Последний волк

По непонятной для Буля причине хозяин лично выводил его на прогулку каждый вечер. Для самоутверждения, для демонстрации окружающим того, что он никого и ничего не боится, просто для вечернего моциона – побудительные мотивы людей не интересовали Буля. Он знал лишь, что хозяин боится, что даже в их хорошо охраняемом поселке, куда не допускались неизвестные люди, он перед прогулкой неловко прилаживал наплечную кобуру с предусмотрительно снятым с предохранителя пистолетом. Поэтому Буль, прошедший серьезную школу, при выходе на прогулку невольно подбирался, для него эти полчаса были работой, единственной работой, которая щедро оплачивалась кровом и едой.

И его час пришел. В тот вечер они уже во второй раз дошли до конца аллеи, упиравшейся в высокий сплошной кирпичный забор, со всех сторон охватывавший поселок. Буль традиционно подошел отметиться ко второй по правой стороне липе, до упора натянув поводок. В этот момент с другой стороны раздался легкий шелест листвы и на аллее возникла черная фигура. От нее шел привычный запах, свойственный охранникам: до блеска надраенных армейских высоких ботинок, натуральной кожи куртки, хорошо смазанного оружия. Но уже в следующую секунду Буль понял, что это не охранник – хозяин затрясся, выронив поводок, и стал неловко шарить под курткой, пытаясь достать пистолет. Человек в черном стал поднимать тяжелый Магнум, зажатый в обеих руках, на уровень головы хозяина, медленно и бесстрастно говоря: «Тебе последний привет от Слона». Вероятно, заказчик был склонен к театральным эффектам или насмотрелся крутых боевиков, но его требование к исполнителю о последней фразе было совершенно излишним, так как хозяин все прекрасно понял в тот же момент, когда увидел наемного убийцу, а последний привет терял всякий смысл уже через секунду после выстрела. В конце концов это спасло жизнь жертве. Человек в черном, несомненно, боковым зрением заметил неуклюжего мелкого пса, задравшего лапу на дерево, но не придал ему значения. Свою ошибку он понял только тогда, когда неуклюжий поросенок неожиданно в один прыжок преодолел разделявшее их расстояние и впился в ближайшую левую руку человека в черном. Тот добрым словом помянул своего наставника, учившего, что с одной руки в серьезном деле стреляют только кинозвезды и лохи, мгновенно разлепил руки и, инстинктивно пытаясь сбросить с левой руки Буля, уже добравшегося до кости и перепиливавшего ее своими зубами, чуть опустил руку, переводя прицел на колышущийся торс жертвы. В этот момент Буль разлепил челюсти, человек в черном чуть качнулся, потеряв равновесие, и пуля ушла вниз и вправо, чиркнув по бедру хозяина и мгновенно окрасив светлые брюки расползающейся красной полосой. Буль упал на землю и, отразившись, теннисным мячиком взлетел вверх, впившись в правую руку убийцы. Второй выстрел ушел еще ниже, взметнув фонтанчик земли у ног хозяина, раздался хруст перекушенного кистевого сустава и пистолет упал на землю, с протяжным звоном ударившись о камешек. Уже бежали встревоженные выстрелами охранники, один по аллее, другой, невесть откуда взявшийся, возник из кустов около забора, хозяин, вытащивший, наконец, пистолет из кобуры, вертел его в руках, не зная, что делать дальше, человек в черном опустил правую руку вниз, чтобы не держать Буля на весу и, потея и скрипя зубами от боли, зло и обреченно повторял: «Все, все, хватит», – когда Буль во второй раз повторил тот же прием: он резко разжал челюсти и, оттолкнувшись задними ногами от земли, взвился вверх и вцепился зубами в горло убийцы, точно над водолазкой. Пока охранники заламывали руки подкошенного убийцы и, завалив его на землю, надевали наручники, пока успокаивали трясущегося хозяина, пытаясь отобрать у него взведенный пистолет, мягко отводя его в сторону, пока кричали бегущим со всех сторон вооруженным людям, что все в порядке, Буль лежал рядом с человеком в черном и впитывал бьющую из прокушенной артерии кровь, самую вкусную и бодрящую из всего, что он пробовал в своей недолгой жизни, и когда фонтанчики крови иссякли, он поднялся и отошел на шаг в сторону и замер в безразличной позе исполнившего долг служаки.

Покушение, несмотря на все усилия заинтересованных лиц, не удалось скрыть и Буль попал на первые полосы газет и на экран телевидения. Корреспонденты буквально совали ему в морду микрофоны, в запальчивости надеясь на интервью, но он лишь с тупым смирением позволял себя фотографировать и после сеанса удалялся на свое положенное место под лестницей на второй этаж особняка хозяина. Мода на бультерьеров взлетела до небес, очередь за породистыми щенками была расписана на три года вперед, а семья хозяина в первый раз живо заинтересовалась им, расписывая график случек.

Буль не знал, что ему суждено еще раз стать звездой новостей и в самое ближайшее время. После происшедшего хозяин потерял всякий интерес к вечерним прогулкам и его по очереди выводили хозяйка и дети хозяина. Всем льстило, что соседи всегда тыкали в Буля своим гостям – «Тот самый!», волей не волей подогревая интерес к сопровождающим. Буля по прежнему водили по поселку на поводке, чтобы лишний раз подчеркнуть, кто его хозяин, но на прилегающих аллеях ему давали волю и даже изредка кидали палки – хозяевам нравилось, как он, поднося, непроизвольно разгрызал их. Постепенно ажиотаж спал и хозяину мягко намекнули, что столь опасную собаку, при всем уважении и тому подобное, предпочтительнее выгуливать подальше от людей и, особенно, детей. Поэтому Буля выводили поздно вечером, когда все сидели у телевизоров, и только в самой глухой части поселка, вблизи достопамятной аллеи. Каждый вечер его проводили через место его славы и Буль даже по прошествии нескольких месяцев чувствовал сладкий аромат человеческой крови на том месте, где он завалил убийцу.

Как-то раз на дальней полянке Буль с хозяйкой столкнулись с их соседкой, жившей через четыре дома от них, выгуливавшей красавицу колли. У собаки была течка и хозяйка специально вывела ее на дальний участок, от греха подальше. Узрев колли, Буль встряхнулся и кандибобером подкатился к ней. Сунул нос в промежность, возбудился и уверенно закинул передние лапы на спину сучке. Колли повернула голову, одарила его презрительным взглядом: «Мелковат ты, парень», – и легким движением скинула его с крупа. Ее хозяйка замахала руками: «Кыш, кыш, что удумал», – и, ухватив Буля посеред туловища, стала оттаскивать его в сторону. Буль недоуменно посмотрел на колли: «Ты чего, право, я же со всем уважением», – обернулся к хозяйке собаки и сомкнул челюсти на схватившей его руке. Почувствовав вкус крови, Буль неожиданно для себя изверг семя, успокоился и начал методично перебирать зубами вверх по руке, подбираясь к плечу, затем к горлу, не обращая внимания на истошные вопли жертвы и собственной хозяйки. Он довел дело до конца, дождавшись замирания фонтанчика крови на шейной артерии, отошел от жертвы и застыл в привычной позе тупого смирения. Хозяйка продолжала истошно кричать, по аллее бежал охранник, на ходу выхватывая пистолет, и Буль вдруг осознал, что охранник собирается стрелять в него. Буль в недоумении пожал плечами и отпрыгнул в сторону под прикрытие кустов. Всю ночь и весь следующий день он лежал, зарывшись в листву, и наблюдал, как охранники прочесывают территорию поселка, затем в темноте проскользнул через ворота и потрусил прочь, пока не наткнулся на Стаю.

На следующее утро после появления Буля Волк, как бы получивший сигнал свыше, снялся с привычной стоянки и повел Стаю прочь от города. Буквально километрах в десяти-пятнадцати начиналась совсем другая жизнь. То гроздью на асфальтовых веточках рассыпались коттеджные поселки, новые, блестящие, как на макете архитектора, то вдруг нанизывались на разорванную нитку старого шоссе брошенные деревни, распустившие волосы оборванных проводов.

Одну из таких деревенек заприметил Волк еще во время предыдущих набегов. Средняя бусинка четок, почерневшая и отполированная дождями, она закатилась в угол между неширокой, в три прыжка, но быстрой речушкой и неожиданно густым лесом, лишь через полчаса пути упиравшимся в шоссе. Крайней к лесу стояла еще крепкая усадьба, брошенная совсем недавно, но главным – для Волка – было то, что с задов, через обширный огород был свободный выход в лес, а на просторном дворе имелось несколько сараев, добротно сработанных, без щелей и с деревянным полом, с запасом всякого тряпья – идеальное место для зимовки.