Страница 61 из 67
Мальчик весил немало, в чем Мэтью убеждался с каждым пройденным ярдом. Периоды стонов и плача сменялись у него беспамятством, тогда он тяжело лежал на плече у Мэтью. Мэтью даже испугался, что Билли умер, но, повернув голову, почувствовал на щеке его легкое дыхание. Он старался погрузиться в автоматизм ходьбы, выбросив из головы все, за исключением необходимости ставить одну ногу за другой, но когда ему показалось, что он уже достиг этого автоматизма, напряжение аккумулировалось и высвободилось в виде резкой боли и приступа слабости. Нужно было отдохнуть, найти как можно более мягкое место. Тут Мэтью неуклюже опускался на колени и ложился, ощущая вес мальчика у себя на спине. У него не было сил снимать мальчика для короткой передышки.
Он опустил Билли в полдень. Они снова пересекали высохшую грязь Саутгемптонского эстуария. Мэтью сознавал, что он крайне слаб, и решил, что должен поесть, хотя голода и не чувствовал. Он открыл одну из оставшихся банок и попытался заставить Билли съесть немного мяса, но мальчик был апатичен, почти без сознания. Мэтью усадил его поудобнее и съел мясо сам. Пока он ел, вышло солнце, и Мэтью позволил себе полежать, греясь в его тепле, – несколько минут, подумал он, но тело его предало. Он не знал, сколько проспал, но солнце в небе стояло значительно ниже. Билли не спал, он смотрел на Мэтью пустым тяжелым взглядом. Мальчик кашлял, и кашель сотрясал все его тело.
Мэтью снова посадил Билли на спину и пошел. Стыдясь своей слабости, он пытался идти быстрее, но тем быстрее охватила его усталость. Он вынужден был отдохнуть и дальше идти медленнее. Время и пространство существовали теперь отдельно; противоположный берег не приближался, но солнце заметно двигалось по небу к горизонту. Мэтью понял, что сегодня им до грота не добраться.
И осознание этого сделало еще более трудной борьбу с усталостью, которая, казалось, вместе с кровью проникла во все участки тела. Каждый шаг требовал особых усилий. Каким-то образом Мэтью выбрался на берег и, немного передохнув, пошел дальше. Здесь росла трава, высокая и густая, над ней плясали бабочки. Ему хотелось лечь, погрузиться в мягкость и свежесть, но он не смог. Небольшая роща – он остановится, дойдя до нее. Добравшись туда, он снова собрался с силами. Та изгородь… тот куст… эта груда развалин… Он шел от точки к точке, от предмета к предмету.
Когда солнце опускалось за горизонт, последние силы покинули его. На пути была сухая канава с колючей живой изгородью за ней. Мэтью упал на колени и снял лямки. Он опустил мальчика на землю и склонился к нему. Лицо Билли покрылось потом, рот был открыт, губы обсыпаны. Мэтью взял канистру, привязанную к лямке, и поднес к губам мальчика. Билли с жадностью напился. Мэтью тоже попил и лег, держа Билли в руках. Еще засветло они уснули.
Мэтью разбудил плач Билли. Была ночь, но взошла луна. Воздух теплый и свежий, небо полно звезд. Он снова напоил Билли и поговорил с ним. Уже скоро, сказал он; завтра они будут на месте. Мальчик уснул, и Мэтью смотрел на его освещенное луной лицо. Неподалеку послышалось громкое фырканье – еж ищет самку.
Он почувствовал голод и открыл одну из двух оставшихся банок с мясом. Половину он оставил для Билли, если тот захочет утром есть. Немного попил. Канистра почти опустела. При первой же возможности нужно набрать воды.
Он подумал о ручье у грота и увидел наклонившуюся к ручью Эйприл. Снова ощутил огромное одиночество и чувство поражения. Ему было предложено то, на что он не мог надеяться, а он отверг это. Он знал, поступая так, что ранит ее, но только теперь начал понимать, насколько глубоко. Все же у нее хватит сил принять рану и вылечить и себя, и его. Он был уверен в этом.
Билли спал, очевидно, спокойно. Мэтью лег рядом и позволил усталости снова овладеть собой. Оставалась последняя часть пути. Он был уверен, что дойдет.
Вскоре после выхода на следующее утро они встретили группу людей. Трое мужчин и две женщины, все молодые и относительно чистые. Когда Мэтью заметил их, они его тоже увидели; они отдыхали у развалин, в которых, судя по разложенным на траве предметам, только что копались. У них было еще одно отличие – собака. Овчарка, которая стояла рядом с одним из мужчин в позе собаки, охраняющей хозяина. Мэтью решил, что нет смысла менять направление; к тому же вес Билли делал трудной всякую мысль об отклонении от прямой линии.
Когда он был в нескольких ярдах, человек с собакой окликнул его:
– Что с мальчиком? Сломал ногу?
Мэтью остановился и стоял, слегка раскачиваясь от спазм в мышцах. Собака низко зарычала.
– Он болен.
Они молча смотрели на него, потом, потеряв интерес, отвернулись. Одна из женщин, полная, с сеткой на волосах, что-то сказала, другая рассмеялась. Только собака не сводила глаз с Мэтью и Билли; она продолжала негромко ворчать. На траве Мэтью увидел банки с сухим молоком.
Он сказал:
– Не дадите ли банку с молоком? Или отсыпьте немного. У меня только мясо, а он не может его есть. Может, выпьет молока.
Женщина, говорившая раньше, сказала:
– Джо, может быть, мы…
Мужчина с собакой оборвал ее:
– Заткнись! – Он повернулся к Мэтью: – Проваливай! У нас хватит заботы и без больных щенков.
Собака, услышав его тон, заворчала громче. Мэтью пошел. Еще какое-то время он слышал ворчание собаки и смех.
Билли слабо сказал:
– Я не хочу молока, мистер Коттер.
– Скоро придем, – сказал он. – Когда доберемся до грота, Лоуренс и Эйприл позаботятся о тебе.
– Я могу попытаться идти сам.
– Сиди. Уже скоро, Билли.
В одном месте он заблудился, но солнце помогло ему определить общее направление, и вскоре он вышел на дорогу. Это, должно быть, А-31. Но он не знал, вышел ли он на нее восточнее или западнее того места, где встретился с Эйприл и остальными. Предстояло принять решение, в какую сторону идти; снова навалилась усталость предыдущего дня, и мысль о том, что он может пойти в неверном направлении, была невыносимой. Мэтью лег на траву у края дороги. Солнце жгло, он вспотел, мышцы его болели от напряжения. Невероятно сильно хотелось продолжать лежать, но он знал, что должен подавить это желание. Грот не более чем в трех-четырех милях. Мэтью с трудом встал и с фатализмом игрока повернул на запад.