Страница 3 из 8
Я поднял лицо и взглянул на Ирину. Не знаю, какое там было выражение, но Ирина сказала «ой!».
– Что это за галиматья? – спросил я, тряся бумажкой, как колокольчиком.
– А что? – из-за спины отозвался Макс. – По-моему, очень интересные и актуальные темы.
– Вы с ума сошли?! – теперь я перекинул свой гнев на Макса и Ирину. – Вы хотите, чтобы я читал лекции по криминалистике?
Я порвал «тезисы к выступлению» в клочья.
– В общем, так, – в ультимативном тоне сказал я. – Я либо ничего не говорю, либо говорю то, что взбредет мне в голову.
– Хорошо, хорошо, хорошо, – тотчас согласился Макс, покорно распластываясь передо мной. – Я вовсе не собираюсь посягать на свободу твоего творчества.
– Имей в виду! Я намерен не только говорить, но и петь арию из оперы Вертинского!
– Замечательно!
Меня злило, что Макс вдруг стал таким покладистым. Мне хотелось, чтобы он горько пожалел о том, что предложил мне выступить в своем театре.
– И еще я прошу, – беспощадно добивал я его, – чтобы на моем выступлении присутствовал директор дома отдыха.
– Сделаем! – заверил Макс, открыл папку и пометил карандашом.
– С супругой!
– Ага, записываю… С су-пру-гой… У него еще собачка есть. Собачку на концерт брать?
Ирина смеялась. Я выпустил пар, и мне стало легче. Я ходил по медпункту, словно боксер по рингу, с нетерпением ожидающий поединка. Мне хотелось взойти на сцену сейчас, немедленно! Я чувствовал прилив творческих сил и был готов на безумные импровизации.
– Ты обещанную яхту подготовил? – напомнил я.
– А как же! – солгал Макс и сверкнул лукавыми глазками.
– Не забудь загрузить на борт ящик шампанского!
Ирина протянула мне брюки и майку – горячие, сырые, еще овитые паром, и вышла. Я начал переодеваться. Новая одежда казалась мне рыцарскими доспехами, в которых трудно двигать руками и ногами. Разгладив складки, я подошел к окну, пытаясь увидеть в нем свое отражение.
– Умрешь, пока вечера дождешься, – проворчал я. – Скажи-ка, дружище, фамилия Батуркина тебе о чем-нибудь говорит?
– Батуркина? – переспросил Макс. – Нет, не припомню такого.
– Константин Григорьевич, – уточнил я. – Деятель шоу-бизнеса.
– Нет, Кирилл, я такого не знаю.
– И вообще никогда не слышал о нем?
– Никогда… А почему ты спрашиваешь?
– Звонил мне вчера этот Батуркин. Интересовался, много ли уже я дал концертов. Вот как! Мной уже акулы шоу-бизнеса интересуются! Скоро автографы на улице раздавать буду…
Макс распрощался со мной до вечера, а я продолжил разыскивать Ирину.
За пятнадцать минут до начала мы с Ириной были у служебного входа в летний театр. Макс подтолкнул меня к сцене.
– Запомни: на все у тебя ровно час! – давал последние напутствия Макс. – Я буду стоять справа от тебя, за кулисами, и показывать, сколько осталось… Не волнуйся! Веди себя естественно, сыпь во все стороны глупые шуточки, публика это любит. И обязательно прибереги минут пятнадцать-двадцать на вопросы. Публика обожает слать актерам записочки со всякими каверзными вопросами…
Можно сказать, Макс вытолкнул меня на сцену. В первое мгновение мне показалось, что я попал не в то место, в какое мне было надо. Принципиально не в то. Как если собираешься зайти в свой рабочий кабинет, а попадаешь в женскую баню. Я стоял над заполненным под завязку зрительным залом. Все до единого ряды были заняты. Даже в проходах стояли люди. Мощные прожекторы поливали меня сверху горячим ослепительным светом. Сотни глаз смотрели на меня, на мои руки, ноги, прическу, улавливая движение ресниц и дрожь на губах. Какое-то время стояла гнетущая тишина, а затем раздались аплодисменты.
Неимоверным усилием воли я подавил в себе желание немедленно убежать за кулисы. Я оглянулся и увидел Макса, который делал какие-то замысловатые движения руками и ртом. Я догадался, что он показывает мне на стойку с микрофоном. Аплодисменты утихли, и воцарилась тишина. Человеческая масса ждала от меня каких-то слов. До меня доносилось чье-то приглушенное покашливание да капризное хныканье ребенка. Я шагнул к стойке, мысленно отметив, что с ногами произошла какая-то странная загипсованность, взял микрофон, постучал по нему пальцем, и могучие динамики тотчас отозвались: бум– бум-бум! Зрители снова зааплодировали. Они пока еще неплохо относились ко мне и не ленились хлопать по любому глупому поводу. И вот в ту минуту я понял, что пришло время сказать что-то умное.
Эта задача оказалась для меня самой трудной. Я мысленно преклонялся перед стоическим терпением зала, который вел себя тактично и тихо, и мучительно придумывал первую фразу.
И тут мой ангел-хранитель снизошел на меня и врезал мне по голове книжкой. Я понял, о чем и как надо говорить! Месяц назад московское издательство издало роман «Морской узел», в котором автор с изрядной долей приукрашивания описал мои злоключения во время предвыборной кампании на пост мэра. Эту самую книжку я и стал пересказывать достопочтенной публике. Своими словами. Главу за главой. И проходила минута, вторая, третья, а я все больше вживался в драматический мир своего литературного двойника и все меньше внимания обращал на сотни сверкающих аки бриллианты глаз. Я говорил все громче и уверенней, я начинал двигаться по сцене, и в дело пошли мимика и жесты; я размахивал руками, изображал полет на спортивном самолете, стрельбу, драку, я озвучивал диалоги, подделывая голоса других персонажей. Когда я добрался до самого трагического момента моей истории, до сюжетной кульминации, я чуть не свалился со сцены на головы притихших зрителей, но вовремя схватился за стойку микрофона.
Заткнувшись на последней точке эпилога, я низко поклонился залу, хотя с большим удовольствием лег бы на сцену и свернулся по-собачьи, калачиком. Я чувствовал себя выжатым, как лимон, и совершенно обессилевшим. Я даже не услышал взрыва аплодисментов. Повернув голову к кулисам, я увидел малиновое лицо Макса. Глаза его были размером с женский лифчик солидного номера; он махал обеими руками, словно закидывал себе в рот большие и тяжелые орешки. Не чувствуя ног, я ушел со сцены. Макс схватил меня за руку и, перекрикивая гул аплодисментов, зашипел на ухо:
– Ты с ума сошел, Кирилл!! У тебя был всего час! А ты выступал час пятьдесят!
Тут на меня налетела пушистая, сладкая, прыгающая, как мячик, Ирина, принялась покрывать мое лицо поцелуями и взахлеб выражать свой восторг. За ее спиной толпились какие-то ряженые с хмурыми лицами. Кто-то высоким и гнусавым голосом повторял: «Ни хрена себе разогрев! Это просто издевательство надо мной!» Я плохо понимал, что происходит. Макс, повернув меня за плечи, снова вытолкнул на сцену. Покачиваясь, я вышел под софиты. Зал встал, продолжая рукоплескать и выкрикивать нечто отрывисто-хвалебное. К краю сцены подошла старушка в светлом сарафане, со сморщенными коричневыми плечами, покрытыми пигментными крапинками. Она протянула мне привядший букет гладиолусов. Я автоматически принял цветы и хотел поблагодарить, но старушка уже затерялась в толпе. Тут рядом со мной оказался Макс. Он взял меня за руку, подвел к краю сцены и принудил еще раз поклониться.
Аплодисменты стихали, люди поспешно покидали зал. Угрюмые личности в синих спецовках заносили на сцену акустические колонки, музыкальные инструменты и разматывали провода. Я свою миссию закончил. Макс повел меня на выход. Ирина, следующая рядом со мной, неумело вскрыла бутылку шампанского и облила двух танцовщиц в золотых с блестками купальниках. Гримерная была битком набита людьми, похожими на пеструю мешанину из конфет. Крупный молодой мужчина с женственным лицом и длинными, посеребренными искусственной сединой волосами, сидел перед зеркалом и нарочито громко, чтобы слышал я, говорил:
– Какой-то пигмей возомнил себя звездой… Зрители чуть от скуки не померли, меня заждались… Тоже мне, Андроников… Осторожней! Над глазами тени надо посветлей… И губы, губы обрисуй четче…
Девушка с макияжным набором крутилась вокруг певца пчелкой. Я хотел вспомнить, где видел этого женоподобного человека с лошадиными глазами, но Ирина протянула мне стаканчик с шампанским и сказала: