Страница 102 из 118
На этой невысокой горке, совсем пологой с одной стороны и выветрившейся с другой, стояли полтора десятка заброшенных, частью разрушенных крестьянских глинобитных домов. Что они тут делали без воды, вскользь подумалось Рогдаю вчера, когда размещали штаб...
Сейчас он вспомнил об этом, потому что ему все время неудержимо хотелось пить. Ему хотелось пить перед боем еще тогда, когда он был мальчиком-оруженосцем, потом отроком, потом славом-хороборцем, потом сотником... Рогдай прошел через семьдесят шесть больших и малых схваток, но каждый раз волновался, будто перед первой.
Каждый раз ему казалось, что он забыл сделать что-то самое важное...
Свои войска он развернул тремя большими хорами: два, возглавляемые десятитысячниками Силаном Орентием (левый) и Артемоном Протасием (правый), выдвинуты были вплотную к реке, к береговым укреплениям, прикрывая полосу примерно в семь верст, а третий, отданный под команду старого стратига Вергиния, стоял позади них и между ними примерно в полутора верстах от реки. Остальную часть полосы обороны – до гор и до моря – удерживала конница. Берега речки в сторону гор были крутые и высокие, течение бурное и быстрое, и перебраться на другой берег там было сложновато даже для невооруженного, налегке, человека в отсутствие всяческого сопротивления. В сторону моря – до дюн тянулся заболоченный луг, тоже не слишком проходимый. Собственно дюны и побережье перекрывал четырехтысячный отряд отважников, и Рогдай был уверен, что они с задачей справятся.
Если хоть в чем-то можно быть уверенным накануне большого боя...
Он уже привык и почти смирился с этой неизбежной кисло-затхлой тоской на душе. Он видел, как чернели и медленно умирали добровольцы, обученные Якуном собирать на себя эту затхлость. Он знал, что молодые чародеи и ведимы каждый день обходят воинов – и разъясняют, и толкуют природу охватившей всех черной грусти и неуверенности. Да, это помогало. Вечерами – назло всему и всем – в лагере шло бурное, может быть, надрывное веселье. И днем – никто не хотел показать, что поддается врагу... Но Рогдай знал также и то, сколько солдат задавились ремнями в лесу или в нужниках, сколько десятников и сотников бросились на мечи. И он предполагал, что сегодня их всех ждет кое-что посуровее.
Кое-что посуровее простой сечи.
Якун и кесарь Светозар (Рогдай все понимал, но просто не мог заставить себя относиться к этому мудрецу и книжнику как подобает; однако кесарь, следует отдать ему должное, наедине сказал Рогдаю, чтобы тот по всем военным делам принимал решения самостоятельно, приказов не ждал и ничего не боялся...), на вид спокойные, о чем-то тихо переговаривались в некотором отдалении. Неподалеку от них стояли совсем неподвижно кесаревич Войдан с женой. Рогдай попытался задержать взгляд на этих детях... и не смог.
Чего мы стоим на самом-то деле, подумал вдруг он, если детям достается такое...
Враг шел шестью широкими колоннами, это было отчетливо видно. Щитоносцы впереди, прикрывая стрелков. Что будет дальше – понятно.
Наверное, там, на реке, – уже схватились. Множество крошечных тусклых огоньков возникло вдоль частокола: лучники затеплили факелы, чтобы потом от них зажигать наконечники стрел. Степные богатыри если чего-то и боялись, то только огня.
Да, схватились. В небо взвились и лопнули со звоном сигнальные ракеты – условленный знак того, что бой начался.
Скоро понесутся связные...
Венедим, получивший три дня назад под свою команду тысячу легкой пехоты, занимал позицию в первой линии обороны на правом крыле. Частокол, врытый в землю по самому срезу обрыва, был невысок, вряд ли в рост человека, но защиту обеспечивал вроде бы неплохую: по крайней мере, Венедим не мог себе представить, как его можно преодолеть со стороны реки, не разрушив предварительно. А чтобы разрушить, надо подобраться. А чтобы подобраться... Он посмотрел вниз. Темная вода неслась стремительно, пенясь на перекате. Высок и отвесен и тот берег, и этот.
Вам придется потрудиться, ребята...
Не меньше, чем потрудились наши солдаты, сооружая все это. Кроме частокола, была еще траншея с высоким бруствером – шагах в ста позади. Если придется отходить – то есть куда. И далее – тоже траншеи, но не сплошные, а в виде ряда букв П. Для отходящих – между буквами спасительные проходы, для наступающих – коридоры смерти. И только потом, за этими траншеями, начинались боевые порядки тяжелой пехоты.
Движение, начавшееся на том берегу еще в темноте, продолжалось все так же медленно, сдержанно, отвлеченно – как будто все происходящее не имело к тем, кто стоял по эту сторону реки, ни малейшего отношения. Щитоносцы вынесли на берег высокие шиты – и вот уже час стояли за ними. Солнце взошло и светило сбоку, оделяя собой в равной мере воду, траву и людей. Далеко за линией щитов перемещались вымпела, поднятые высоко, скакали верховые, поодиночке, сотнями, куплами... Поднималась пыль. Слева примерно за версту Венедим видел это – началась перестрелка через реку. Потом на том берегу прямо перед ним раздался мерный барабанный бой и сверлящий уши звук рожка. Позади линии щитов замелькали шлемы, флажки, наконечники копий.
Венедим поднял руку.
– Товьсь-товьсь-товьсь-товьсь... – пробежало за спиной.
Дружный слитный звук, которому нет имени, звук натягиваемой тетивы, звук напрягаемого дерева, звук стрелы, скользящей пока еще назад, назад... и слитное «ффф», изданное сотнями уголками ртов прежде чем задержать дыхание... Стрельба на максимальную дальность, в небо и в ветер.
Рука пошла вниз.
Свист и хлопок тетивы, свист стрелы – все это помножено на тысячу. Счет до пяти... до шести... Позади черты щитов стрелы стали касаться земли. Или тел. Там бежали плотно... Еще один залп. Еще. Потом темп сбился. Мало времени было на обучение... И все равно небо – гудело.
Кто-то устал, кто-то снизил прицел. Венедим видел, как вонзаются стрелы в щиты.
Для того они там и поставлены. Для того и покрашены так – притягательно для стрелка.
Трудно не выстрелить в черное...
Но вот щиты едва заметно дрогнули, задышали. Венедим нащупал древко огненного флага, сжал.