Нет, – Тони помотал головой, стряхивая с себя остатки сна. – Наоборот.

Они обошли учебный корпус и направились к зданию общежития: двум шестнадцатиэтажным башням, соединенным перемычками-галереями: между четвертыми и десятыми этажами. Двухэтажный цоколь здания был весь из стекла. Все это было бы даже красиво, если бы красоту не портила не то незавершенность, не то запущенность: потеки на стенах, грязь, трещины в стекле, кое-где стекол не было вовсе. Возле парадного в ряд стояли мусорные баки. В лифте воняло. На панели чем-то красным было написано: «Оставь одежду, всяк сюда входящий». Ниже: «Нельзя так жить, люди!» Крик души. Под вентиляционной решеткой висел приклеенный намертво плакат: портрет Кристальдо в две краски и лозунг: «Народ всегда прав!» Кто-то пытался плакат отскоблить – не получилось.

На десятом этаже Тони постучал в дверь с надписью: «Телецентр». «Кто?» – спросили из-за двери. «Это я, Ольвик», – сказал Тони. Ему открыли. В комнатке было не повернуться – аппаратура и груды журналов. Тут же была дверь в другую, смежную комнату, светлую и более просторную. Там стояла телекамера. Парень сказал: «Хорошо, что ты пришел. Покарауль, я скоро приду. Никого не пускай.» Тони запер за ним дверь. Андрис нашел телефон, снял трубку. Аппарат был старого типа, и он повозился, прилаживая декодер к наушнику. Потом набрал нужный номер, дождался гудения, сказал: «Август. Информацию», – и стал ждать. Через минуту декодер заговорил искусственным голосом.

С институтом все было просто. На балансе лаборатории волновой и акустической транслокации числилось семь предметов из драгоценных металлов стоимостью двадцать одна тысяча триста пятнадцать динаров каждый; предметы именовались «информационными носителями ЭЛТОР». Согласно правилам, установленным для хранения такого рода предметов, они содержались в бронированном сейфе, установленном в специально оборудованном и охраняемом помещении. Предметы приняты на баланс четвертого марта сего года. Распоряжение об оплате подписано лично директором института, действительным членом Академии, профессором Василе А.Радулеску. Точка. Далее: из допроса Штефана Рацека, девятнадцати лет, уроженца города Скрей, члена ультралевой группировки «Рука Эльвера», студента филологического факультета, стало ясно, что диверсия, совершенная им, имела целью уничтожить гнездо разврата и пресечь социальную деградацию граждан; центральный комитет «Руки Эльвера» постановил считать все компьютерные игры, в которых осуществляется обратная связь по типу В и С, атрибутикой социального онанизма, предназначенной для отвлечения граждан от актуальных проблем современности и ведущей к резкому снижению их социальной активности. Решение о диверсии принято им самостоятельно. Точка. Конец сообщения.