Страница 65 из 68
Ну что ж, когда страна прикажет быть героем… Ребята и в самом деле подобрались не те, которых может обескуражить отсутствие карт-двухверсток, дорожных указателей и пивных киосков. Общий характер местности известен, кое-какие вводные данные имелись, об опасностях в лице ядовитых змей, партизан, диких быков и правительственных войск получили некоторое представление, компас – штука знакомая. В конце-то концов, как мудро подметил Морской Змей, Колумб отправился в плаванье снаряженным в сто раз хуже и ничего – открыл Америку, помер адмиралом…
Они вернулись к месту общего сбора – как раз вовремя, чтобы выслушать доклад разведчиков, старательно прочесавших «челноком» тот район, куда следовало двигаться. Доклад был не особенно оптимистичен: километрах в трех впереди на лесной дороге наметилось нехорошее оживление – то и дело проскакивали грузовики с солдатами, прошли два броневика, летали вертолеты. В сочетании с рапортом радиста, фиксировавшего обильный радиообмен меж доброй полудюжиной раций – в эфире наблюдалось форменное столпотворение, – получалось, что они, похоже, ненароком угодили чуть ли не в самый центр проводимой с размахом контрпартизанской операции. Предусмотреть этого никто не мог, но и концом света это, безусловно, не было – следовало всего лишь выскользнуть потихоньку из кольца, а уж этому их учить не нужно…
Покосившись вправо, Мазур с неудовольствием поджал губы. Они одни без всякого труда просочились бы через любые боевые порядки, но пришлось тащить с собой этого урода Фань Ли, человека, безусловно, не лесного, и бдительно его опекавшего Безымянного Товарища, который, судя по впечатлениям последнего дня, тоже был не из сибирских таежников…
Вон он сидит, дворецкий хренов, – в камуфляже, как и положено, чтобы сливался с пейзажем, всем видом показывает, как ему плохо и тягомотно посреди дикой природы, толстая ряшка вся в поту, за сердце демонстративно хватается, на жалость бьет…
Хорошо еще, не пытается закатывать спектакли, отказываясь идти по причине взбунтовавшейся печени, мозолей на пятках и общего невроза организма. Поначалу взялся было плестись по-черепашьи, норовя прилечь на отдых чуть ли не через каждые сто метров, но из него быстро выбили эту дурь посредством демонстрации в опасной близости от яремных вен сверкающего кинжала. После чего веселости у китайца не прибавилось, равно как и бодрости, но изображать немощного столетнего паралитика быстренько перестал…
– Что там? – спросил Морской Змей.
– Ушли наконец, – сказал Мазур. – Градусов на сорок к зюйду. Нам, стало быть, надо брать еще градусов на сорок правее…
– Вот именно.
– Самолеты разлетались, падлы…
– А что поделаешь? – философски спросил Морской Змей. – Попала собака в колесо…
Он замолчал, задрал голову. Вновь, совсем низко, раздался зудящий вой реактивного движка – и не одного, что характерно, самолетов было не менее пяти, и приближались они с разных сторон…
Высоко, в просвете буйной зелени, мелькнул характерный силуэт «тридцать седьмого» – штурмовик чесал едва ли не над самыми кронами. Следом промчался второй, судя по звукам, они развернулись и целеустремленно возвращались…
– Ложись! Рассыпаться!
Резкую команду Мазур выполнил на автопилоте, не раздумывая, как и следовало ждать от профессионала. Он плюхнулся лицом в какую-то раскудрявую зелень, остро пахнущую прелью и гнилой влагой, прямо перед глазами корячилась большущая черно-зеленая козявка самого неприятного вида…
Первый разрыв грохнул метрах в ста от того места, где он валялся, вжавшись щекой в неизвестную по имени траву. Ощутил всем телом, как земля тяжко качнулась, словно земной шар собрался вдруг выскользнуть из-под брюха. Инстинктивно зажмурившись, определил источник шума – стандартная ракета «воздух-поверхность», никаких сомнений… Тр-раххх! А это уже авиабомба, каких эта чертова птичка может поднять поболее двух тонн…
Разрывы грохотали уже непрерывно, на их фоне спятившими швейными машинками захлебывались длиннющими очередями автоматические пушки, беспорядочно полосовавшие джунгли справа налево, вдоль и поперек. Грохот залепил уши вязкими пробками, по сторонам слышался отчаянный тягучий треск, это валились кое-где вывороченные бомбами деревья. Штурмовики обрабатывали чащобу по полной программе, проносясь над самыми кронами, рев моторов возникал с самых неожиданных сторон…
Чуть повернув голову, Мазур левым глазом увидел, что вокруг стало словно бы светлее, – ага, метрах в десяти перед ним уродливо и нелепо громоздится свежий выворотень, дерево рухнуло, и, слава богу, не на него, вершиной в том же направлении, куда он лежал головой… В просвете, показавшемся огромным, как стадион, мелькнуло брюхо штурмовика – и вновь рванула бомба, так близко, что Мазур на секунду ослеп и оглох. По спине словно дюжина нагаек хлестнула, но тело не ощутило рвущего плоть металла, это всего лишь осыпала щедро взметнувшаяся влажная земля…
Нельзя было долго здесь лежать, и двигаться нельзя… Сделав над собой усилие, он все же переполз левее, в заросли какой-то дряни вроде разлапистого папоротника. Скр-ррр-ррр! Неподалеку хлестнула по земле очередь из автоматки, калеча стволы, вырывая щепу, взметая охапки травы. Казалось, что он лежит на великанских качелях, а хозяин их, великан, спьяну швыряет доску, как в голову взбредет…
Бомбы летели со столь малой высоты, что не было ни свиста, ни надрывного воя, и это только хуже – невозможно угадать, где рванет в следующий миг, кажется, что все они нацелены прямехонько в тебя, что это тебя усмотрел сверху глазастый пилот и задался целью непременно достать…
Тишина. Что же, кончилось? Когда рев моторов окончательно утих вдали, Мазур решился поднять голову.
И понял, что радовался напрасно.
Тройка «Скайхоков» показалась высоко в небе, выстраиваясь «каруселью». Это уже было гораздо серьезнее – и бомб «небесные соколы» несли гораздо больше, и пушки у них были солиднее… Как и «тридцать седьмые», после вьетнамской кампании масса «Скайхоков» оказалась не у дел, и янки щедро поделились ими с прилегающими странами, теми, с которыми дружили, конечно…
По возрасту Мазур не успел о т м е т и т ь с я во Вьетнаме, но теперь на собственной шкуре понял, каково там было тем, кто успел, что им пришлось пережить…
Пронзительный, надрывный вой, раздирающий каждую клеточку тела. Остроносые бомбы летели длинными вереницами, кувыркаясь, снижаясь – а потом он ничего больше не видел, вжался в землю, пытаясь стать плоским, как бумага, бесплотным, крохотным, как муравей…
Вот теперь-то авиация г р о х н у л а по-настоящему…
Со всех сторон вставали клубы пыли, фонтаны разметанной земли, свист, грохот, удары по барабанным перепонкам, земля тряслась уже непрерывно, мир потонул в грохоте и тьме… Не было ни мыслей, ни чувств, сознание словно растворилось в конвульсиях взбаламученной тверди, казалось, что весь земной шар рассыпался облаком пыли, и больше нет ни неба, ни моря, ни людей…
Бомбежка страшна не только смертью, сыплющейся со всех сторон, словно само небо превратилось в ливень из бесконечных кусков зазубренного металла. Страшнее всего то, что от застигнутого бомбежкой человека ничегошеньки не зависит. Без разницы, трус он или герой, молится он Богу о спасении или кроет матом весь белый свет. Бессмысленно что-либо делать, бесполезно вжиматься в землю и бесполезно бежать сломя голову. Обделайся ты от страха или гордо ори в небеса высокие слова, ничего этим не изменишь. Бал правит слепой случай, а ты, превратившись в лишенную собственной воли песчинку, должен лежать и ждать, потому что ничегошеньки сделать нельзя…
Если существует ад, то он зовется – бомбежка…
Потом обрушилась тишина, и не сразу стало понятно, что это н е ч т о оглушительное, звонкое, необозримое, всеохватное и есть т и ш и н а… Истерзанные барабанные перепонки, рассыпавшееся сознание не сразу ощутили тишину, свыклись с ней, обрадовались ей до потока слез по щекам.
Когда Мазур поднялся, машинально проверив оружие, мир стал другим. Остро пахло горелой взрывчаткой, рваным металлом, и эти запахи, смешиваясь с волной почти физически ощутимых, тяжелых ароматов древесных соков и влажной земли, порождали неописуемое сочетание – казалось, планета родилась заново в гигантском катаклизме, в громе и пламени, и все теперь будет иным, не прежним…