Стервятник

В тридцать седьмом шустрого деятеля расстреляли то ли за троцкизм, то ли за постельную связь с супругой Ежова, но его версия гибели Ентальцева в историографии осталась. Сам Иосиф Виссарионович, задумчиво попыхтев гнутой трубочкой, сказал Берии: «Брэхня, конэчно – но агитационно. Издать массовым тиражом… – И, неподражаемо усмехнувшись в знакомые всему человечеству усы, изрек: – Жэнщина и политика – две вэщи несовмэстные, верно, Лаврэнтий?»

Лаврентий, конечно, поддакнул – попробуй тут не поддакни, – ханжески воздев при этом очи горе, взял высочайше одобренную рукопись под мышку и уехал щупать балерин. Прошли годы, Лаврентию Палычу всадили автоматную очередь в спину в собственном доме молодчики маршала Жукова, Сталина выселили из Мавзолея, а там и отменили развитой социализм, но в серьезных книгах по истории России до сих пор поминался бесстрашный заговорщик Ентальцев и его татарские сподвижники, преданные идеям европейского парламентаризма (бывший любимец обкома КПСС, а ныне ярый демократ, писатель Равиль Солнышкин даже накропал толстенный роман об этом мифическом восстании)…

– Слышь, хозяин…

Родион неохотно повернул голову. Шантарская погода, как всегда здесь бывало весной, выкидывала самые причудливые фортели – в течение добрых пары месяцев температура металась от немалых минусов к немалым плюсам. Сейчас как раз грянуло плюс пятнадцать, снег в центре быстренько стаял, мужчины без сожаления расстались с головными уборами и пуховиками, а прекрасный пол облачился в мини, и стройных ножек на улицах мелькало столько, что кавказские гости страдали хроническим косоглазием, а телефоны эскорт-контор раскалялись докрасна – словом, выполняя заветы Брынцалова, народец решительно отошел от политики, и даже газетная статейка, шумно обвинявшая классика Мустафьева в том, что он стучал особисту на сослуживцев по обозной команде, прошла почти незамеченной…

Родион и сам, забросив свитер в шкаф, надел джинсовый костюм с тонкой рубашечкой. А вот подсевший к нему субъект, хоть и выбритый более-менее прилично и пахнувший перегаром, в общем, в плепорцию, истекал потом в тяжелом суконном костюме и массивных ботинках. Как коренной шантарец, Родион моментально определил в нем бича – надо полагать, с расположенного неподалеку Центрального рынка. И с большим знанием дела ехидно поинтересовался:

– Корочки академика в поезде увели или десять баксов не хватает на билет до родного Роттердама?

Бич, которому обижаться не полагалось, сделал философскую рожу, но вместо увлекательного рассказа о своих невероятных невзгодах тихо предложил:

– Хозяин, паспорт купи…

– Чей? – несколько опешил Родион.

Сторожко оглянувшись, бич вытащил книжечку в синей обложке с красочным двуглавым орлом, раскрыл:

– Капитоненко Виктор Трофимович, прописан в городе Вятке… Слушай, даже на тебя немного похож. Он выбритый, а ты в бороде, в случае чего никто тебя не заставит ее сбривать… И по годам вроде подходяще.

Родион из любопытства глянул на страничку с фотографией – нельзя сказать, чтобы наличествовало явное сходство, но и в самом деле всегда можно сослаться на то, что «ботва» изменила лицо до полной неузнаваемости. Тридцать восемь лет – верно, разница небольшая….

– Купи, хозяин, – настаивал бич. – Рыночная цена – лимон, а тебе, как понимающему человеку, отдам за семь сотен…

– Да зачем он мне?

– Жизнь наша полна неожиданностей, – сказал бич. – Вдруг понадобится? Жрать не просит, а статьи за этакую негоцию в Уголовном кодексе пока что нет… Бери за семьсот?

Родион колебался недолго. Во-первых, ему польстило, что производит впечатление человека, способного выложить за здорово живешь семьсот тысяч, во-вторых, негоция несла явственный оттенок нелегальности, вполне соответствовавшей имиджу начинающего гангстера, в-третьих… и в самом деле, неизвестно, где и когда может пригодиться.

– А владелец, часом, бритвой по горлу не получил? – фыркнул он проформы ради.

– Обижаешь, хозяин. Возле вокзала в скверике сумочка валялась вечерней порой. Нажрался, видимо, и посеял. Ничего, доберется до своей Вятки, а шума и не поднимет никто, по нынешним-то временам… Берешь? А то понесу черным на Централку, те и за лимон возьмут…

– Ладно, – сказал Родион, огляделся, отсчитал семь сотенных. – Бери и испаряйся…

Бич отдал ему честь, спрятал деньги в недра прелого лапсердака и растаял, словно учредитель «Хопер-инвеста», – в доли секунды, бесследно.

Родион полистал паспорт, убедившись, что незадачливый гражданин Капитоненко женат, обременен двумя детьми и воинской обязанностью, а вот с законом в конфликты вроде бы не вступал – паспорт выдан аж в семьдесят восьмом, если и сиживал владелец за решеткой, то до этой даты. Спрятал его во внутренний карман и рассеянно стал созерцать стройную фигурку, декорированную кожаной курточкой и джинсовой мини-юбкой. Девушка стояла к нему спиной возле бюста, на плече лежала короткая толстая коса, а ножки были идеальные.

Повернувшись и поправив коричневые «хамелеоны», хозяйка идеальных ножек направилась прямиком к нему. Он узнал Соню прежде, чем успел удивиться такой непринужденности незнакомки.

– Привет, Клайд, – сказала она буднично, присаживаясь рядом. – Я издали заметила, как ты с бичиком ворковал. Карту с колчаковскими кладами продавал, поди? У них это сейчас в самой моде…

– Да нет, паспорт, – сказал Родион солидно.

– Купил?

– Ага.

– И правильно. Вдруг пригодится. А на мороженое мне денежка осталась? У меня вообще-то есть монеты, но мы на свидании или где?

Он сходил за мороженым в киоск поблизости. Соня, закинув ногу на ногу и мимолетно ему улыбаясь, принялась облизывать розовый цилиндрик, вызвав у него невольно самые раскованные ассоциации – и самые недвусмысленные желания.

– Молодой человек, у меня от вашего алчного взгляда скоро колготки задымятся… – улыбнулась она невинно. – Я вас умоляю, держитесь в рамках деловой встречи.

Сама она держалась абсолютно непринужденно, словно они были знакомы сто лет, и при дневном свете оказалась столь же красивой, без малейшей печати порочности на свежем личике. И, как в прошлый раз, тянуло к ней так, что позвоночник сверху донизу пронизывало сладким зудом.

– Что, и при солнышке нравлюсь? – спросила она тихо.

– Да, – сказал он хрипловато.

– Вот и прекрасно, Родик, а то я, грешным делом, чуточку опасалась – мало ли что по пьянке бывает, самые невероятные прожекты рождаются, чтобы пройти с похмельем…

– Нет уж, – сказал он решительно. – Все в силе. От и до.

– Ну, ты у меня прелесть. – Соня склонилась к нему, коснулась мочки уха липкими губами. – Как время проводил? Пай-мальчиком или ограбил кого?

– Было дело… – сказал он небрежно-таинственно.

– По мелочам, а? Ну, не обижайся, просто я в первой половине дня на язычок остра, только к вечеру мурлыкать начинаю… В общем, можешь мной гордиться. Колоссальную работу проделала, без преувеличений. Анализировала обрывочки фраз и вспоминала былые разговоры, что твой Штирлиц… Есть четыре наколки.

– А не мало?

– Милый, не будь жадиной… – усмехнулась она чуть свысока. – Если нам удастся их все прокатать, если даже три из них, на худой конец две – можно смело покупать билеты и сматываться в землю обетованную, то бишь в твой Екатеринбург… – Понизила голос: – У тебя пистоль с собой?

– Ага. – Он машинально потрогал кобуру, пристегнутую к поясу под курткой.

– Настроение?

– Боевое. А что?

– А то, что на дело нам с тобой придется идти уже часика через полтора, только сначала заедем за сумкой, я ее в камере хранения оставила. Даже бинокль раздобыла, десятикратник.

– Бинокль-то зачем?

– Пригодится, – авторитетно сказала Соня. – Видишь ли, Родик, если мы его не тряхнем в сжатые сроки, к вечеру, а то и пораньше, обязательно тряхнут другие – между прочим, профи, не нам чета. Так что придется поспешать, если мы с ними там столкнемся, что я вполне допускаю, и пушечка твоя не поможет – против нее будет добрых полдюжины…