Дитя пламени

Это было настолько неожиданно — слова полились сами собой, больше не сдерживаемые бдительным разумом:

— Я просто оказалась одной из тех вещей, которыми ты непременно хотел обладать.

Он беспокойно водил пальцем по листу пергамента, лежащего на краю стола, пробежался вниз по аккуратным строчкам текста, снова вверх, вниз, вверх.

— Ты была единственным, что имело для меня значение. С первого дня, как я увидел тебя, со мной случилось чудо, будто после долгих лет я прозрел, пелена спала с моих глаз. Я ничего не видел, кроме тебя. — Он замолчал, но наконец продолжил: — Я знаю твою тайну. Я знаю, кто ты, но я никогда не выдам тебя.

— Кто же я?

Наконец он поднял глаза вверх и посмотрел на нее, взгляд его был настолько обжигающим и напряженным, что она не выдержала и отвела глаза в сторону. Лучше не видеть его, со следами недавнего боя на лице, но все такого же прекрасного, как рассвет; его желание сквозило в каждом движении, повороте головы.

— Пламя, — хрипло проговорил он. — О Боже, Лиат, уходи. Уходи. Я слишком страстно тебя желаю. Я не властен над собой, когда ты так близко. Я старался вести достойный образ жизни пресвитера, служить Господу, этого было бы довольно.

— Я ухожу, — произнесла Лиат запинаясь, поскольку шелковые цепи вновь опутали ее, желая вместо этого сказать: «Я остаюсь». — Но ты говорил, что у тебя книга отца.

— Книга. — Хью закрыл лицо руками. Так он стоял некоторое время, спрятав от нее свои чувства и эмоции, и на мгновение Лиат показалось, что она потерялась во времени, будто мир стремительно кружится вокруг нее и она вот-вот упадет или уже летит вниз, через сферы, в бесконечную, бездонную пропасть, из которой ей никогда не выбраться.

— Книга. — Хью опустил руки и зашелестел лежащим на столе пергаментом. Привлеченная его движениями, Лиат обратила внимание на цифры, аккуратно выведенные на листе.

— Что это? — спросила она, не отрывая глаз от правильных линий и повторяющихся цифр. Ее притягивало, словно магнитом. Не в силах больше сопротивляться, Лиат подошла к столу и встала рядом с Хью, не закрывая света. — Это временные периоды.

— Периоды? Я долго думал над этим. Не знаю, что это значит, но здесь просматривается четкая структура. Ты знаешь, что это?

— Да, да, — прошептала Лиат, охваченная волнением. — Однажды в развалинах Картиако мы с отцом нашли глиняную табличку, испещренную такими же знаками. Там мы общались с одним старым мудрецом, который говорил, что многое знает о самых первых, самых давних днях жизни его племени. Конечно, я не могу прочитать, что здесь написано, все эти черточки и галочки, но он рассказывал, что мы нашли табличку, на которой была составлена карта движения сферы Соморхас. Когда она появляется на вечернем небе и когда видна утром.

— А периоды исчезновения с неба?

— Да, точно! Но это целая страница! На другой были отдельные фрагменты. Есть что-то еще?

— Это единственная страница, которую я видел. Думаю, она переписана из какого-то другого, более древнего источника, возможно, с одной из тех глиняных табличек, о которых ты рассказала. Вот, смотри, — он ткнул пальцем в смазанное пятнышко, — тот, кто переписывал, допустил ошибку, а потом исправил ее. Но как это действует?

— Тысячи лет древние бабахаршане наблюдали за звездами. Они узнали, что Соморхас — это и утренняя, и вечерняя звезда, и когда она уходит в тень солнца, она исчезает на определенные периоды, иногда около восьми, а иногда около пятидесяти дней.

Он закивал, охваченный волнением.

— Но Соморхас — часть творения Господа. Движения ее зависят от предначертанной судьбы. Разве каждые восемь лет она не возвращается снова на свое прежнее место относительно расположения Солнца?

— Да, конечно. Вот, смотри. Эти знаки обозначают периоды, если вспомнить слова мудреца из Картиако. Он называл их…

На мгновение она задумалась и перенеслась в свой Город Памяти. Она прошла через семь врат, Розу Исцеления, Меч Силы, Чашу Бесконечных Вод, Кольцо Огня, Трон Добродетели, Скипетр Мудрости и Корону Звезд и поднялась в верхнюю часть города, где располагался зал астрономии, круглое здание, окруженное невысокими, изогнутыми стенами. Здесь, в этих галереях, она оставила свои картины памяти о циклах блуждающих звезд и прецессии равноденствий. Здесь, в нише, обозначенной перетекающей песочной дюной и освещенной ярким сапфиром — не таким притягательным, как глаза Хью, — чтобы всецело изобразить стремление того мудреца к глубинам мудрости, Лиат нашла то, что искала.

— Он называл их месяцем Ишан. Эти линии обозначают числа, так, здесь написано одиннадцать. Я не могу прочитать остальное, но здесь, должно быть, говорится о том, что на одиннадцатый день месяца Ишан Соморхас… что ж, здесь какая-то загадка, не так ли? В этом она появилась первый раз как утренняя звезда или, возможно, исчезла в блеске Солнца. — Лиат остановилась в нерешительности, вспомнив, как всем тут же становилось безумно скучно, когда она, охваченная волнением, начинала рассказывать о циклах и эпициклах, о соединениях и прецессии, о непостижимом чуде Вселенной.

— Ты знаешь, — медленно произнес Хью, бесцельно водя пальцем по изображению на пергаменте, — здесь, в коллегии астрономов, были споры о том, как Птоломей рассматривает эквантовую точку. Конечно, многие ученые заявляют, что если планеты движутся с изменяющейся скоростью, то небеса не могут находиться в постоянном, неизменном движении, но, насколько нам известно, так должно быть. Без эквантовой точки мы не можем рассмотреть и объяснить все движения планет в небесах.

— Если только допустить, что Птоломей неправ и Земля движется.

Ошеломленный, Хью посмотрел на Лиат, пламя светильника едва слышно шипело и колыхалось, легкий ветерок шелестел разложенными на столе бумагами.

Она продолжала, обескураженная их встречей, похожей на сказку, подгоняемая его удивлением, охваченная неистовым безрассудством, поскольку здесь она свободно могла произносить запрещенные слова, известные математикам.

— Что, если небеса все время остаются на месте, а с запада на восток движется Земля?

Хью нагнулся, оперевшись руками на стол, закрыл глаза и задумался.

— С запада на восток, — пробормотал он. — Был бы тот же самый эффект. А что, если небеса движутся с востока на запад, а Земля в то же самое время с запада на восток…— Он замолчал, настолько поглощенный решением этой головоломки, что не закончил фразу, он был охвачен той же страстью к знаниям, которая навсегда пленила ее.

Быть может, она недооценила его? Быть может, то унижение, что он испытал от Анны, заставило его заглянуть в себя, глубоко, в самое сердце, и изменить то, что он там обнаружил? Быть может, новый Хью и был желанием ее сердца?

Дверь легко ударилась в стену, распахнутая ночным ветерком. Пламя светильника ярко горело, освещая его. Ветер нежно поцеловал ее лицо. Он был так пугающе близок к ней, стоял, закрыв глаза, с невинным выражением лица, как будто страсть к знаниям невинна.

Она ощутила едва уловимый аромат кипарисов и винограда. Лиат находилась так близко, что чувствовала жар его тела, такой же сильный, как тоска в ее душе. Отчего так бешено колотится сердце? Неужели это то, что она искала? Кто-то, охваченный той же страстью, задающий те же вопросы, такой же неспокойный искатель истины?

Неужели она поднимает руку и прижимает к его груди, там, где сильно бьется сердце? Неужели она наклоняется ближе к нему и касается его щеки?

Его губы раскрылись в беззвучном вздохе. Повернувшись к ней, он поцеловал ее, она ответила. Мгновение они стояли так близко друг к другу, будто эфирные дэймоны, которые воссоединяются иногда, охваченные экстазом, тела их словно действительно стали единым целым, творением настолько совершенным, что ни одна земная близость не могла соперничать с глубиной их единения.

— О, Лиат. — Он нежно прошептал ее имя, мягкий свет опутывал их.

Тоненький голосок, поднявшийся из самых далеких глубин ее сознания, почти неуловимый, тихонечко заговорил в ее сердце.