Sugar Mama

Он смотрел на меня с иронией, потом с интересом и наконец, дождавшись когда я закончил есть, повернулся к буфету и серьезно произнес:

– Люда, принеси Константину Юрьевичу еще котлеток. Ну и водочку тоже придется повторить. Это нервы, – сказал он мне. – Рассказывай, чем могу помочь.

Я показал глазами на рюкзак:

– Там тридцать штук зеленью.

– Твои?

– С какой стороны посмотреть. Это деньги за восемь моих программ, которые выйдут в течение лета.

– Бабки черные?

– Конечно. И для нас, и для спонсоров. Минимально все проведено по безналу: договор, счет, счет-фактура и так далее.

– Ну, а чем тебя на радио так обидели, что ты решил их кинуть?

– Сначала скажи, при таком раскладе я могу это сделать?

– А что рассказывать, если ты уже сделал?! Бабки-то в рюкзаке!

– Я хочу поговорить с Фернанделем по-человечески. Если он примет мои условия, возьму только то, что мне причитается. Если нет – нужен твой совет.

– Говорю сразу: или бери все, или отдавай! По-другому нельзя. Твой узбек слушать ничего не станет, тем более – принимать условия. Ты кто – пиарщик? А он – гендиректор! Кто кому условия должен диктовать?

– Хусейн, там все здорово запутано. Радиостанцию продают, я это точно знаю. Фернандель держится только за счет прежних владельцев – тех самых, что должны звонить тебе по поводу лицензии на газ.

– Про газ забудем.

– Извини, это все, что я смог для тебя сделать.

– К тебе претензий нет, – отмахнулся Хусейн. – Рассказывай дальше.

– Фернандель ни хрена не получит с продажи станции, он не учредитель, поэтому ему и дали вольную: сколько успеешь заработать – все твое, а потом – извини. Поэтому он рвет каждый цент. Прикрыл бартер, отдает рекламное время за любые деньги – хоть за тысячу, хоть за сто баксов, главное, чтобы был доход. Машка, коммерческий директор и его же, соответственно, любовница, ведет свою игру. Фернандель ее тоже пасет – в общем, черт знает что! На этом фоне еще один человечек безумствует, но там другие причины. Он когда-то запудрил Фернанделю мозги рок-музыкой, подсидел программного директора и, заняв его место, начал чистку кадров. Полетели все, у кого на станции есть авторитет или кто помнит, как Серик начинал музыкальным редактором за сотню баксов в месяц. Стыдно ему, понимаешь? Как так? Целый программный директор, Серик Измаилович, а был мальчиком на побегушках – музредактором за сто баксов. А ну-ка, Серик, сгоняй в «Пурпурный Легион», купи CD! В первую очередь со станции полетели как раз те, кто все это помнил. Теперь настало время тех, кто что-то соображает в радийной жизни. Профессионалы ему тоже не нужны. Такой вот общий расклад.

– А ты не боишься, что твоего узбека при таком раскладе кондратий хватит? – усмехнулся Хусейн.

– Ну за сердечко-то он любит хвататься, только это все от лукавого! Ты пузень его видел?

– Нехилый, – согласился Хусейн.

– Теперь о деньгах. Я нашел клиента, придумал под него программу, дал ей название, раскрутил, и она стала самой рейтинговой на станции. Другие программы просто убыточные, понимаешь? Никто за их спонсорство ни копейки платить не хочет. Да и станция, сам знаешь, говно. Ни рейтинга, ни фига – одни пон-ты. А тут четыре тысячи каждую неделю, представляешь? Моих – десять процентов. Нормально. Точнее, было нормально. Потому что позавчера Фернандель вызвал и сообщил, что учредители больше не дают денег на промоушен, поэтому пиарщик с таким окладом для станции стал нерентабелен и ему теперь нужен некий пресс-атташе с зарплатой четыреста баксов грязными. Большего они не могут себе позволить, потому что полностью перешли на самоокупаемость. Хочешь – оставайся, не хочешь – уходи!

– Схема известная, – заметил Хусейн, – в народе «мягкой» прозвана. Это когда про увольнение не говорят, но и остаться не предлагают. А программа?

– А что программа? Я их спросил. «Программа остается, – сказал Фернандель. – Мы своих не кидаем». А рядом сидит Серик, глазки прячет, на стульчике ерзает и чешет сандаликом пятку. И Маша с улыбкой покуривает. А на рожах их написано: кинем тебя, родной, обязательно кинем!

– Конечно, кинут, – согласился Хусейн.

– Поэтому ты мне скажи – стоит с Фернанделем говорить или нет?

– Ты уже сам все сказал. Можешь играть в Айвенго сколько хочешь, но закон простой – тебя кинут, поэтому кидай первым.

– Хорошо, допустим, я кидаю. Что они могут предпринять?

– Ничего. Бабки черные, никто не захочет подставляться. Трудовая у них лежит?

– Я не оформлен, нас на ежемесячном контракте держат.

– Тогда вообще вопросов нет. Ты что, Костя, вчера родился?

– Это официально вопросов нет, а если неофициально?

– А если неофициально, то могут зарядить шантрапу, чтобы припугнуть и деньжат вышибить, но только кто тебя найдет? Серьезные люди тобой заниматься не станут – деньги не те, а у мелочи мозгов не хватит, только если случайно зацепятся. И потом, насколько я помню твоего узбека, он человек подневольный и к тому же ссыклив – поэтому поорет для понта и затухнет. Ему резона нет светить хозяевам, что облажался перед продажей радиостанции. Узбек ведь рассчитывает, что они его на новое место пристроят? И бухгалтерия тоже будет молчать, сам знаешь почему. Поэтому суетиться будет тот, что помельче. Я думаю, Серик этот. А тебе что? Со станции свалил, квартиру сменил, впереди лето – отдыхай. Конечно, придется из пиара выпасть на время, связи потеряешь. Но, с другой стороны, в вашем бизнесе кидают как нигде. Пиар изначально создан, чтобы кидать. Если нужно поднять – из говна поднимут, а не нужно – засунут обратно в лучшем виде. В пиаре законов нет. Это только с виду все культурно. Так что ты просто один из многих, Костик. Но, с другой стороны, если решишь вернуться, станешь ходячей легендой. Раз сумел станцию кинуть и сухим выбраться, уважать будут.

– А если наедут, на тебя можно рассчитывать?

– Пусть сначала что-нибудь вообще будет, тогда и поговорим. Ты же знаешь, я уже старый, мне давно пора бумажки перекладывать и внуков растить. Я к тебе всегда относился, как к младшему брату, так что найдем кого-нибудь из молодых – договоритесь.

– Спасибо.

– О чем ты?

– Котлеты вкусные.

– Котлеты – да! – рассмеялся он. «Тра-ла-ла-ла-ла-ла-ла!» – пропел мобильный.

– Твой, – кивнул Хусейн.

Звонил Серик.

– Ты где?! – заорал он. – Шесть вечера, тебя же люди ждут!

– Какие люди?

– Бухгалтерия, Маша, генеральный! Деньги где?!

– А денег сегодня не будет, – сказал я, – деньги не подготовили. Перенесли на завтра.

– Завтра?

– Да. А тебя-то что волнует, – поинтересовался я, – ты же финансами не занимаешься?

– Нет, ну люди ведь ждут?

– Так ты передай людям, что завтра к часу дня деньги будут.

Было слышно, как Серик кому-то шепчет, что деньги будут завтра, потом у них что-то забулькало, и связь прервалась.

– Мелкий звонил? – спросил Хусейн.

Я кивнул.

– Вот видишь…

Хусейн, как обещал, посадил меня в такси.

– Если лень тащиться за машиной, оставь ключи. Дядька завтра утром пригонит твой «опель».

– Спасибо, я сам.

– Как хочешь.

Утро не изменило моего решения увидеться с Фернанделем. Что бы ни говорил вчера Хусейн, как бы ни был он прав, все равно нужно расставлять точки. Я не питал иллюзий, что Фернандель прослезится, когда поймет, какой отличный парень Константин и какие мерзавцы пристроились вокруг генерального директора. Просто не мог уйти не объяснившись. Конечно, можно и даже нужно на все забить, потому что деньги лежат в рюкзаке; потому что официально объявлено, что в моих услугах больше не нуждаются; потому что понятно, что, как только сдам пропуск, к программе я не буду иметь никакого отношения, и, скорее всего, мне вряд ли заплатят даже вторую, неофициальную часть зарплаты. Но радиостанция – это не только Фернандель, Серик, Машка и Элеонора. Это еще и ребята, большинство из которых меня уважают, и я не хочу, чтобы завтра станция сказала, что Костя – дерьмо. У меня много вопросов к Фернанделю. Вопросов, которые касаются всех. Например, почему внутренний курс станции на пять рублей ниже официального курса Центробанка и в чей карман идет навар? Почему с черной зарплаты бухгалтерия удерживает такие же налоги, как с официальной? Почему мне не выплачивают премии, если только одной программой я перекрываю установленный план? Я уже не сотрудник коммерческого отдела?! Да – я пиарщик. А какая разница, Фернандель?! Я приношу тебе деньги, а ты нарушаешь правила. Значит, теперь я играю по своим правилам. Ты много мне должен, Фернандель, и вряд ли захочешь рассчитаться, поэтому я сам заберу то, что мне положено.