Страница 8 из 8
– А почему стреляли?! Какого черта в меня стреляли?! – распалялся я. – Кому я сделал плохо?!
– Умоляю, не кричи!
Я едва вписался в крутой поворот. Правое колесо прошло по самому краю дорожного полотна и швырнуло щебень в пропасть, а свет фар увяз в плотном мраке, словно капля молока в бочке с нефтью.
– Я уже начал привыкать к нормальной жизни, вот в чем вся беда! – тише, но еще с нервным надрывом произнес я. – Начал забывать, что такое прощаться с жизнью! Начал ходить по улицам не таясь. Начал строить планы на будущее! И все вдруг летит в тартарары!
– А в чем я виновата? – со слезами в голосе спросила Ирина. – Что ты на меня накинулся? Успокойся, не дрожи! Сейчас твоей жизни ничто не угрожает…
Она сказала это с обидой, с тем презрительным упреком, какого заслуживают паникеры и трусы, трясущиеся за свою шкуру. Мне стало мучительно стыдно. Я до боли прикусил губу. В висках запульсировала кровь.
– Прости, – сказал я и на ощупь нашел руку Ирины. – Я… я что-то совсем потерял голову… Отпуск расхолаживает…
Ирина отошла еще быстрее, чем я. Когда она прикуривала, ее пальцы не дрожали. Выдувая дым в открытое окошко, она сказала:
– Ты не торопись с выводами. Может, это действительно была попытка взять зрителей в заложники. И актер с твоим именем тут вовсе ни при чем. Террористу до лампочки, кто был на сцене – Вацура, Вакула или еще какой-нибудь Акула.
Как легко она нашла самое правдоподобное объяснение случившемуся! Я уже не знал, куда мне деться от стыда. «Он стрелял в меня!!» Истеричка! Кому я нужен, чтобы на меня патроны переводить?
Я заставил себя думать о стрельбе в летнем театре как о событии малозначимом, исчерпанном и не имеющем ко мне никакого отношения. Завтра газеты расскажут о подробностях инцидента. Может быть, о нем упомянет телевидение. Зрители пусть ставят свечки в храмах и благодарят бога за чудесное спасение. А самозванец пусть кается и вымаливает прощение. Вот как господь наказал мошенника! Надеюсь, у моего двойника надолго отпадет желание выступать со сцены.
А нам с Ириной следует вздохнуть свободно и вернуться к прерванному отпуску. Если наладится погода, то завтра утром мы пойдем на пляж. Я буду дремать, лежа на животе, а Ирина будет выкладывать из гальки какие-нибудь слова на моей спине. Покой, полное расслабление. Одним словом – идиллия!
– Останови, гаишник машет! – Ирина вернула меня в действительность, и я опомнился, когда проскочил мимо милицейского поста. Пришлось сдавать назад. Сержант со стандартным лицом, которое просто физически невозможно запомнить, попросил предъявить документы и открыть багажник.
– Из Севастополя едем? – спросил он, медленно обходя машину. Включенные габаритные огни освещали его лицо кроваво-красным светом. Белая рубашка казалась пурпурной. Должно быть, всю местную милицию подняли на ноги. Посты ГАИ предупредили о повышенной бдительности. По трассе курсируют патрульные наряды. Возвращаться домой не будет скучно.
Я открыл багажник. Луч фонарика скользнул по черной обивке, на мгновение остановился на коробке с инструментом, затем нырнул в салон.
– Хорошо, закрывайте! – кивнул милиционер, удовлетворенный осмотром, и раскрыл мои права. Я уже протянул руку, чтобы забрать документы и вернуться в машину, как милиционер нахмурился, удивленно качнул головой и сунул права себе в карман.
– Минуточку, – сказал он и пошел на пост.
Ирина высунулась из окошка.
– Что случилось?
– Чем-то ему мои права не понравились, – ответил я.
– Я догадываюсь чем, – ответила Ирина.
Собственно, догадаться было нетрудно. Сержант махнул мне рукой, предлагая зайти на пост. Я заглушил машину. Неизвестно, как долго продлится наше общение. В прокуренной комнате хрипел потертый пульт селекторной связи. Эфир был забит шорохом и невнятными докладами патрульных. Лейтенант с плешью, замаскированной реденькими волосиками, листал мои документы.
– Вацура? – спросил он меня. – Кирилл Андреевич? Так это вы выступали в Севастополе, в летнем театре?
Понимая, насколько неубедительно прозвучат сейчас мои слова, я все же сказал правду:
– Нет, не я. Артист просто назвался моим именем…
Мне показалось, что лейтенант даже не выслушал мой ответ.
– Вам придется сейчас проехать в отделение на беседу к следователю, – сказал он.
Что-либо объяснять было уже бесполезно. Постам ГАИ дали команду разыскать главного свидетеля Кирилла Вацуру. Это естественно, и было бы странно, если бы правоохранительные органы мной не заинтересовались.
– Сейчас я напишу тебе доверенность, – сказал я Ирине, протягивая ей ключи от машины, – а ты садись за руль и гони домой.
Меня торопили. Милицейский «жигуль» уже развернулся в сторону Севастополя, выехал на дорогу и нервно посигналил.
– Нет, – ответила Ирина испуганно. – Я буду ждать тебя здесь.
Я не стал спорить и пошел к «жигулю». На заднем сиденье было очень тесно, мне некуда было деть ноги. Уже поднадоевшее мне мокрое шоссе стало отматываться в обратную сторону. Мы въехали в город. Я мысленно составлял то объяснение, которое должен буду изложить в протоколе. Все должно быть лаконично и исчерпывающе. Увы, придется упомянуть Макса, с предложения которого началась вся эта катавасия. О том, что звонил Юрка, писать вовсе не обязательно. И Ирину не буду вплетать. Напишу, что из вечерних новостей мне стало известно о выступлении в Евпатории человека, который назвался моим именем. Но почему я поехал в Севастополь? А потому, что выяснил: самозванец сегодня выступает в оздоровительном центре «Балаклава», и мне захотелось лично убедиться в факте мошенничества. Но в зрительный зал я не попал, так как началась стрельба и паника…
Все в принципе соответствовало действительности, и я был абсолютно спокоен. «Жигуль» заехал в темный двор, огороженный бетонными стенами, пестрящими оскорбительными для милиции надписями. Сержант завел меня в тоскливое здание с запыленными стеклами и провел на второй этаж. Следователь, толстый молодой человек с рыхлым землистым лицом, заваривал чай. Он приветливо кивнул мне и указал на стул.
– Что? Второй раз на свет родились? Натерпелись страху? – спросил он, добавляя в заварник сушеные корки апельсина.
– Если бы это я выступал на сцене, то натерпелся бы, – ответил я, стараясь сразу определиться в том, кто есть кто.
– Как это понять? – жизнерадостно спросил следователь, тонкой струйкой наливая желтенькую водичку в стакан. – Вы же Вацура Кирилл Андреевич, я не ошибся?
Он сел за стол напротив меня, сдунул с него крошки и поставил посредине стакан.
– Не ошиблись, я – Кирилл Вацура. Но на сцене в «Балаклаве» выступал другой человек.
Тень недовольства и разочарования пробежала по нездоровому лицу следователя. Он взял стакан, с шумом отхлебнул и сморщился.
– Это не чай, потому не предлагаю, – сказал он. – Лечебные травки. У меня каждое лето страшнейшая аллергия – лицо опухает и дышать тяжело. Никак не пойму на что. Может, на приезжих?
Он усмехнулся и наконец поднял на меня усталые бесцветные глаза, похожие на бельма.
– Так кто выступал на сцене в «Балаклаве»?
– Не знаю. – Я пожал плечами. – Неизвестный мне человек.
– Неизвестный мне человек, – словно эхо повторил следователь, сделал еще глоток из стакана, несильно шлепнул по столу и встал. – Неизвестный мне человек…
Он открыл сейф, недолго искал в нем какую-то бумагу, положил ее передо мной.
– Вот список уголовных дел, которые переданы в суд следственными группами из отдела по борьбе с экономическими преступлениями, – пояснил он, шлепая мясистой ладонью по бумаге. – Двенадцать дел. И все обвиняемые говорили то же самое, что сейчас говорите вы: «Это не я торговал на пляже тухлой воблой, а кто-то другой, похитивший мой паспорт… Это не я организовал посредническую контору по сдаче жилья, а самозванец… Это не я, а мой заклятый враг зарегистрировал кафе на мое имя…»
– Но я действительно не выступал ни в Евпатории, ни в Севастополе.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.