Язон четырех морей

– И с радостью, – подтвердил Фурнье. – Он ненавидит меня.

– Я не знаю, обрадуется ли он, но он это сделает… и на какой срок? У этого человека должна быть дипломатическая неприкосновенность. И это станет концом вашей карьеры, а я слишком вам обязана, чтобы позволить это сделать, даже если я умираю от желания, чтобы это произошло.

Фурнье беззаботно пожал плечами и несколько раз намахнул обнаженным клинком.

– Я попытаюсь не убивать его совсем! Надеюсь, что ему достаточно преподать хороший урок, и, поскольку у него тоже рыльце в пушку, я думаю, что он будет держать язык за зубами! Что касается вас, княгиня, настаивать бесполезно: никакая сила в мире не сможет помешать мне скрестить оружие с русским, когда он попадается мне! Поймите же, что это подарок для меня… Вы идете, вы?

Последние слова, конечно, адресовались Чернышову, у которого не было даже времени, чтобы ответить. Фурнье с быстротой молнии уже перешагнул перила балкона и спрыгнул в сад. Его противник неторопливо последовал за ним, но остановился возле Марианны, которая, скрестив руки на груди, смотрела на него пылающими ненавистью глазами.

– Он не убьет меня, – в его голосе еще ощущались следы опьянения, – и я вернусь.

– Не советую!

– Все равно я вернусь, и ты покоришься мне! Я тебя заклеймил своей печатью.

– Ожог устраняется… при необходимости – другим ожогом! Я лучше срежу кожу, – свирепо бросила Марианна, – чем сохраню хоть малейший след от вас! Убирайтесь! Чтоб ноги вашей здесь никогда больше не было! А в случае, если вы рискнете пренебречь моим запретом, Император через час узнает о том, что произошло, даже если мне придется показать ему, что вы посмели сделать.

– А мне-то что? Мой единственный хозяин – царь.

– Так же, как у меня нет другого хозяина, кроме Императора! И возможно, что ваш спасует перед гневом моего.

Чернышов явно собирался ответить, но из сада раздался нетерпеливый голос Фурнье:

– Вы спуститесь или вас надо стащить за шиворот?

– Идите, сударь, – сказала Марианна, – и запомните следующее: если вы посмеете снова переступить порог этого дома, я пристрелю вас, как собаку!

Вместо ответа Чернышов пожал плечами, затем устремился на балкон и исчез в саду. Немного позже оба мужчины появились на небольшой круглой лужайке, являющейся центром сада. Запахнув плотней капот, Марианна вышла на балкон, чтобы наблюдать за дуэлью. Сложные чувства обуревали ее. Злоба безоговорочно заставляла ее желать смерти подлому обидчику, однако признательность, которую она испытывала к генералу, оставляла надежду, что ее спасителю не придется бесповоротно погубить свою карьеру, наказав жестокость садиста.

Свет из комнаты, вновь зажженный Марианной перед выходом, падал на дуэлянтов, отражаясь от высекавших искры скрещивающихся сабель. Оба соперника были примерно одинаковой силы. Русский, более крупный, чем француз, казался мощнее, но под щуплостью южанина Фурнье скрывал грозную силу и необычайную ловкость. Он был одновременно везде, исполняя вокруг противника танец смерти, опутывая его сверкающей паутиной ударов.

Снова пробудилась мальчишеская склонность к опасным играм с оружием, и зачарованная Марианна с волнением следила за перипетиями дуэли, как вдруг над стеной, выходившей на Университетскую улицу и к которой постепенно приблизились сражающиеся, показалась голова в вызвавшей беспокойство треуголке. За ней вторая, третья…

«Жандармы! – подумала Марианна. – Только их не хватало!»

Она уже нагнулась с балкона, чтобы предупредить соперников, но опоздала. Прогремел грубый голос:

– Дуэли запрещены, господа! Вы должны это знать! Именем Императора я арестую вас.

Фурнье спокойно взял саблю под руку и подарил жандарму, перебиравшемуся через забор с видимым трудом, улыбку обезоруживающей невинности.

– Дуэль? Что это вам вздумалось, бригадир? Мы с другом просто отрабатывали некоторые приемы, ничего больше.

– В четыре часа утра? И перед дамой, которая, судя по ее виду, не находит это таким забавным? – сказал бригадир, поднимая глаза к растерявшейся Марианне.

Она очень быстро сообразила, что прибытие жандармов представляет собой подлинную катастрофу: дуэль у нее, ночью, между Чернышовым и Фурнье, после того, что уже произошло в театре, – это обеспеченный скандал, гнев Императора, строго следящего за респектабельностью своего окружения с тех пор, как женился на эрцгерцогине, суровое наказание виновных и окончательно испорченная репутация Марианны. Не считая того, что участие русского в этом деле, царского курьера, грозило дипломатическими осложнениями. Необходимо попытаться уладить это, и немедленно! И поскольку бригадир, спрыгнув наконец со стены, потребовал от соперников следовать за ним в ближайший комиссариат полиции, она окликнула его:

– Минутку, бригадир! Я спускаюсь! Нам удобней будет поговорить в салоне.

– Я не вижу, о чем мы можем говорить, сударыня. Дуэли официально запрещены. И к несчастью для этих господ, делая обход, мы услышали звон оружия. Дело ясное!

– Может быть, меньше, чем вы думаете! Но все-таки окажите любезность выслушать меня. К тому же необходимо открыть выход, если вы не собираетесь увести этих господ, снова перебираясь через стену.

Спускаясь по лестнице так быстро, как позволял ожог на бедре, Марианна старалась что-нибудь придумать. Очевидно, бригадир не поверил довольно наивному объяснению Фурнье. Надо найти другой выход, но Марианне трудно было изменить ход мыслей, полностью занятых Язоном и угрожавшей ему опасностью. Она сгорала от желания мчаться к нему и предупредить, а эта глупая история с дуэлью задерживала ее и бог знает на сколько времени!

Когда она вышла в сад, ночь уже не была такой темной, на горизонте появилась светлая полоса, а схватка между жандармами и правонарушителями разгоралась. Фурнье отчаянно вырывался из рук двоих представителей порядка, которые никак не могли с ним справиться, в то время как бригадир прилагал трогательные усилия, пытаясь одолеть стену, что при отсутствии лошади, помогшей в первом случае, оказалось слишком трудным для человека его комплекции, да еще обутого в огромные сапоги… Чернышов исчез, и с улицы доносился затихающий стук копыт…

Видя бесплодность своих усилий, бригадир вернулся к Фурнье, который продолжал оказывать доблестное сопротивление. Жандарм кипел от ярости.

– Хватит утруждаться! Ваш сообщник уже далеко! Но мы найдем его, а что касается вас, парень, вы расплатитесь за обоих!

– Я вам не парень! – взорвался Фурнье. – Я генерал Фурнье-Сарловез и буду вам признателен, если вы запомните это!

– Извините, мой генерал, я не мог знать! Но, к моему величайшему сожалению, вы все равно остаетесь моим пленником! Я предпочел бы задержать другого и не могу понять, почему вы облегчили ему бегство, внезапно бросившись на моих людей.

Фурнье насмешливо улыбнулся жандарму.

– Я же сказал, что это мой друг! Почему вы не хотите мне поверить?

– Потому что вы не решитесь дать честное слово офицера, что не дрались на дуэли, мой генерал!

Фурнье промолчал. Марианна решила, что пришла пора вмешаться ей. Она взяла бригадира за руку.

– А если я попрошу вас, сударь, сделать вид, что ничего не произошло? Я – княгиня Сант’Анна, верный друг Императора. Мы в самых лучших отношениях с герцогом де Ровиго, – добавила она, вспомнив приглашение Савари, – к тому же ведь нет ни убитых, ни раненых. Мы могли бы…

– Тысяча сожалений, госпожа княгиня, но я вынужден исполнить мой долг. Кроме того, что мои люди не поймут и я вынужден буду убеждать их сомнительными доказательствами, я не хотел бы разделить судьбу одного из моих коллег, который в подобной ситуации проявил снисходительность… Об этом стало известно, и он был разжалован. Господин герцог де Ровиго проявляет в вопросах дисциплины неумолимую строгость. Но… ведь это не секрет для госпожи княгини, раз она хорошо знает его! Мой генерал, вы готовы следовать за мной?

Не желая признать себя побежденной, Марианна хотела продолжить уговоры и, может быть, допустила бы большую глупость, предложив этому человеку деньги, ибо была в отчаянии при мысли, что генерал снова попадет в тюрьму за то, что защитил ее. Фурнье догадался о ее намерении и вмешался.