Страница 79 из 83
— Надо поднять ее ко мне в седло. Думаю, для нас самое разумное отправиться домой, а остальные пусть себе спокойно охотятся.
Алану многое хотелось сказать, но он никак не мог подобрать слова. Они ехали молча. Лошадь Лавастина нервно косилась на свой груз — на шее у нее лежала Тоска, — но Лавастин одной рукой крепко держал поводья, а другой придерживал Тоску за ошейник. Добравшись до замка, они оставили лошадей на попечение конюшего, и граф с Тоской на руках поднялся наверх.
Алан подошел к дверям, за которыми слышались женский смех и болтовня, и на мгновение остановился. Таллия охотно и весело что-то обсуждала. Алан открыл дверь и увидел, что она сидит на кушетке рядом с полной женщиной, которая называет ее кузиной.
Герцогиня Иоланда смущала Алана. Она была на пятом месяце беременности и поэтому не интересовалась охотой, а значит, и все дамы из ее свиты должны были сидеть дома и развлекать госпожу. Дамы устроили нечто вроде пира в даррийском стиле — все возлежали на кушетках или подушках, пили вино и ели фрукты, попутно рассуждая о высоких материях.
— Даррийский врач Гален утверждает, что мужчины есть не что иное, как искалеченные создания, — говорила Иоланда. — Конечно, в этом нет их вины, они просто произошли от более слабого семени. Поэтому они и не могут рожать детей, как женщины.
— Но Владычица, Матерь всего сущего вложила божественное откровение в уста мужчины, — запротестовала Таллия.
— Мужчине были даны слова, — поправила герцогиня, — но свидетелем их стала все-таки женщина. Ведь именно свидетельство святой Теклы позволило церкви объявить блаженного Дайсана святым.
— Но все-таки, — настаивала Таллия, — мужчины тоже могут вознестись на небо и уподобиться ангелам небесным.
— Которые созданы по образу и подобию женщины.
— Лучше сказать, что женщины созданы по образу и подобию ангелов, — поправила герцогиню диакониса, которая, казалось, управляла беседой и решала, когда стоит приостановить герцогиню, а когда позволить ей говорить что вздумается.
— Но все мы можем уподобиться ангелам, очищаясь через искреннюю молитву, — упрямо повторила Таллия.
— Ваши верования, миледи, широко известны, — мягко возразила диакониса, словно не желая обидеть ребенка. — Но церковь осуждает их как еретические. Нужно молиться Господу.
— Но я так и делаю! — воскликнула Таллия.
— Пусть леди Таллия говорит что хочет. Мне гораздо больше нравятся Господь, Владычица и их единственный сын.
— Миледи!..
— А я буду слушать то, что мне нравится! И не смейте говорить, чтобы она замолчала! — К герцогине подошла служанка и что-то прошептала ей на ухо, та сразу оглянулась на дверь. — А! — протянула она таким тоном, что Алану немедленно захотелось оказаться где-нибудь подальше. — Лорд Алан. — Герцогиня рассеянно погладила свой живот и жестом указала ему на кушетку рядом с ней и леди Таллией. В отличие от полупрозрачной Таллии, герцогиня Иоланда производила впечатление крепкой и здоровой женщины, способной произвести на свет множество детей и дожить до появления множества внуков и правнуков. — Увы, я не успела попросить у графа вашей руки, меня опередила кузина.
— Миледи, — возмутилась диакониса, — подумайте о вашем покойном муже, который совсем недавно оставил этот бренным мир.
— Бедняга Ханфред! Мне и вправду очень жаль, что эйкийское копье с ним покончило. Но согласись, дорогая кузина, что твой муж намного симпатичнее моего старого Ханфреда, да вознесется его душа в Покои Света!
— Правда? — спросила Таллия, пристально глядя на Алана Никогда раньше она не удостаивала его таким взглядом.
— Ты слишком много времени уделяешь молитвам, кузина! Идите сюда, садитесь с нами. — Это относилось уже к Алану, который ни на шаг не отошел от двери.
Острый язык и свободные манеры герцогини отнюдь не способствовали тому, чтобы он чувствовал себя непринужденно в ее обществе.
— Прошу прощения, но я должен идти к отцу. Я зашел только, чтобы выразить свое почтение. Некоторые всадники продолжили охоту, но не сомневаюсь, что к вечеру они вернутся.
— Полагаю, лорд Амальфред в их числе? — рассмеялась Иоланда.
Перед ней стоял нагруженный всякой снедью поднос, содержимым которого можно было бы накормить всех голодающих оборванцев, которые встретились им сегодня. Алан с внезапной яростью подумал: сколько же недоеденной пищи с этого самого подноса отправят свиньям? Конечно, и свиней надо кормить, но не стоит ли прежде всего позаботиться о людях?
— Было бы жаль услышать, что он вернулся так рано, — произнесла герцогиня. — Он надеется жениться на мне, и должна признать, что слухи о том, что он чуть не застрелил принцессу Теофану, приняв ее за оленя, насмешили меня, но вообще-то он — ужасный зануда.
— А почему вы вернулись так рано? — вдруг спросила Таллия, словно обвиняя Алана в том, что он испортил ей день, появившись в женском обществе, где она так приятно проводила время.
— Тоска поранила лапу.
Она тут же потеряла к нему всякий интерес. Она больше не боялась черных гончих, но и привязанности к ним не испытывала. Повинуясь знаку герцогини Иоланды, Таллия отослала его жестом, и это пренебрежение больно кольнулоего — она обращалась с ним как со слугой. Но у нее на шее — золотое ожерелье, знак королевского происхождения, а у графов Лаваса его нет. Разумеется, она его жена, но вряд ли герцогиня приехала в такую даль лишь для того, чтобы повидаться с графом, ее гораздо больше интересовала внучка последней королевы Варре.
Сегодня здесь разыгрывалась партия, в которой он не принимал участия. Он был мужчиной, то есть, по мнению герцогини Иоланды, существом, годным лишь для охоты и войны. Настоящая власть не в том, чтобы махать мечом, а в том, чтобы заключать выгодные союзы, разбираться с делами поместий и обмениваться дарами, которые служат залогом дружбы.
Наверху Лавастин сидел на кровати и гладил голову Тоски, которая лежала на покрывале рядом с ним.
— Но ее отец был герцогом до нее, — сказал Алан, садясь рядом с собакой.
Лавастин внимательно посмотрел на него:
— Вижу, ты сбежал от нашей словоохотливой герцогини. Ее мать из Карроны, а там мужчине не позволяют править, если у него найдется сестра, племянница или дочь. Ее отец Родульф стал герцогом только потому, что у него не было сестер. Он посвятил себя военному делу, позволив жене управлять его поместьями. У нее был тяжелый характер. Нисколько не сомневаюсь, что на поле битвы он чувствовал себя куда счастливее, чем с ней.
— Но неужели правда, что писал о мужчинах древний врач? Что мужчины слабее женщин и что женщины созданы по образу и подобию ангелов?
— Так говорят священники. Если у вас с Таллией родится дочь, меня это вполне устроит.
— О Господи, — пробормотал Алан. Тоска лежала неподвижно, глядя на графа, который поглаживал ей уши. Лапа у собаки распухла и больше напоминала камень, чем живую плоть. — Совсем как Ревность.
— Если эта тварь действительно охотится на нас, надо выставить побольше солдат и часовых. — Лавастин фыркнул. — Но тогда герцогиня Иоланда может решить, что мы ей не доверяем, и оскорбится.
— Зачем она приехала?
— Ее отец поддержал Сабелу, его околдовали точно так же, как и меня. Сабела жива…
— Но она в заключении, в Отуне под присмотром епископа Констанции.
— Но тем не менее она жива. А Таллия — ее дочь, она совершеннолетняя и замужем, а значит, может произвести на свет наследника.
Алан нашел в шерсти Тоски колтун и начал его распутывать, полностью посвятив себя этому занятию.
— Не думаю, что она задумала заговор. Скорее всего, это просто визит вежливости. Генрих не особенно благоволит своим законным детям, так что у Таллии ничуть не меньше прав на трон.
— На трон? — Алану показалось, что мир перевернулся с ног на голову.
— Ты должен быть готов ко всему. — Лавастин снова погладил Тоску, которая с трудом втягивала в себя воздух. — Рана почти такая же, как у Ревности. И три случая подряд… Конечно, после освобождения принц Санглант вел себя несколько странно, но все мы знаем о магии Кровавого Сердца. Да еще твои сны… Сны бывают и ложными, но не твои. Во всяком случае, лучше знать, что нам угрожает проклятие, чем находиться в неведении.