Звезда на волнах

Но все вставало на свои места, конечно, пусть и невыносимо медленно. Среди вздыбленной земли, среди поваленных стволов, среди еще трепещущих ворохов обрубленных веток зашевелились пятнистые фигуры, они поднимались одна за другой, утверждаясь на ногах, они прислушивались к себе, понимали, что живы, – и эти ощущения ни с чем нельзя сравнить…

Потом послышалась резкая команда Морского Змея, и родившиеся заново люди, ведомые не разумом, а чисто военным инстинктом, с разных сторон бросились к нему.

Он был хорошим командиром и сделал все, чтобы м е х а н и з м моментально заработал вновь, без малейшего промедления, с прежней четкостью, без единого сбоя…

«Сволочам везет», – подумал Мазур через несколько минут, когда стал способен думать. Фань Ли был живехонек, хотя и превратился от страха в некий сгусток желе, удерживаемый в прежней форме исключительно прочным камуфляжным комбинезоном и высокими армейскими ботинками. Впрочем, его быстренько привели в более-менее пристойный вид неопасными для жизни и здоровья, хотя и способными ужаснуть прекраснодушного идеалиста методами. Но что поделать, не тащить же на себе стервеца…

Он-то был жив… А вот четверо «морских дьяволов» – уже нет. Лошарика больше не было, и Артемона тоже, и Мушкетера, но они-то оказались п о ч т и целыми, а вот то, что осталось от старлея по прозвищу Рыжий, занимало совсем мало места и не походило ни на бывшего человека, ни вообще на что-то определенное…

Но не было ни прочувствованных прощаний, ни долгих, ни коротких, и не было похорон. Нужно было уходить как можно скорее, и что у кого на душе, о том он и мог думать сколько влезет, бесшумно скользя меж поваленных стволов, воронок и оторванных верхушек деревьев. Мало ли что там текло по щекам, не обязательно слезы – очень может быть, что и пот, а то и древесный сок… Главное сейчас, как ни цинично это звучит, – при самом вдумчивом осмотре погибших ни один спец так и не поймет, кто они такие, откуда пришли, куда шли и кем были посланы. Просто убитые, без малейшей зацепки. Ни единой конкретной привязки к какой бы то ни было стране. Иногда выпадает и т а к а я смерть…

Главное, они вырвались из облавы. Потому что облава шла по джунглям не особенно рьяно, отнюдь не сплошной цепью – отдельными отрядами, цепями, группами. Солдатики, сразу чувствуется, отнюдь не горели желанием заработать пышные военные похороны с беретом на крышке гроба и какой-нибудь блистающей висюлькой, приколотой к траурной ленте на портрете. Облава передвигалась неспешно, постреливая в стороны, дабы обозначить рвение, перекликаясь и часто останавливаясь под предлогом, что впереди усмотрелось нечто подозрительное и следует хорошенько разведать местность, прежде чем кидаться очертя голову в чащобу.

Одним словом, поредевший отряд проскользнул через кольцо низкорослых раскосых солдатиков, как стальная игла сквозь ветхую дерюгу, – просто в один прекрасный момент оказалось, что стрельба, шум моторов, могучее лопотанье парочки вертолетов и прочие звуки неспешно, словно сытый удав, ворочавшейся облавы доносятся уже сзади, исключительно сзади.

Проходя по гребню невысокой горушки, они увидели слева, в распадке, грозную на вид, но совершенно бесполезную, сразу чувствуется, суету. На открытом месте стояли бок о бок три громоздких американских бронетранспортера, «сто тринадцатые», больше всего похожие на гигантские коробки из-под обуви, по прихоти спятившего конструктора снабженные гусеницами. Пулеметчики с крайне деловым видом палили в белый свет, как в копеечку, ч е с а л и по далеким джунглям, как бог на душу положит. Здесь же было развернуто нечто вроде передвижного командного пункта – под маскировочной сетью на четырех бамбуковых кольях собралось с полдюжины субъектов, отмеченных приличным количеством золота на погонах и кокардах, что-то обсуждали, сгрудившись вокруг карты на раскладном столике, – стратеги, бля, каждый глядит в Наполеоны… И персональные джипы при них, и набитый солдатами грузовик для охраны…

Опытному глазу военного человека сия картина о многом говорила. Будет истрачено превеликое множество патронов и сожжено море горючки, тонны бомб и ракет исполосуют джунгли – а в результате наверх уйдет правильная, толково составленная туфта. Там будет полный, классический набор опытного очковтирателя – привлечены значительные силы, прочесаны огромные площади, личный состав проявил нешуточный героизм, а еще было достигнуто полное взаимодействие всех родов войск, и слаживание частей прошло не в каких-то тепличных условиях, а именно в боевых. Кто-нибудь, очень может оказаться, получит висюльки – чем золоченее погоны, тем авторитетнее висюлька. И никто никогда не узнает, что эта ленивая и грандиозная, для галочки устроенная облава, сама того не ведая, унесла жизни четырех отличных парней.

Руки чесались поднять пулемет и влупить пару метких очередей по жирным хомякам под навесом – чтобы поползли на карачках, как ненароком вспугнутые тараканы, чтобы узнали на собственной шкуре, что такое н а с т о я щ а я война…

Но они, конечно же, не могли себе позволить такой роскоши. Они бесшумно прошли мимо, растворились в джунглях, и довольно быстро пулеметные очереди утихли вдали.

До цели им оставалось всего ничего – километров пятьдесят. Вполне достаточно, чтобы вся тоскливая боль, вся горечь перешли в иное состояние, осели где-то в глубине души, где уже хватало такой вот устоявшейся, потаенной печали. Достаточно, чтобы свыкнуться, смириться, вновь превратиться в ходячие автоматы, озабоченные скрупулезнейшим выполнением задания…

Глава третья

Бросок третий: обретение потери

Как это сплошь и рядом случается с долгожданной целью, к которой добираешься долго и мучительно, таинственное Токабанге (именно так, в русской грамматике название было женского рода, а как там обстояло в местной, Аллах его ведает, кто бы выяснял…) оказалось ничем непримечательной, скучнейшей дырой. Ни капли в этом захолустном местечке не было таинственного. Всего-то навсего полдюжины субтильных домишек на берегу широкой медленной реки, спокойной и грязно-желтой. Правда, среди них выделялся некоторой основательностью тот, где обитал племянник Фань Ли, занимавший почетный пост Деревенского Китайца. Причал из потемневших досок, несколько навесов, цистерна на тронутых ржавчиной подпорках. Одним словом, дыра.

Насколько они уже знали из откровений Фань Ли, местечко это, чьи жители официально кормились рыбной ловлей и огородами, на самом деле было одним из перевалочных пунктов не самой серьезной контрабанды, а посему сюда не заглядывали ни партизаны, ни полиция – и с теми, и с другими давно договорились, чтобы держались подальше в обмен на некоторую мзду…

Каким бы искренним и покорным ни казался почтенный господин Фань Ли, доверять ему не следовало ни капельки, а потому они сидели на окраине джунглей не менее двух часов, наблюдая за жизнью крохотного поселка. Собственно говоря, жизнь вовсе не казалась ни оживленной, ни интересной – за все время только из одного дома выходили пописать в лес двое местных, да жена племянника ходила на огороды…

На исходе второго часа Морской Змей после недолгой консультации с Мазуром и Князем отдал приказ…

Силы их уменьшились на треть, но и с оставшимися можно было без труда блокировать деревушку, размерами не блиставшую. Четверо, возникнув из джунглей, как чертики из коробочки, встали в оцепление, пулеметчик остался в джунглях прикрытия ради, а остальные, уже не скрываясь, в полный рост двинулись по вытоптанному пустырю, с превеликой натяжкой способному сойти за главную улицу. Идущая в авангарде двойка в молниеносном темпе п р о в ер и л а один дом, никого там не найдя, второй…

Из третьего выскочили те двое, давешние писуны. Черт их знает, что они там себе решили, но у одного оказалась в руках потрепанная английская винтовочка, из которой он всерьез собрался шарахнуть по пришельцам.

Вот только не в том настроении они были, чтобы расшаркиваться и вести светские беседы… Шагавший впереди Железный Дровосек, не потеряв ни секунды, единственным выстрелом с бедра угодил нахалу прямо в лоб, и тот, выронив винтовку, кувыркнулся с невысокого крыльца. Второй, вооруженный лишь крисом на поясе, моментально плюхнулся ничком, закрыл голову руками, показывая всем видом, что он человек рассудительный. И потому его оставили жить.