Сияющая Цитадель

– Призови его, Ребал! Пробуди Инсетеса! Пусть он скажет нам, что делать!

Ребал принял картинную позу и вскинул руки над головой. Затем он начал говорить, глухим низким голосом произнося гортанные слова.

– Это стирикский? – прошептал Келтэн Сефрении. – Мне кажется, это не очень похоже на стирикский.

– Это чушь, – презрительно фыркнула онa.

Келтэн сдвинул брови.

– По-моему, я о них никогда не слышал, – шепотом сказал он. – В какой части мира живут чуши? Сефрения озадаченно воззрилась на него.

– Я не правильно сказал? – осведомился он. – Они зовутся чушиты? Или чушийцы? Я имею в виду тех, чей язык называется «чушь».

– Ох, Келтэн, – тихо засмеялась она, – до чего же я люблю тебя.

– А что я такого сказал?

Голос Ребала поднялся почти до визга, и он резко опустил руки.

В костре что-то оглушительно взорвалось, и огромные клубы дыма заволокли просеку.

– Внемлите ми, братие! – донесся из дыма оглушительный рык. – Ныне пришед час брани великая.

Люд эдомский оружный, ступай за мною на рать кровавую! Берите мечи булатные, облачите члены своя в брони, а главы в шеломы! Бейте нещадно ворога лютого, домам и пашням погибель несущего! Ступайте во брань ярую с погаными выползками Церкви Чиреллоская! За мной! За мною, вой Господни, и Господь направит стопы и длани ваши!

– Высокий древнеэленийский! – шепотом воскликнул Бевьер. – Вот уже тысячу лет никто не говорил на этом языке!

– Какой бы то ни был язык, а я бы за ним пошел, – проворчал Улаф. – Славная речь!

Дым начал редеть, рассеиваться, и рядом с Ребалом возник широкоплечий богатырь в древних доспехах, вознесший над головой огромный двуручный меч.

– Разор! – проревел он. – Брань и разор!

ГЛАВА 5

– Все ушли, – доложил Берит, вернувшись вместе с Телэном в лагерь, надежно укрытый в узкой лощине. – Правда, сначала они очень долго ходили кругами, выкрикивая лозунги.

– Потом пиво кончилось, – сухо добавил Телэн, – и собутыльники разошлись по домам. – Он взглянул на Флейту. – Ты уверена, что это было важно? Я в жизни не видел более изобретательного мошенничества.

Она упрямо кивнула.

– Это было важно, – уже не в первый раз повторила она, – не знаю почему, но важно.

– Как им удалось устроить эту вспышку и дым? – спросил Келтэн.

– Один из тех, что стояли у самого костра, бросил на угли горсть какого-то порошка, – пожал плечами Халэд. – Все прочие глаз не сводили с Ребала, а потому никто и не заметил, как он это проделал.

– А откуда взялся человек в доспехах? – спросил Улаф.

– Он прятался в толпе, – пояснил Телэн. – Все это представление в самый раз годится для какой-нибудь деревенской ярмарки – той, что проводят далеко-далеко от ближайшего городка.

– Однако тот, что изображал Инсетеса, произнес весьма волнующую речь, – заметил Улаф.

– В этом нет ничего удивительного, – улыбнулся Бевьер. – Ее написал Фалакт в седьмом веке.

– Кто это такой? – спросил Телэн.

– Фалакт был величайшим драматургом древности. Эта волнующая речь взята целиком из его трагедии под названием «Этоник». Этот парень в старинных доспехах попросту заменил в ней несколько слов. Пьеса считается классикой, и ее по сей день ставят иногда в университетах.

– Ты, Бевьер, просто ходячая библиотека, – сказал Келтэн. – Неужели ты помнишь слово в слово все, что когда-нибудь прочитал?

Бевьер рассмеялся.

– Хотел бы я, чтобы было так, друзья мои!.. Просто когда я был студентом, мы с однокашниками как-то поставили «Этоника». Я играл главную роль, так что мне пришлось выучить эту речь наизусть. Стихи Фалакта и в самом деле весьма волнующи. Он был великим творцом – и, само собой, выходцем из Арсиума.

– Мне он никогда не нравился, – фыркнула Флейта. – Он был уродлив, как смертный грех, от него несло, как из сточной ямы, а кроме того, он был воинствующим фанатиком.

Бевьер с трудом сглотнул.

– Пожалуйста, Афраэль, не делай этого, – попросил он. – От такого становится не по себе.

– А О чем была эта пьеса? – спросил вдруг Телэн с загоревшимися глазами.

– Этоник якобы был правителем мифического королевства где-то на территории нынешней Восточной Каммории, – ответил Бевьер. – Легенда гласит, что он затеял религиозную войну со стириками.

– И что же было дальше? – алчно спросил Телэн.

– Он плохо кончил, – пожал плечами Бевьер. – Это же, в конце концов, трагедия.

– Но…

– Когда-нибудь сам прочтешь, Телэн, – твердо сказал Вэнион. – Сейчас не время для историй. Телэн помрачнел.

– Готов спорить, что нашего юного друга можно захватить врасплох в самый разгар кражи, – хохотнул Улаф. – Надо только сказать: «Жил да был когда-то» – и он замрет, как вкопанный.

– Это бросает новый свет на все, что до сих пор происходило в Дарезии, – задумчиво проговорил Вэнион. – Быть может, все это – одно гигантское мошенничество? – он вопросительно поглядел на Флейту.

Она покачала головой.

– Нет, Вэнион. Кое в чем, с чем мы уже сталкивались, была магия различной силы.

– Кое в чем – возможно, но не во всем. Была хоть какая-то магия в том, что мы видели сегодня?

– Ни капли.

– Так, стало быть, магия измеряется? – полюбопытствовал Келтэн. – Ее считают галлонами?

– Как дешевое вино, ты хотел сказать? – ядовито осведомилась Флейта.

– Ну не совсем, но…

– Это было очень важно, – поспешил вмешаться Спархок. – Спасибо тебе, Афраэль.

– Моя жизнь в служении вам, – насмешливо улыбнулась она.

– Прекрати.

– Я что-то ничего не понял, Спархок, – сказал Келтэн.

– Мы только что обнаружили, что не все, о чем сообщалось в Материон, было сотворено настоящей магией. В этих делах замешана изрядная доля мошенничества. О чем это говорит?

– Что наши противники ленятся, – пожал плечами Келтэн.

– Я бы так не сказал, – возразил Улаф. – Они не стесняются потрудиться в действительно важных делах.

– Двое, – сказала Сефрения. – Самое большее – трое.

– Прошу прощения?.. – озадаченно отозвался Улаф.

– Теперь понимаешь, как это может раздражать? – осведомилась она. – Представление, которое мы видели нынче ночью, говорит о том, что у наших противников есть два, от силы три человека, которые владеют настоящей магией. Я бы сказала, что им приходится разрываться на части. То, что происходит в Эдоме – а также, вероятно, в Астеле и Даконии, – не имеет особого значения, а потому они не считают нужным тратить на эти пустяки магию.

– Пустяки или нет, а они могут значительно замедлить продвижение Тиниена, когда он поведет рыцарей церкви через Дарезию к Материону, – сказал Спархок. – Если Ребалу удастся поднять все королевство, как он проделал это с сегодняшними крестьянами, Тиниену придется прорубать себе дорогу через орды воющих фанатиков. Эдомские крестьяне будут убеждены, что наши братья идут сюда, дабы силой вернуть их в истинную веру, и затаятся за каждым кустом с косами и вилами.

– Однако у нас все же есть некоторое преимущество, – глубокомысленно заметил Бевьер. – Наши враги никоим образом не могут знать, что мы в Эдоме и что мы видели сегодня эту милую сценку. Даже если б им было известно, что мы собираемся поднять со дна моря Беллиом – а это вряд ли, – они не знают, где это море, а потому понятия не имеют, куда мы направляемся. Собственно, даже мы не имеем об этом ни малейшего понятия.

– А если бы они и знали, куда им догадаться, что мы могли добраться сюда так скоро, – прибавил Халэд. – Думаю, господа, что мы их изрядно опередили. Если они применяют дешевые трюки, значит, поблизости нет магов, которые могли бы нас вынюхать. Если мы прикинемся обычными путешественниками, мы сможем ехать дальше без помех – а заодно выведаем по пути немало интересного.

– Мы здесь для того, чтобы вернуть Беллиом, Халэд, – напомнила ему Флейта.

– Конечно, но не проходить же из-за этого мимо мелких ценностей, верно?

– Афраэль, – сказал Вэнион, – мы видели и слышали все, что нужно было увидеть и услышать? Она кивнула.