Страница 83 из 83
Алан мельком взглянул на солдата, который рубил дверь вместе с ним, и вспомнил, что тот участвовал в битве при Генте.
— Это убийца? — спросил какой-то слуга.
— Нет, проклятие! — ответили ему. — Мертвый вождь эйка мстит графу за победу в Генте!
Топор Алана пробил дверь насквозь, кроша ее в щепы. Из комнаты теперь доносилось только поскуливание одной из собак.
Они снова поднажали, и дверь грохнулась внутрь комнаты. Алан не удержался на ногах и упал. Вокруг него испуганно сгрудились слуги.
Лавастин босиком стоял на каменном полу, в правой руке держа меч, в левой — кинжал. Горе и Ярость зарычали на ввалившихся в комнату людей, но Алан их утихомирил. На полу лежал Ужас, вылизывая заднюю лапу, остальные собаки неустанно кружили вокруг графа.
Огонь факелов на стенах придавал комнате мрачный вид, слуги испуганно попятились.
— Отец! — Алан подскочил к Лавастину и схватил его за руку. Та была просто ледяной. — О Господи! Что случилось?
Лавастин разжал руку, и кинжал, жалобно звякнув, упал на пол. Страх зарычал и подошел к Лавастину. Алан заметил, что в пасти он держит какую-то белую тварь, похожую на крысу. Пес положил свой трофей к ногам Лавастина. Тварь была мертва.
Но было уже слишком поздно.
Алан взглянул на босые ноги отца — на левой виднелись два маленьких пятнышка. Лавастин ничего не сказал, он ухватился за плечо Алана, и тот помог ему добраться до кровати.
Граф совершенно спокойно приказал:
— Позовите священника. Меня ранили. — Слуги зарыдали, но Лавастин поднял руку. — Ничего, Господь милостив.
— Милостив! — воскликнул Алан.
Он не желал видеть тварь, которая безжизненно лежала на полу, но один из солдат на всякий случай вонзил в нее топор. Ничего не произошло, она лежала неподвижно. — Теперь она мертва и не может повредить тебе, сын. — Лавастин прикоснулся к руке Алана ледяными пальцами. — Проследи, чтобы ее сожгли, но где-нибудь подальше, чтобы дым никого не отравил.
Возле стены жалобно взвизгнул Ужас, и граф с жалостью произнес:
— Бедный мой Ужас. Он был самым верным.
— Сядь, отец. — Алан схватил нож и, надрезав ранку, принялся отсасывать яд, хотя Лавастин и протестовал. Алан сплевывал кровь на пол и снова отсасывал яд, то и дело прибегали слуги с горячей водой, тканью, чтобы перевязать рану, полотенцами. На рассвете пришел священник и приказал делать припарки. Алан послал гонца в монастырь святого Синодуса с просьбой незамедлительно прислать брата, сведущего в лечении ран.
Лавастин молча лежал и ждал. Он ни разу не крикнул от боли, ни разу не проклял эйкийского колдуна, он просто гладил по голове Ужаса и с легкой одобрительной улыбкой смотрел, как Алан отдает распоряжения слугам, пишет письма, а потом просто стоит на коленях рядом с его кроватью и молится.