Страница 3 из 15
«Чей он сын? – подумал Ким. – Он меня знает, он сын кого-то из знакомых, а может быть, пациентов?»
– У тебя нет мобильного телефона? – хрипло спросил Ким.
Мальчик сунул руку во внутренний карман курточки и вытащил плоскую трубку. Надо же, подумал Ким. Кнопки светились спокойным зеленоватым светом – как солнце сквозь морскую воду.
– Она спит, – сказал мальчик. – А милиция уже едет. Никуда не надо звонить.
Некоторое время Ким разглядывал клавиатуру, пытаясь вспомнить свой собственный домашний номер.
– Кто спит? – спросил он наконец.
– Арина Анатольевна, – мальчик смотрел спокойно и отвечал просто.
– Спасибо, – сказал Ким, возвращая трубку.
– Не за что.
– Нет… Спасибо, если бы не ты…
– Я понял, – мальчик улыбнулся.
Ким посмотрел на то, что недавно было его машиной. Зачем-то пошарил по карманам. Огляделся; трасса по-прежнему была пуста, только где-то очень далеко – на краю света – голосила милицейская сирена.
– Как ты здесь?.. – удивленно спросил Ким.
Мальчик пожал плечами:
– Да так… вот.
– Мотоцикл?.. Велик?.. Ты ведь сын Евгении Яковлевны, нет?
– Нет, – мальчик вздохнул.
– А чей? Прости, я даже не спросил, как тебя зовут…
В этот момент из-за близкого горизонта вынырнули две пары фар и сине-белая мигалка.
Арина спала. У изголовья горел ночник – Аринина дизайнерская работа; задержав дыхание, Ким прикрыл дверь, жестом пригласил спасителя на кухню.
Упираясь пяткой в носок, мальчик стянул с ног мокрые ботинки.
– Чай будешь? – шепотом спросил Ким. – Кофе? Может быть… коньяк?
– Чай, – сказал мальчик, подумав. – Можно вымыть руки?
Через пятнадцать минут они сидели, разделенные клеенчатым красным столом, и на чистых клетках стояли, будто шахматные фигуры, две чашки без блюдец и два блюдца с неровно нарезанным сыром.
Ким смотрел на чашки, видел нежный парок, поднимающийся над палевой чайной поверхностью, и ни о чем не думал. Вернее, думал ни о чем.
– Это важно? – спросил его гость.
– Что? – Ким поднял голову.
– То, что случилось, важно? – спросил мальчик.
– Да, – подумав, сказал Ким. – Если бы не ты, я сгорел бы заживо.
– Вы будете жить до глубокой старости, – сказал мальчик.
– Да, – снова согласился Ким. – Есть такая примета.
– И ваши пациенты будут жить до глубокой старости, – мальчик заглянул в свою чашку.
Ким подумал, что за несколько прошедших недель он мог бы и привыкнуть к ощущению нереальности происходящего. Точнее, к новой реальности, где обреченные выживают, зато здоровых, уверенных в себе людей поджидает бензиновый костер на ровном месте…
Впрочем, костер его так и не дождался, и этого достаточно, чтобы вздохнуть с облегчением.
Мальчик пил чай как ни в чем не бывало. За его спиной уверенно и резко тикали часы в виде лунного диска: часы тоже были Арининой работой, год назад она купила в хозяйственном магазине самый простой механизм с пластмассовой тарелкой-циферблатом, тарелку сняла, а новый циферблат вылепила сама, сверяясь с увеличенными фотографиями Луны. Синеватые тени оранжевых кратеров были данью Арининой фантазии; на месте цифры «девять» имелся черный силуэт нетопыря.
– У меня к вам разговор, Ким Андреевич, – сказал мальчик.
Место в больнице для какого-нибудь родственника? Деньги? Семейные проблемы?
– Я слушаю, – сказал Ким.
– Вы помните двадцать девятое февраля?
Ким ожидал чего угодно. Вернее, не знал, чего и ждать.
Двадцать девятое февраля…
– Помню, – сказал Ким.
(…Больная посмотрела на него удивленно. «Кажется, я слышу голоса, – пробормотала она. – Как вы думаете, Ким Андреевич, это к лучшему?» – «Голоса?» – переспросил в свою очередь удивленный Ким, в тот же момент внутри его головы, в области затылка, послышалось ясно различимое: «Ким! Не бойся! Я говорю с тобой!..»)
Ким содрогнулся, вспоминая ту нехорошую среду. Он сразу подумал о наркотике, подсыпанном в вентиляционную шахту; у всех собравшихся в ординаторской была сходная версия, все были почти спокойны, все владели собой и даже шутили – пока не прибежала сестра, смотревшая в холле телевизор…
– Конечно, я помню, – медленно повторил Ким.
– Прошло два года, – сказал мальчик. – Что же это было?
– Испытание психотропного вещества. – Ким с новым интересом рассматривал гостя. – Или космический катаклизм, вызывающий массовое помутнение рассудка…
– Вы в это верите? – мальчик тонко, по-взрослому, улыбнулся.
– Нет. – Ким не знал, как с ним говорить. Не мог найти верного тона.
– А в то, что диагноз Прохорова Виктора Антоновича от четырнадцатого февраля был ошибочный?
В словах гостя была некая ненормальная точность; к историям болезни, хранившимся в сейфе, никакие мальчики допущены не были. Ребенок Прохорова?
– Ким Андреевич, вы действительно ошиблись в диагнозе? – снова спросил мальчик, глядя Киму в глаза.
– Нет, – сказал Ким.
На кухне сделалось тихо. Снаружи скреблись, ворковали, топтались по жестяному козырьку нахальные дворовые голуби.
«Все всё знают, – подумал Ким. – Только верят по-разному: кто в новую методику, кто в святое благословение, кто в летающую тарелку…»
– Они просто раздумали умирать, – признался он со вздохом. – Я не готов объяснять тебе, почему так случилось.
– Я и не прошу объяснять, – мальчик снова улыбнулся. – Наоборот… я хотел бы сам. Если позволите.
– Объяснить? – Ким не хотел, чтобы в голосе его прорвалась насмешка. Но она все-таки прорвалась.
Мальчик не обиделся:
– У вас ведь объяснений нет? Почему бы не выслушать мою версию того, что случилось в вашей больнице? И заодно того, что случилось двадцать девятого февраля. И того, кстати, что случилось сегодня с вами…
«Стресс, – подумал Ким. – Возможно, приключение с горящей машиной подранило меня куда сильнее, чем кажется…»
Скормить ему легонький транквилизатор?
– Кстати… – сказал он легко и буднично, как обычно говорил с пациентами. – Как ты все-таки оказался… на трассе? Ты что же, ночевал там в ожидании, пока я навернусь?
– Нет, – сказал мальчик. – Не знаю, как вам сказать… как это преподнести получше. Поудачнее, нежели двадцать девятого февраля.
– Что?!
– Вы скоро потеряете работу. Просто некого будет лечить.
Ким открыл рот, чтобы мягко пошутить в ответ – но так и не придумал шутки.
– Что, все будут здоровы, да?
Мальчик кивнул:
– Да. Как ваши теперешние пациенты. Как Прохоров Виктор Антонович.
– Он твой родственник, да? Может быть, отец? Дядя?
– Нет, не родственник. Мне кажется, родственников в обычном понимании у меня вообще нет…
Ким осознал вдруг, что гость сидит, не разжимая губ, а голос его звучит внутри Кимовой головы. На секунду вернулся ужас двадцать девятого февраля – когда останавливались поезда и самолеты бессильно опускались куда попало, когда телефонные линии не выдерживали лавинообразной нагрузки, когда алкоголики бросали пить навсегда-навсегда, кто-то вопил от ужаса, кто-то пытался покончить с собой, а кто-то искренне недоумевал, из-за чего сыр-бор: подумаешь, голос внутри головы…
Стучали часы. Уютно булькали голуби.
– Как ты это делаешь? – спросил наконец Ким.
Мальчик вздохнул: «Да вот так…»
– Да вот так, – повторил он вслух. – Я подумал, как раз сегодня вам будет легче в это вжиться… в новую реальность. Стресс размывает границы вероятного…
– И… что?
Мальчик смотрел Киму в глаза:
– Предположим, что некое существо… Нет, не так. Предположим, что информация, преодолев некий порог, получает способность… Нет. Предположим, что есть такой комплекс свойств – всеведение, вездесущесть и всемогущество…
– Так, – вырвалось у Кима.
– Так, – мальчик кивнул. – Не всеведение… Но знание, которое приближается ко всеохватному. Не всемогущество… Но возрастающая со временем способность находиться сразу во многих местах. Не всемогущество, но…