Страница 40 из 41
— Именно кому-то, — добавил мрачно лейтенант, — либо обезьяне, либо человеку!
— Бежать, бежать надо отсюда, — схватился за голову князь, — иначе я с ума сойду!
— Вы-то не убежите, — оказал есаул Дзюба, смотревший в окно, — а вон тот молодчик скоро убежит. Я говорю про капитана Араканцева. Вон он идет по двору с дочерью полковника Батьянова.
— Этот убежит! — уверенно подтвердил моряк. — Этот подозрительный тип определенно держит курс на ост! И чего ради он припер сюда? Ведь он же сегодня свободен?
— Тише, — сказал хорунжий, заглядывая в полуоткрытую дверь. — Они сюда поднимаются.
Араканцев пропустил вперед Долли, а потом и сам шагнул через порог курительной.
— Господа, — сухо сказал он, — Долине Григорьевне желательно посмотреть на сегодняшнее торжество, а кстати и на работу зверей. Я хочу провести ее на верхнюю галерею. Оттуда все видно, и там совершенно безопасно.
Никто не ответил, только есаул молча посторонился, освобождая дверь на верхнюю галерею. Когда же Араканцев и Долли скрылись за ней, он, злорадно улыбаясь, задвинул засов.
— Пусть постучат! Ишь, словно в театр пришли!.. Этот Араканцев вообще ведет какую-то странную игру, — злобно волнуясь, заговорил Громыко. — Ну, скажите, чего ради он поступил сюда обезьяньим надсмотрщиком? Мы — дело десятое! Немцы не пошли, во-первых, потому, что боятся обезьян, а во-вторых, потому, что пфейферовские рабочие забастовали и никто из них не хочет играть гнусную роль стачколома. Мы же в таких случаях — верная затычка! Но он-то, он-то зачем здесь?
— Действительно, странно, — проговорил есаул. — И чего он в Совдепию не едет? Там ему готов и стол и дом.
— Господа! — крикнул вдруг князь, — сюда идет сам шевалье д’эндюстри Пфейфер, а с ним орава каких-то типов.
— Бабушкина гвардия, по местам! — рявкнул есаул, вылетая первым из курительной.
— Свистать всех наверх! Аврал! — шмыгнул за ним Громыко.
Остальные выскочили молча.
— Господа, я встречаю вас сегодня здесь не только как дорогих гостей, — тараторил «толстый Фридрих», от возбуждения багровый, как вареная свекла, — но и как моих друзей и единомышленников. Ваше присутствие дает мне новые силы для моей трудной работы и укрепляет веру в нашу конечную победу на благо общества.
«Единомышленники и друзья» двигались за Пфейфером робким табунком. Видимо, многие из них уже жалели, что решились на такую безумную экскурсию.
Глухо доносившийся откуда-то снизу рев зверей заставлял их поеживаться. Первым шагал высокий сухой генерал, убеленный сединами, прославившийся разгромом двух французских армий в мировую войну. Вторым шел дородный и румяный пастор. За сутаной, как ребенок за материнской юбкой, семенил омонокленный крамольный член рейхстага. Он почти ничего не слышал и не видел. За ними шла стадом кучка экспертов, журналистов и фотографов.
— Прошу сюда, господа, — сказал Пфейфер, выводя гостей на металлическую площадку, возвышавшуюся над цехом. — Отсюда нам будет все видно. С вашего разрешения, я начинаю! — театрально поклонился он и, перегнувшись через перила, сделал какой-то знак выстроившимся внизу надсмотрщикам.
Тотчас же в правом углу цеха поползла вверх на цепях огромная металлическая решетка. Открывшийся люк зачернел, как гигантская пасть. Сходство его с огромной пастью чудовищного зверя дополнял глухой переплетающийся рев, неясный гул, вырывавшийся из его таинственных недр. Рев и гул этот нарастали, усиливались, заставляя дрожать стекла в рамах.
— Звери приближаются! — дрогнувшим голосом сказал пастор.
С десяток надсмотрщиков выстроились с бичами наготове по обеим сторонам люка.
— Ой! А? Что? — вцепился вдруг судорожно в рясу член рейхстага.
— Боже, боже мой! — возвел очи к небу поп.
Сзади зашушукали остальные гости.
Волнение это вызвал Гамилькар, первым выпрыгнувший из люка. Он был зол и мрачен. На ногах, как человек, пошел он вдоль ленты конвейера и, заняв свое место, застыл в мрачном ожидании.
Следом за Гамилькаром показалась лавина громадных обезьян всех оттенков и цветов: черные, бурые, красные, рыжие, серые, желтоватые, синеватые. Гориллы, орангутанги, шимпанзе, гиббоны! Это была какая-то кошмарная шевелящаяся волосатая масса. Глаз не успевал выхватить отдельные экземпляры, и все это кошмарное шествие казалось бредовым видением.
А Пфейфер заговорил резким, повышенным тоном лектора:
— Рекомендую, наша рабочая сила! Гиббоны — рост чуть больше метра! Это, так сказать, малютки! За ними — шимпанзе. Метр с третью! Орангутанги — полтора метра! И, наконец, гориллы — два метра и выше! Но обратите внимание на руки, на плечи!
А обезьяны все сыпались и сыпались из люка.
Вот произошла заминка. Подрались на ходу орангутанг и горилла. Свистнули бичи. Снова порядок, снова вереница волосатых тел. Торопливой рысцой на четвереньках выбежали запоздавшие. Цех был полон обезьян. В образцовом порядке заняли они свои места у конвейера. Пфейфер снова сделал какой-то знак. Загудели моторы, медленно поползла конвейерная лента.
И тотчас же зашевелились руки обезьян, быстро хватавших плывущие мимо них металлические части, что-то проделывавших с ними и клавших обратно на ленту.
— Сборка сложной втулки! Прошу убедиться! Не работа концерт! — торжествующе воскликнул Пфейфер.
Гости, разинув рты, глядели на обезьян, работавших действительно с концертным единодушием.
— А теперь, господа, — обернулся к гостям Пфейфер, — прошу вас спуститься вниз, в цех! Поглядите поближе на работу моих питомцев. Безопасность гарантирована. Надеюсь, вы понимаете, что я бы и сам не рискнул…
— Нет, я не пойду, — нервно вырвалось у пастора.
— Да не трусьте, ваше преподобие! — добродушно засмеялся генерал. — Идемте. А в случае чего, на миру и смерть красна.
— А? Что? — пролепетал член рейхстага.
— Я говорю, эти звери могут разорвать нас на части! — крикнул ему в ухо поп.
— Очаровательно! — проскрипел народный избранник и с безразличием куклы начал спускаться по железному трапу.
На верхней галерее, невидимые снизу, стояли Долли и Араканцев.
— Почему ты дрожишь, Долли? — удивился Андрей.
— Я не думала, что это будет… так жутко! — прошептала девушка.
— Долли, прошу тебя! — умоляюще говорил Араканцев. — Видишь, они теперь все внизу. Натрави на них хотя бы одного Гамилькара! Испорть им праздник. Постращай эту сволочь!
— Не проси, Андрей, — ответила девушка. — Будь благоразумен. Ради временного дешевого эффекта не убавляй шансов на конечную победу!
Пфейфер вел гостей между рядами обезьян. Он окончательно вошел в свою роль. Речь его лилась легко и вдохновенно. Гости слушали чрезвычайно внимательно, поощряя его остроты дружным, хотя и не очень громким, смехом.
— Теперь вы убедились, господа, — сказал он, — что мы вскоре сможем обойтись без этих буянов-рабочих. Недурно мы устроились, а?
Гости заметно осмелели. Генерал испытывал выдержку и дисциплинированность обезьян, поднося к самому их носу припасенную заранее кисть винограда. Но ни один из четвероруких рабочих не поддался соблазну. Они лишь провожали мучителя взором, полным немого укора, тоски и недоумения.
— Ловко! — крякнул полководец. — Прямо не фабрика, а… зверинец!
Пфейфер, не понявший этой двусмысленной похвалы, польщенный, расшаркался.
Пастор умилялся и осыпал обезьян крестным знамением. Оживилась даже развалина из рейхстага.
Приложив монокль, он склонился низко над огромной гориллой. Обеспокоенная таким вниманием, обезьяна, не отрываясь от работы, поддала коленкой в зад особы.
— А? Что? Очаровательно! — удовлетворенно произнесла особа.
Пфейфер повернулся вдруг лицом к гостям и, хитро прищурив глаз, воскликнул:
— На десерт, так сказать, я открою вам некую тайну. Меня спрашивали тысячу раз, в чьей голове родилась эта блестящая идея, — обвел Пфейфер широким жестом цех. — Я скрывал имя автора, но теперь не нахожу больше нужным молчать. Это один русский, из разряда полусумасшедших гениев, характерных для России! Но вы же знаете, господа, что трезвая немецкая голова способна вытянуть нужное даже и из полупомешанного! Автор «обезьяньего цеха» не присутствует на нашем торжестве. Я не выпускаю его никуда с острова Нейверна, потому что у всех этих русских, как говорится, пожар в голове! Нельзя знать сегодня, как они поступят завтра. А полковник Батьянов — особенный сумасброд! Он не менее опасен, чем вот эти звери, его ученики!