Побег куманики

Свое зеркало я, как и профессор, считаю символом серебра, но никаких мистических предчувствий у меня нет. Не хочешь же ты сказать, что меня убьют серебряной пулей? Или проткнут серебряным копьем?

Зеркала — и это тебе известно, разумеется, — магические символы бессознательных воспоминаний, они удерживают душу в равновесии. Очень полезная в хозяйстве вещь.

Вот профессору с его фаллическим символом неясной этиологии, может статься, придется туговато! Шучу.

Этот деревянный дилдо с инкрустацией, который он оставил себе, если и является символом бессмертия, то разве что того мгновенного, растворимого бессмертия, которое ты так любишь, Фиона.

Помнишь, как ты говорила со мной по-итальянски, когда я пытался учить его в Мемфисе? В постели это звучало так сочно и сладко, не то что на учебных CD, которые я крутил в плеере.

— Vivace та поп troppo ! — говорила ты прямо мне в ухо, у меня до сих пор колени подгибаются, когда я слышу итальянскую речь… а ведь ты знаешь всего пару-тройку неловких фраз!

И еще — возвращаясь к зеркалу, которым ты меня так трогательно пугаешь, — это же символ Марии, давшей миру подобие Бога, который отразился в ней, как в зеркале, и отражение его — Иисус… это я не сам придумал, увы, а нашел у Якоба Бёме.

Впрочем, что я тебя уговариваю, когда мне положено беспрекословно тебя слушаться, о строгая госпожа! Ухожу из кафе, передо мной гора кофейных блюдечек и фантиков, я и не заметил, как все это съел и выпил, — очень волновался, пока писал тебе, сам не знаю почему.

Спасибо за намеки на встречу в Лондоне, я их оценил.

Густоп

без даты

bobos van al mercado, cada cual con su asno[95]

как же звали того парня в барселоне, что сказал мне — мо, да ты педик, разрази тебя гром?

у него были гладкие индейские волосы и убедительная грудь под сетчатой майкой, мы с ним таскали реквизит по бесконечным коридорам погорелого театра лисеу — его в то лето открыли заново и взяли человек шесть на временную работу, нас пристроил мой квартирный хозяин, бывший, еще в эшампле — а парня звали трой, я встретил его в баре дня за два до того, все это было в две тыщи втором году, да почти что и не было

в перерыве я зашел в туалет и выстирал свою рубашку тягучим розовым мылом для рук, это был первый день работы — и я, как дурак, пришел в белой рубашке и в шортах, вернее — в джинсах, обрезанных выше колена, думал, что представят менеджеру или что-то в этом роде, но меня сразу послали вниз — таскать коробки с золотыми луковками и шпилями из бориса годунова

луковки были переложены стружкой и пахли размокшим чаем и лаком для ногтей, потом нам велели клеить красно-белые квадраты на картонный пол, и пока мы там ползали, я мучился воспоминанием о той картине в эрмитаже, малые голландцы? большие? ну, где госпожа и служанка на веранде, там такой же пол сумасшедший, я ходил на него смотреть раз сто, но вспомнить, чья картина, так и не смог, я уже тогда многое забыл, в две тыщи втором

и вот я выстирал рубашку и только сел на свежем красно-белом полу покурить, как трой примчался из коридора, где обхаживал круглолицую гримершу на трехметровом рулоне плюшевых занавесей, вырвал мою сигарету и замахнулся ладонью, понарошку, разумеется, — эступидо! нас же выгонят на хрен отсюда, пендехо! он не слишком-то злился, этот трой, просто девушка смотрела

я поймал его за руку, за горячее запястье, и понюхал — оно пахло жженым сахаром, так пахли ломкие домашние карамельки на нашей даче, мы с братом набивали ими карманы, а вечером выгребали подтаявшую крошку, глаза троя расширились, я поднес его ладонь ко рту и — лизнул, сам не зная зачем, и до сих пор не знаю

без даты

о чем я думаю? был такой индийский поэт калидаса, он думал, что жемчужные раковины, которые поднимаются со дна напиться дождя, так изумились однажды, увидев над морем облака и птиц, что остались распахнутыми навсегда, потом они, разумеется, отрастили стебли, пустили корни и стали лотосами

а я бы написал, что кувшинкой, в кувшинке больше удивления, разве нет?

без даты

если кошка ведет себя как собака, а женщина — как мужчина, они всегда могут рассчитывать на место в моем доме

и — если наоборот

правда, дома у меня нет, но ведь будет же, доктор, ведь будет же

что значит сходить с ума? это когда ты видишь свое движение, свои движения не так, как видят его — их? — другие

ты дервишем кружишься, запрокинув драгоценную голову, соединяя космос с почвой растопыренными руками, а им кажется, что ты топчешься на месте в клеенчатом коридоре и трясешь волосами, ты идешь душистым полиэтиленовым снегом над маленьким Лондоном или запаян трехмачтовым фрегатом в бутылке из арктического льда, а им кажется, что ты застрял в сувенирной лавке, и завыва-а-аешь, и ду-у-уешь, или — ты говоришь, что у тебя будет дом на лиловом холме, усыпанном цветами тамариска, и в саду у тебя будет арка из живых ящериц, стоящих на хвостах, застывших в поцелуе, а они переглядываются

это потому, что вы двигаетесь по-разному, хотя четыре дерева держат ваше небо, четыре страны света — источник ветров, и четыре больших кувшина — источник дождя

без даты

сегодня был у барнарда и покрасил ему крыльцо — в разные цвета, как ступени зиккурата, правда, на семь небес не хватило

два лохматых парня в порту красили потрепанную лодку в синий и желтый, я попросил у них остатки в круглых ведерках, ведерки барнард тоже прибрал — у него слабость ко всему чисто белому, даже чашки чайные и те без рисунка

да и ступенек всего три — три шага вишну, если уж на то пошло

жаль, что барнард не парс, они бы означали три стадии посвящения, а это всегда интереснее, чем просто шаги, хотя бы и божественные

без даты

надо с мысленным прищуром

подходить к любым натурам[96]

говорят, данте представлял свои рифмы прекрасными девицами, ему так легче было смириться с их неустойчивой походкой, а я свои слова представляю каплями аравийского халвана на коре головного мозга, и с этим ничего уже не поделаешь

вот и сегодня: в голове жужжит и весь день в палате пахнет сосновой смолой, похоже, у меня снова расцвела шишковидная железа

From: др . Фиона Расселл

[email protected] /* */

То: Густоп Земерож

(распечатать для профессора Форжа)

Оскар Тео, дорогой мой профессор, я прошу вас простить мне мой внезапный отьезд и дурацкую шутку с белкой. Мне, право же, до сих пор стыдно и неловко.

Вы вправе судить меня строго, ведь я оставила вас — в буквальном смысле — на произвол судьбы.

Более того, предположения, которые я здесь выскажу, должны были прийти мне в голову задолго до моего отъезда в Мадрид, ведь все это отнюдь не внезапное озарение, а скорее мой способ интерпретации фактов. К тому же многое здесь неразрывно связано с моим ремеслом.

В свое оправдание могу сказать только, что последние три недели на острове совершенно выбили меня из колеи, голова моя шла кругом, мне казалось, что вы впутали меня в какое-то кошмарное предприятие и что я — вместе с вами, разумеется, — ответственна за все, что происходит и произойдет с людьми, участвующими в вашей — нашей? — игре, истинная суть которой по-прежнему остается для меня загадкой.

95

bobos van al mercado, cada cual con su asno (исп.) — дуракам закон не писан.

96

надо с мысленным прищуром // подходить к любым натурам — строки из стихотворения Льюиса Кэрролла «Poeta Fit, Non Nascitur» (1860-1863). Пер. А. Шараповой. Poeta Fit, Non Nascitur — перифраз латинского выражения «Poeta nascitur non fit» (поэтом рождаются, а не становятся).