Страница 65 из 70
Молодой погонщик сглотнул.
– Солмаонцы убили ее прямо на пороге дома. Девочка сумела вырваться и побежала прочь, но недалеко: ее достали из самострелов. А младенец еще долго кричал внутри, пока не рухнула прогоревшая крыша.
Люди выскакивали из пылающих домов, ослепшие от боли и дыма. Их рубили палашами. Всех без разбору. Мальчишку, подносчика из кузней, зачем-то протащили через весь город и только потом прирезали – наверное, глумились над его страхом.
Сначала Кодинаро рассказывал с трудом. Он спотыкался на каждой фразе, вздрагивал, с силой втягивал в себя воздух. Но потом словно сжал себя в кулак. Отключил все эмоции и заговорил ровно и спокойно, как Беспристрастный Свидетель. И это оказалось для слушателей намного страшнее. Они бы поняли, если бы рассказчик, в конце концов, завыл, обхватив голову руками, или разрыдался, не в силах терпеть в себе боль пережитого. Но чтобы так…
Когда о невероятных, немыслимых вещах говорят размеренным голосом, они доходят до самого сердца. Панцирь, которым человек окружает свой разум, стараясь защититься от жуткой и жестокой правды, трещит по всем швам.
Да, те, кто видел такое, сходят с ума. Некоторым удается сохранить рассудок, но внутри они выжжены, как огарок свечи, как сгоревшее до углей полено.
Кодинаро внешне выглядел вполне нормальным.
Только ни о чем другом, кроме мести он не мог и думать. К концу разговора ему удалось заразить своим настроением всех остальных.
– Вчера вы говорили о налогах и податях, – глухо промолвил он напоследок. – Так вот, слушайте, что я скажу. Я бы отдал последний медяк, лишь бы проучить этих бледнозадых. Но… у меня не осталось ничего, кроме вот этой накидки и моего скакуна.
– Значит, тебе нечем заплатить подати, и потому – все равно, а нам есть чем, – резонно заметил горшечник.
– У меня есть еще кое-что. Если императору понадобятся добровольцы – я пойду воевать.
– Так ты приехал, чтоб записаться в армию?
Кодинаро кивнул:
– Вчера подал прошение. Мне сказали ждать два дня. Завтра должен быть ответ.
С этими словами он кивнул собеседникам, поднялся и вышел, оставив на столе горсть истертых монет.
А следующей ночью трактир шумел, как никогда. Сегодня, в день празднования Памяти Четырнадцати Героев, лавки прямо-таки трещали под весом сотен посетителей, а столы – ломились от сбродившего просового настоя. Вкусом он, конечно, не ахти, зато дешев и в голову ударяет почти сразу. А что еще нужно рабочей бедноте с окраин и погонщикам торговых караванов?
– Эй, трактирщик! Еще по кружке на всех! – кричали со всех сторон. Подавальщицы сбились с ног, разнося подносы с настоем. А хозяин уже с трудом удерживал в памяти, сколько кружек выпили за каждым столом.
Громкие, веселые голоса одну за другой провозглашали здравицы. Сначала, как водится, в честь императора:
– Да продлится вечно его правление!
Потом за Героев, тех, что много лет назад грудью встретили нашествие самого Меткандра Проклинаемого. Гарнизон пограничного поста – четырнадцать бойцов – с рассвета до заката отражал все атаки отборных головорезов безжалостного завоевателя. Герои полегли все до единого, но задержали-таки продвижение врага почти на сутки. Пока солмаонцы ломали стойкость защитников границы, доблестная чжаньская кавалерия окружила вторгшиеся полки и после долгой сечи заставила их отступить.
Официальная легенда, правда, умалчивала, что на самом деле Меткандр неожиданными марш-бросками прорвал блокаду, изрядно потрепав окружившие его войска, и вышел из смертельной ловушки победителем. Да и вообще та война оказалась в целом неудачной для Соцветия – грозный солмаонский император захватил плодородное устье Хиарамы. Вернуть его удалось только семьдесят лет спустя.
Но… кому нужна правда, если она горька? В проигранной войне нашелся один доблестный эпизод, который и стал праздником Памяти Четырнадцати Героев. Имена их давно забылись, но торжества в их честь расцвечивают дома и улицы Чжандоу красными и белыми лентами – цвета крови и незапятнанной чести.
Трактир тоже постарался не отстать. Его главным достоинством, конечно, оставалось дешевое пойло, но хозяин еще утром распорядился натянуть цветастые полотнища на закопченные балки под потолком. К концу дня белая ткань, и так не слишком чистая, запачкалась окончательно и превратилась в серую. Впрочем, и красная выглядела не лучше.
Но посетители почти не смотрели наверх. Здравицы не прекращались и кружки опрокидывались одна за одной. Просовый настой делал свое дело – глаза у людей разгорались, разговоры звучали все громче, кое-где уже цепляли друг друга за грудки.
Разговоры за столами тоже велись не чета вчерашним. Праздничный подъем разбудил патриотические чувства, а здоровый прагматизм, что совсем недавно владел умами посетителей, куда-то испарился.
– Да много ты понимаешь в военном деле! Наша кавалерия раздавит этих бледнозадых собак, как тараканов! Сколько раз уж так бывало! Все закончится в считанные дни!
– Неужели? Почему ж тогда северяне смогли сжечь город и уйти безнаказанно?
– Потому что нарушили договор о мире, вот почему. В городе почти не было войск, никто не ожидал нападения!
– Ничего! Недолго им радоваться! Вот увидите!
Вероломная подлость солмаонского десанта будоражила столицу уже не первый день. Сегодня люди вспоминали об этом особенно часто: мол, были бы живы те пограничники – накостыляли бы бледнозадым! Вышвырнули бы взашей со священной земли Соцветия!
Гуртовщик уже уехал, но оба погонщика и горшечник снова оказались под крышей одного трактира. Выпив в честь праздника, они разговорились уже как давние знакомцы, снова и снова вспоминая Кодинаро. Посетители за соседними столами прислушивались к ним, подсаживались ближе:
– О чем вы тут толкуете?
Старый погонщик как мог пересказал историю кузнеца, потерявшего свой дом и близких, завсегдатаи передавали ее новым посетителям. Прошло совсем немного времени, и о разоренном городе гудел уже весь трактир. Страшные подробности распалили людей:
– Давить этих бледнозадых! Резать!
– Войну Солмаону!
Когда Кодинаро появился в дверях, к нему повернулись почти все.
И замолчали. Гул голосов стих, словно по волшебству сказочного лучика.
Бывшего кузнеца такой прием не удивил. Он спокойно шагнул вперед и начал протискиваться по рядам к своему столику.
В наступившей тишине, казалось, можно было услышать стук собственного сердца.
Первым не выдержал горшечник. Он поднялся навстречу Кодинаро и спросил:
– Тебя приняли?
Бывший кузнец остановился. Посмотрел по сторонам и сказал громко, во весь голос, так, чтобы слышали все:
– Нет! Совет решил не начинать войну! Бледнозадые предложили откупные! Всего лишь серебро за мою семью, моих друзей! Мой город!
Зал взревел. В общем гаме ничего нельзя было разобрать, пока трактирщик не гаркнул:
– Тихо!! – И спросил у Кодинаро: – Ты уверен?
– Да. Совет переломил красные палочки. В Солмаон едет новый посол, договариваться о мире.
– Посол? Кто же?
Кузнец мрачно покачал головой:
– Не думаю, что тебе очень понравится ответ.
Сразу несколько человек выкрикнули:
– Скажи!
– Скажи, кузнец!
– Да, – поддержал гостей трактирщик. – Поведай, кто готов променять жизни поданных императора на солмаонское серебро?
– Канзимо.
Трактир удивленно загудел.
– Канзимо Заботник? Не может быть!
– Может. Если ты не веришь, подожди до вечера. Вербовщики сказали, что гонцы вот-вот возвестят о мирных переговорах.
– В черную пропасть переговоры! Война! Война Гравандеру!
– Бледнозадых надо проучить!
Позже слугам Всевидящего Ока так и не удалось выяснить, кто первым выкрикнул роковую фразу. Некоторые допрашиваемые утверждали, что это сделал чуть ли не сам Кодинаро. Впрочем, на Доске Правды они меняли свои показания, обвиняя во всем себя. Но это, по большому счету, уже мало кого интересовало. Ведь бывшего кузнеца, кем бы он ни был на самом деле, разыскать так и не удалось.