Возвращение пираньи

Прохожие шагали так, словно ни машины, ни двух молодых людей, крепких и опрятных, не существовало вообще. Один из «художников» отступил на шаг, критически обозрел дело своих рук, что-то со смешком бросил напарнику, оба направились к машине – и усмотрели Мазура с Кацубой. Тот, что шел впереди, выбросил руку в их сторону, щелкнул пальцами, что-то резко, неприязненно бросил по-испански.

– Скажи на любом языке, что не понимаешь, – быстрым шепотом подсказал Кацуба, кажется, ничуть не обеспокоившись.

Мазур, недолго думая, сказал по-русски:

– Ни хрена я не понимаю, кореш, что ты там лопочешь...

Эта фраза – вряд ли понятая незнакомцем – подействовала магически. Он остановился, пару секунд пытливо всматривался в лицо Мазура, наконец, уже вяло, сделал такой жест, словно хотел все же оставить последнее слово за собой, нечто вроде ленивого «Ладно, попадешься еще мне...». Засим оба, не торопясь, сели в машину, и она рванула с места под отчаянный визг покрышек, в три секунды исчезнув за поворотом.

– Эт-то что еще за тонтон-макуты? – спросил Мазур.

– Они и есть, – негромко просветил Кацуба. – «Ескадрон муерто». Тебе перевести?

– Не надо, – сказал Мазур. – Эскадрон смерти, кошке ясно...

– Ага. Спецотдел ДНГ по борьбе с терроризмом, нечто вроде корсиканских спецгрупп де Голля, когда он гонял оасовцев. – Кацуба ухмыльнулся. – Причем официально ничего подобного вовсе не существует в природе. Как неоднократно заявлялось с самых высоких трибун, в составе главного полицейского управления – не ДНГ, заметь хорошенько! – есть «Ескадрон моторизадо», нечто вроде группы быстрого реагирования, каковая борется с уличной уголовной преступностью. А все слухи о существовании некоего «эскадрона смерти» и его подчиненности государству – есть выдумка злонамеренных леваков и прочих партизан... Между тем реальное положение дел всем известно. У любого из этих лбов в кармане – бляха ДНГ с крылатой шпагой, только к ней еще добавлены буковки ЕМ... А в общем, я иногда думаю, что с леваками только так и следует бороться. Будь у нас в девяносто первом парочка таких эскадронов, еще неизвестно, как обернулись бы дела... Хола, мучачо![2]

Он жестом остановил парнишку, поспешавшего вдоль улицы с кипой ярких, в три краски, газет, кинул ему монетку, ловко выдернул из пачки верхний лист. Развернул с хрустким шелестом, вчитался и удовлетворенно хмыкнул:

– Ну да, конечно. Герильеро из «Капак Юпанки»... обстрелян полицейский участок в Барралоче... есть жертвы... гранаты... поисковые группы вылетели... Интересно, что эти «Юпанки» ни разу не пытались подорвать нефтепровод, по которому янкесы из «Петро» качают в порт здешнее черное золото...

– Хочешь сказать, они работают на...

– Не все и не всегда, – сказал Кацуба. – Попросту, согласно старому присловью, никто не знает, где кончается Беня и где начинается полиция. Любая экстремистская бражка, не мне тебя учить, профильтрована черт те кем – от агентов ДНГ до самых непонятных иностранцев. Вообще-то интересный народ. Боевики «Юпанки» на девять десятых – индейские метисы-чоло, а то и чистокровные индейцы, но вот головка – дело другое. Опять, как водится, дали снимки... Хороша, стерва?

– Да уж, – сказал Мазур, глянув на цветной снимок черноволосой красотки.

– Между прочим, чистокровнейшая праправнучка благородных кастильских идальго, – сказал Кацуба. – Виктория Барриос, дочка миллионера-судовладельца. В свое время закончила в Лиме Универсидад Майор де Сан Маркос – элитное заведение, здешний Оксфорд, старейший университет в Южной Америке, в пятьсот пятьдесят первом основан... Магистр философии. По данным ДНГ, в прошлом году самолично палила из базуки по загородному особняку родного папочки, который после этого публично обещал вздернуть блудную дочь на первом суку, мужик, надо сказать, такой, что обещание в случае чего выполнит. Вот они где, подлинные латиноамериканские страсти... Ага. Этот тоже не из метисов – чистокровный гачупино. Та же история, разве что папа не столь богат и учился отпрыск не в Перу, а в Париже. Начальник их ЧК. И третий, Пабло, опять-таки не пролетарий от сохи и не индеец. Вся головка. За каждого из этой троицы, кстати, назначена кругленькая сумма, а любому сотруднику ДНГ, кроме денег, еще и орден с мечами обещан. Ты присмотрись хорошенько, может, кто из этих фрондеров по дороге попадется, можно будет подкалымить...

– Шутишь?

– А черт его знает, – сказал Кацуба, сворачивая газету. – В конце концов, денежки законные плюс орден с мечами... А? Но каковы юные поросюки из элитных семей?

– Господи, это же не первый случай и даже не десятый, – сказал Мазур. – Тут тебе и Патти Херст, и дворянин Володя Ульянов, и Фидель...

– Сеньоры, какая встреча!

Перед ними стоял незаметно подошедший Франсуа – в столь же белоснежном костюме, насквозь респектабельный, с крупным бриллиантом в перстне и легкомысленной тросточкой под мышкой. Они с Кацубой тепло поздоровались по-здешнему (Мазур уже знал, что это называется abrazo): два друга, обнявшись, хлопают один другого по спине сначала правой, потом левой рукой.

Мазур неловко торчал рядом, совершенно не представляя, как ему с «третьим мушкетером» держаться, точнее, на каком языке говорить, – он не знал, в какой роли появился Франсуа на улицах столицы.

– Мой друг Влад! – воскликнул Франсуа на безукоризненном английском, кидаясь Мазуру на шею, и тот от растерянности покорно выполнил обряд abrazo. – Поистине, достаточно выйти на Сан-Августин и постоять там пять минут, чтобы без всяких хлопот, расспросов и поисков вновь обрести старых друзей! Кеведо был прав, когда посвятил этой улице поэму...

На них не обращали внимания – там и сям происходили столь же дружеские встречи с хлопаньем по спине, темпераментной жестикуляцией и сияющими улыбками, разве что разговор шел на испанском. Подступала вечерняя прохлада, и народ из числа благополучных массово выходил на променад.

– Пойдемте, – сказал Франсуа, беря их под руки и направляя обратно к площади Дель Соле. – Сеньор Влад, сеньор Мигель, можете меня поздравить. Франция, наконец-то, оценила скромные заслуги вашего покорного слуги, назначив его здешним почетным консулом. – Он понизил голос: – Железные документы, господа, подлинные. Почти тот же иммунитет, что у вас...

«Это должно было влететь в немалую копеечку, – подумал Мазур, – подлинный картон французского почетного консула». Но он уже убедился, что неведомые дирижеры денег не считают, швыряясь ими даже почище, чем в беззаботные советские времена. Выданные им с Кацубой «суточные» и «подъемные», мягко говоря, заставили тихонечко обалдеть. Вообще-то и российские дипломаты могли носить в бумажниках столь толстые пачки, но при условии, что они происходят из семейки члена Политбюро...

– Как настроение, Мигель и Влад?

– Беззаботно-рабочее, – сказал Кацуба, а Мазур промолчал.

Им оставили именно эти имена – потому что, как поведал Глаголев, встреча с доньей Эстебанией отнюдь не исключена, а она могла накрепко запомнить, что загадочные русские офицеры с «Достоевского» звались Мигель и Влад. Отчества и фамилии, правда, были другими, но последних прежних донья и не знала, помнится. Ладно, это пустяки, но больше всего Мазура угнетало, что его согласно новому привилегированному аусвайсу сделали не кем-нибудь, а военно-морским атташе в крохотном государстве на одном из Карибских островов, причем Кацуба был опять-таки не мелкой рыбкой, а третьим секретарем одного из российских посольств на континенте.

Душа не просто протестовала против подобного титулования – обливалась горючими слезами. Всю сознательную (то есть боевую) жизнь, оказываясь за пределами Отечества, Мазур либо числился кем-нибудь вроде младшего переводчика при самом зачуханном инженере, либо словно бы не существовал вообще, появляясь на «игровом поле» неким призраком, лишенным и намека на национальную принадлежность. И вот, на пятом десятке – не просто дипломат, а еще и военный атташе. На груди словно бы вывеска, ощущаешь себя голым и прозрачным, как хороший хрусталь. Что там чувствует Кацуба – его дело, а вот Мазуру было тяжко, непривычно и уныло...

2

Muchacho – парень (исп.)