Страница 70 из 94

За гранью

Еще до того, когда отец открыл ему тайну Хранителей, маленький Альберт размышлял о каком-то мистическом сходстве между офицерами и атлантами. Атланты казались ему застывшими в карауле воинами, давно и безнадежно ждущими смены. Идет время, но давно уже поняв, что положение безнадежно и смены не будет, они продолжают держать свой груз, потому что таков их долг. Именно глядя на них, в некотором смысле своих ровесников (Новый Эрмитаж построили всё в том же семьдесят первом), он черпал силы и в юности, в годы пребывания в училище, и в молодости, в бытность не знавшим жизни лейтенантом, и в зрелые годы. Теперь ему хотелось получить от атлантов молчаливую поддержку перед неизбежной смертью. Как бы поступали люди, если бы знали, сколько им осталось до смерти лет, дней, часов? Как бы они поступали, если бы точно знали, что ждет их после смерти? Альберт Германовиї не знал ответа на эти вопросы, да и никогда не задумывался над этим. И сейчас, когда от перехода в мир иной он был отделен лишь силой волшебного перстня, каперанг не считал нужным тратить время на бесплодное философствование. Нужно было исполнить свой долг, а затем уходить. Все равно уже нельзя ничего изменить и оставалось только надеяться, что Господь будет к нему милостив и Высокое Небо примет своего сына.

Суворовская площадь и Марсово поле, несмотря на уже довольно поздний час, оказались заполнены народом, людно было и на Дворцовой набережной. А вот Миллионная, действительно, оказалась пустынной, он быстро дошел до Первого Зимнего моста и остановился, облокотившись на перила.

Атланты, разумеется, стояли на своем месте. Даже крушение монархии не заставило их пренебречь своими обязанностями. Альберт Германович попытался представить, что произойдет, если хоть один из них на мгновение ослабнет. Пожалуй, не удержат остальные тяжесть крыши, и обрушится весь портик прямо на мостовую. Так и Хранители… Место выбывшего должен занять новый, или тайна окажется погребенной в глубине веков.

С самого начала войны, с августа четырнадцатого он испытывал беспокойство — кто сможет охранять тайну, если с ним что-то случится. В прошлом году наконец-то подрос старший сын, Густав, которого он и приобщил к древнему знанию. Однако в глубине души Альберт надеялся, что в ближайшее время мальчику брать на свои плечи этот тяжкий груз не придется: все же сынишка был слишком мал. Мальчишке всего одиннадцать, разве это возраст?

Хотя способности у сына были необыкновенными. Наверное, из таких мальчишек в далёком прошлом вырастали легендарные гармэ — маги высшего уровня.

Впервые с даром Густава Альберт столкнулся ещё в мирном двенадцатом, когда мальчишке было всего шесть лет. В тот день отец с сыном мирно гуляли по Невскому, о чём-то разговаривали, как вдруг, рядом с Гостиным Двором, малыш поклонился шедшему навстречу мужчине в дорого пальто и на испанском произнёс:

— Buenos Dias, Su Majestad! [45]

А следом поклонился его спутнику и повторил ту же фразу на русском.

Альберт смешался, пробормотал:

— Извините, господа! Мой сын.

На всякий случай добавил по-испански:

— Perdoneme, Senor! [46]

— Que alegre nino, [47] — по-испански ответил тот, кому Густав поклонился первым, окончательно смутив моряка: как мог малыш угадать во встречном испанца.

— Ничего страшного, — по-доброму усмехнулся второй незнакомец, совсем молодой ещё мужчина со светлыми усами.

Альберт потащил скорее сына от греха подальше, а потом, усадив на скамейку напротив колоннады Казанского собора, с неприличной для боевого офицера беспомощностью спросил:

— Густав, что же это за шутки?

Сын наморщил лобик и серьёзно ответил:

— Папа, это не шутки. Это настоящие короли. Только шахматные.

Альберт несколько мгновений непонимающе смотрел перед собой, пока не осознал, что шахматный король — это не только деревянная фигурка, но и чемпион мира по шахматам. Поняв, улыбнулся и попробовал поддержать игру:

— А почему ты поклонился двоим? Ведь король может быть только один.

Густав игры не принял и с комичной детской серьёзностью пояснил:

— Они сейчас не короли.

— Как так?

— Ну, они сейчас не короли, но будут королями. Потом, понимаешь? Сначала один…

— Испанец? — подсказал отец.

Сын замотал головой:

— Нет, он не испанец. Он откуда-то из Нового Света. Он сначала будет королем, а потом русский его обыграет и станет королём сам. Только он будет жить не в России…

— Откуда ты всё это знаешь?

Густав снва наморщил лоб, потом пожал плечами и ответил:

— Не знаю… Знаю — и всё…

Всё это смахивало на игру, ровно так Альберт тогда происходящее и воспринял. Шахматами моряк не интересовался, да и сыну увлекаться такими сложными играми было слишком рано. Не Чигорин, чай. Но вечером всё же присел перечитать воскресную «Ниву» — на всякий случай.

На первой же странице на глаза капитану попалось объявление о проходящем в Санкт-Петербурге турнире сильнейших маэстро. А на седьмой нашелся подробный очерк о всех его участников, с фотографиями. Не узнать встречных было невозможно. Ими оказались Хосе Рауль Капабланка с Кубы (из Нового Света), которого, оказывается, прочили в преемники нынешнему шахматному королю доктору Эммануилу Ласкеру, и преемник Чигорина, молодой российский маэстро Александр Алёхин. Вот тут-то Альберт и понял, что таких совпадений в жизни не бывает.

Позже дар у Густава проявился ещё несколько раз, но Альберт всё же дождался, пока мальчику исполнится хотя бы десять. Если бы не война, то ждал бы ещё и дольше. Слишком велик был груз, чтобы взваливать на хрупкие детские плечи. Но другого выхода не было.

И вот теперь Густаву предстояло нести ношу в одиночку. Конечно, дар, но ведь и возраст. К тому же, большая часть архива находилась сейчас в замке Лорингер, на оккупированной войсками кайзера территории. Сын мог рассчитывать только на себя.

Каперанг бросил последний взгляд на атлантов. Что делать, надо нести свой крест, как говорил батюшка. И тут же вспомнилось, как батюшка терпеливо объяснял ему, что Господь никому не дает испытания превыше их сил. Значит, Густав сможет справиться с возложенным на него бременем… если будет упорен и терпелив как эти атланты. Что ж, он старался воспитать мальчика достойным звания офицера, теперь же оставалось только верить, что сын не подведет отца и не посрамит памяти предков.

Капитан печально усмехнулся неожиданно пришедшей в голову рифме. Вот еще, в поэты накануне смерти подался. Стихов барон фон Лорингер отродясь не писал, даже ухаживая за Жаннет, честно передирал Жуковского, Фета, Тютчева, а больше всего, разумеется, Пушкина. А сейчас вот строки вдруг сложились сами собой. Правда, третья подкачала: как-то слишком приземлено получается, не велика честь — крышу держать. Мифической-то Атлант весь небосвод на плечи принял… Так ведь прямо можно и срифмовать: "Атланты держат небо".

Альберт повторил про себя четверостишье, третья строка ему все же чем-то не нравилась. Вот если поменять последние слова местами… Ну конечно:

А ведь хорошие стихи получились, может, стоило раньше попробовать. Хотя, занятно бы он выглядел в декадентском салоне. Наверное, на порог бы не пустили, да и не больно хотелось. Подумаешь, "ананасы в шампанском…". Мандарин в политуре не желаете? Пожалуй, единственным поэтом, с которым Альберту хотелось бы познакомиться, был Николай Гумилев. И вовсе не потому, что тот тоже родился в Кронштадте. Как раз там-то они друг друга узнать не могли, хотя бы потому, что почти сразу после рождения сына корабельный врач Степан Гумилев вышел в отставку и перебрался жить в Царское Село. Просто было в стихах Гумилева что-то особенное, настоящее, пронзительное. Альберт не очень задумывался над тем, чтобы облечь свои впечатления в форму слов, но гумилёвские стихи брали его за душу, а остальные — скользили где-то по поверхности сознания.

Добрый день, Ваше Величество! (исп.)

Извините. (исп.)

Веселый мальчик. (исп.)