Путешественник

— Я думаю, что Габриэль может что-нибудь знать. Он предан ей, как верный пес. Подобная преданность способна вызвать доверие.

— А что говорят в Морсалине?

— Много всякой чепухи, потому что никто ничего толком не знает. Только языками болтают, так что скоро и в Кетеу, и в Сен-Васт все будут в курсе. Кумушки посплетничают вволю…

— Не сомневаюсь. Впрочем, это не имеет значения, ведь с ними ничего не поделаешь. Интересно было бы узнать имя подрядчика. Назначив хорошую цену, можно было бы заставить его заговорить…

— Попробую узнать. А теперь попроси, пожалуйста, госпожу Белек приготовить мне немного кофе. Мне пора возвращаться к Мартен.

— Почему бы не бросить столь изнуряющее занятие? — спросил Гийом. — Вы постоянно в дороге, а могли бы спокойно жить здесь, радоваться жизни и управлять домом…

— Для этого у тебя есть все, что тебе нужно… не говоря о молодой хозяйке дома, которая однажды появится. А я люблю так жить; сама выбрала и собираюсь продолжать в том же духе, пока есть силы. Позже, может быть…

Она замолчала, поставила пустую чашку, поднялась и с улыбкой посмотрела на хозяина.

— Ну, что? — спросил тот.

— Может быть, когда буду на последнем издыхании, приду к тебе умирать… Должно быть, так чудесно угаснуть в роскоши!

— Тогда как можно позже…

Потантен начал убирать со стола, Клеманс принялась за посуду, а Гийом вышел из столовой — одной из трех или четырех вполне законченных комнат. Здесь все дышало уютом: на фоне деревянной обшивки стен бледно-серого цвета прекрасно смотрелись большие занавески и обтянутые ярким желтым бархатом стулья, коллекция китайского и японского фарфора и, разумеется, изделия от Индийской компании, выставленные в больших посудных филенчатых шкафах по последней моде, в стиле Людовика XVI. Гийом любил современную мебель за чистоту линий, изящество и внешнюю простоту, поскольку ее роскошь заключалась лишь в выборе редких пород дерева и в бронзовых украшениях.

Гийом прошел через две гостиные, где из обстановки были пока лишь прекрасные старинные ковры, несколько кресел и многочисленные марины на стенах. «У меня нет ни одного портрета моих предков, чтобы повесить на стену, — сообщил он как-то Феликсу. — Пусть этим займутся мои потомки, если они у меня будут». — «Но им нужно помочь! Тебе следовало бы заказать живописцу свой портрет». — «Потом посмотрим!»

Наконец он вошел в библиотеку, где больше всего любил находиться. Его жена, если ему удастся жениться, на свой вкус обставит гостиные и спальни, выглядевшие пока весьма скромно. Но эта угловая комната прежде всего должна была стать местом, где он мог бы поработать, отвлечься или поразмышлять. Поэтому ее отделке он уделил особое внимание, продумав деревянную обшивку стен из американской сосны теплого красного тона, гармонирующую с рубиновым бархатом кресел и такими же занавесками, а также подобрав большой письменный стол. Книжные полки, заполненные лишь наполовину, обступали широкий камин из черного мрамора и расположенную в углу винтовую лесенку, по которой можно было подняться на выходивший на обе стороны балкон и добраться до других стеллажей с книгами. Легкие пилястры поднимались к высокому потолку; Неяркий золотистый отблеск бронзовых украшений гармонировал с переплетами уже расставленных книг.

Вернувшись во Францию, Гийом был охвачен настоящей лихорадкой познания, и он покупал множество самих разнообразных мемуаров и книг, посвященных истории, географии, литературе, естественным наукам, даже поэзии, — желая восполнить большой пробел в его душе, начиная с того дня, когда он покинул коллеж в Квебеке, и вплоть до того времени, пока он не поселился сначала в Пондишери, а затем в Порто-Ново. Конечно, ему чуть ли не все было известно о море, навигации, судостроении, о флоре и фауне стран, в которых жил раньше, но, вернувшись в страну высокой цивилизации, он чувствовал, что ему недостает многих элементов культуры. Серьезный недостаток для мужчины, который хотел Добиться успеха.

По правде сказать, дорогая его сердцу библиотека еще была почти не разобрана как раз потому, что он решил сам навести в ней порядок. У входа на лестницу лежали еще забитые ящики, а возле полок высились стопки новых книг. Но в этот сумеречный час детали исчезали в растущих тенях от длинных свечей, горевших в канделябре и ласкавших мягким светом кожу, дерево и бархат. Не обращая внимания на ночных мотыльков, летевших на свет пламени, Тремэн устроился в обтянутое черной кожей большое кресло, в котором любил сидеть Жан Валет, и обхватил своими большими руками головы слонов, вырезанные на подлокотниках — так часто делал его приемный отец, когда какая-нибудь проблема занимала его ум. Затем он ощутил покой, навеваемый вечерней порой и любимым местом.

Через высокие окна, открытые ночному звездному небу, в комнату проникал вечерний воздух, напоенный резким ароматом свежескошенной травы. В деревне послышался лай собаки, ближе, раздался голос Потантена — он отчитывал юного Виктора. Гийом мысленно перенесся через леса и поля на Морсалинские высоты, в замок, которому предстояло умереть. Ему необходимо было узнать причину. Завтра он поедет туда и станет искать Габриэля до тех пор, пока тот не покажется. Он, скорее всего, будет молчалив, как камень, но, может быть, он все же сумеет хоть что-нибудь из него вытянуть. Самый простой и наверняка самый лучший способ справиться с недоверчивым цербером — схлестнуться с ним в кулачном бою, потому что о деньгах не могло быть и речи. Подкупить этого парня, пожалуй, просто невозможно.

Глава XI

ВОЛШЕБСТВО ЛЕТНЕЙ НОЧИ…

Шум камня, выкатившегося из-под копыта лошади, вывел Габриэля из задумчивости, Он лежал на траве и в последний раз не спеша разглядывал старый замок, который завтра обрушится и превратится в бесформенную массу, словно смертельно раненный человек, когда у него подкашиваются колени и он падает на землю, чтобы никогда уже больше не подняться. Кто-то приближался.

Габриэль тотчас вскочил и насторожился. При приближении человека у него всегда возникало желание убежать, но, завидев рыжего всадника, он пересилил себя. В нем он узнал последнего посетителя мадемуазель Агнес, после отъезда которого она столько проплакала, что Пульхерии пришлось несколько часов подряд промывать ей глаза.

Сам не зная почему, Габриэль питал отвращение к этому человеку с лицом святого, словно вырезавшем из дерева кривым садовым ножом и в котором, несмотря на его худобу, чувствовалась опасная сила. Если Агнес плакала, значит, он был ей интересен, и этого было вполне достаточно, чтобы вызвать ненависть у ее слуги. В его представлении Тремэн шел сразу же за стариком Уазкуром, и хуже него был лишь сатана! Да и мог ли он не быть демоном, имея такого великолепного, черного как ад, копя, которому Габриэль завидовал больше, чем всему остальному богатству.

Подумав, что враг наверняка хочет проникнуть в дом, куда путь ему был заказан, он не выдержал и в три прыжка встал на полпути и, раскинув руки, перегородил дорогу.

— Куда вы идете? — проговорил он сурово.

— Эта дорога ведет лишь к одному месту.

— Тогда что вам нужно?

— Вы. Я хочу с вами поговорить.

— А я нет!

Спокойно Тремэн спешился и бросил поводья: он знал, что Али не двинется с места. Его глаза сощурились, а рот изобразил насмешливую улыбку.

— Вы не обязаны мне отвечать, но думаю, что будете не правы. Речь идет о делах.

Не ожидав услышать подобное, Габриэль несколько успокоился.

— О делах? Между вами и мной?

— Почему бы и нет? Я узнал, что замок хотят разрушить. А сам только что построил дом и приехал выяснить, как владелец распорядился насчет деревянных стенных панелей, которые я хотел бы купить. Готов предложить хорошую цену.

Габриэль был сбит с толку. Судя по всему, он был не в курсе.

— Не знаю, что вам ответить. Внутри пока ни к чему не прикасались. Кроме мебели, конечно, — ее вынесли.

— Кто этим занимался?