Последний волк

Генрих Эрлих

Последний волк

(опыт экзистенциального)

© Copyright ГенрихЭрлих

Email: [email protected] /* */

Date: 3 Feb 2000

Дата написания: 5 июля 1999 г.

Дата представления: 30 сентября 1999 г.

Часть первая

Он глубоко втянул воздух и его ноздри мелко задрожали. Да! Запах точно стал явственнее. Он второй день бежал по его следу и сегодня ни разу не сбился с пути. Когда на него впервые пахнуло эти запахом, чуть уловимым, он беспокойно заметался на месте. Он знал этот запах, сразу вызвавший в нем какое-то непонятное возбуждение, но не мог вспомнить, где и когда он сталкивался с ним.

Он находился на опушке дальнего леса, на самой краю своей огромной Территории, которую он год за годом расширял, старательно метя новые границы, и на которой за всю его уже довольно долгую жизнь – семь зим – не смел появиться ни один из ему подобных. Этот запах не принадлежал ни одному из обителей леса и в то же время был хорошо знакомым и очень близким, родным. Он еще раз обежал опушку, потом стал увеличивать круги, стараясь найти источник этого запаха и мучительно вспоминая, где и когда.

Уже смеркалось, когда ему удалось найти место, где запах был чуть гуще. Под огромным дубом, среди узловых корней, начинавшихся на высоте его роста и уходивших в землю далеко от ствола, куча листьев сохранила неуловимый отпечаток тела большого зверя, больше на его территории были только двое – старый медведь, пропавший позапрошлой зимой, после дождливого, холодного и голодного лета, и он сам. Здесь запах был довольно сильным, видно некто заночевал в этом укрытом от ветра и дождя месте после дня бесполезных поисков добычи. Бесполезных потому, что он не почувствовал запаха свежей крови.

Он никогда не использовал чужое лежбище, каким бы удобным оно ни было, но тут, не раздумывая, он лег на листву, покрыв своим телом отпечаток другого, неизвестного, и положив голову на передние лапы, вдыхая вместе с прямым ароматом листвы неизвестный острый запах, задремал.

Он видел сны и раньше. Чаще всего – после успешной охоты, когда он долго гнал свою добычу по полям, а нагнав и утолив первый голод, перетаскивал к ближайшему лесу, где наедался до сладостного рыганья и, отяжелевший, засыпал. Во сне он всегда вновь переживал всю охоту, этот на грани возможностей бег по полям, это упоительный миг, когда твои зубы впервые впиваются в плоть добычи и кровь пульсирующим фонтаном бьет в пасть. Во сне, как и наяву, напрягались мышцы и он также перебирал лапами, готовясь к последнему прыжку. Но в этот раз, после дня охоты за запахом, сон был другим.

Он видел пещеру, скупо освещаемую светом, идущим из узкого лаза, пещеру, вначале казавшуюся ему огромной и потом почему-то становившейся все меньше и меньше. Вместе с ним, неотступно, в пещере находилась Мать, вылизывавшая его бархатным нежным языком, подставлявшая ему тугие сладостные сосцы, полные нежного молока, каждый глоток которого вливал в него силы, Мать, тревожно вслушивавшаяся в любой звук, идущий из чужого и слишком яркого мира за пределами пещеры. Иногда появлялся Отец, огромный, но очень худой. Он с трудом протискивался в узкий лаз, срыгивал какие-то красно-коричневые куски с мелкими костями, которые он, казалось, заглатывал в страшной спешке, не разжевывая, слегка тыкал его в бок носом, сбивая с ног и переворачивая на спину, и, удовольствовавшись этой скупой отеческой лаской, немедленно засыпал. Ранним утром, едва начинал сереть мир за лазом, Отец просыпался, напряженно, подрагивая затекшими мышцами, вытягивался, заполняя собой почти весь объем пещеры, выползал через лаз, там шумно отряхивался и исчезал. Отец был Волк, он – Малыш. Однажды, когда он подрос и уже вместе с Матерью, дрожа от возбуждения, рвал срыгиваемые отцом красно-коричневые куски с мелкими косточками, которые казались даже слаще, чем материнское молоко, случилось непонятное. Отец не вернулся. Он и раньше часто отсутствовал ночью, но в этот раз его не было уже три ночи. Мать все тревожнее вслушивалась в звуки, идущие из внешнего мира, а весь последний день, покинув пещеру, простояла у входа, не рискуя броситься на поиски, оставив Малыша одного. Малыш все громче скулил от голода и ночью бесполезно тыкался в пустые сосцы матери. На четвертый день он неожиданно понял, что Отец больше не придет. Он ничего не знал о внешнем мире, но разом и на всю жизнь осознал, что этот мир поглотил Отца и этот мир враждебен ему.

Мать тоже неожиданно успокоилась, больше не бегала около пещеры, напряженно вслушиваясь и периодически поднимая голову, нюхая воздух. Она понуро пролежала весь день у входа в пещеру и даже не оскалила зубы, когда Малыш, впервые нарушив ее запрет, выполз через лаз на поляну перед пещерой.

Мир был огромен, разноцветен и наполнен движеньем, звуками и запахами. Белые нежные облака, тихо плывущие в бесконечной сини, слегка колеблющиеся верхушки сосен под уходящим на покой ослепительным солнцем, гомон птиц, методичный стук дятла, стрекот кузнечиков в ласковой, непобитой летней жарой траве, черно-белая бабочка, вспорхнувшая с желто-красного цветка, от которого тугими потоками стелился вдоль земли насыщенный пьянящий аромат. Малыш окинул все это великолепие исподлобья одним взором, разом впитал запахи и вобрал звуки. Неожиданно шерсть у него на загривке стала дыбом и он впервые в жизни зарычал, выражая неприятие этого мира. Мать удивленно подняла голову, внимательно посмотрела на него и, удовлетворенная, кивнула, соглашаясь с его реакцией, затем поднялась, отряхнулась, сбрасывая оцепенение последних дней, и, поведя головой – за мной, Волк – потрусила к лесу.

Так, едва научившись рычать, он перестал быть Малышом и стал Волком.

Последующие месяцы были прекрасны. Мать истово учила его всему, что знала сама, как будто чувствовала, что она последняя носительница традиций Стаи и больше никто не сможет передать их ему, когда в недалеком будущем придет ее срок. Они были Стаей и очень быстро отношения между ними переросли отношения мать-сын и стали отношениями членов Стаи; он быстро прошел все стадии – Слабого Волка, Неумелого Волка, Сильного, но Неразумного Волка, и в один зимний день, когда они вместе, Стаей, загнали их первого оленя, он ощутил себя Вожаком Стаи. И она приняла это как должное и отныне безоговорочно подчинялась ему, как и положено члену Стаи.

Затем, на исходе зимы, поведение Матери странным образом изменилось. Она, всегда такая спокойная, начала нервничать, иногда она металась около него, покусывая его в плечо, иногда отбегала в сторону и напряженно всматривалась в темноту леса, как будто ожидая кого-то. Именно тогда он почувствовал этот острый запах, который вдруг пошел от Матери, забивая привычный. Волк сильно вырос и возмужал за этот год, но по волчьим законам был еще слишком молод для продолжения рода. Этот запах волновал его, будил какие-то непонятные желания, но он вырос в ущербной Стае и не знал, что происходит, когда Стая начинает распадаться на отдельные семьи. Это было, пожалуй, единственное, что Мать не успела передать ему.

Через неделю Мать совсем обезумела. Когда они трусили по лесу в поисках добычи, она вдруг обгоняла его – Вожака Стаи! – и резко останавливалась, выгибаясь и приподнимая круп, или бежала рядом с ним, поталкивая его плечом в плечо, затем начинала привычно покусывать его в плечо и, распаляясь и злясь на его непонятливость, накидывалась уже всерьез. Неизвестно, чем бы это кончилось, но в один из таких моментов Мать сделала ошибку, недопустимую даже для Неразумного Волка – ее передняя лапа угодила в огромный капкан, эти переносные челюсти слабых и коварных двуногих. Она коротко взвыла и как подкошенная упала на месте, скуля и постанывая. Волк замер, повел вокруг носом, убедился на всякий случай, как учила Мать, что капкан был только один, и только после этого осторожно подошел к Матери. Правая передняя лапа была раздроблена чуть ниже коленного сустава, сквозь прорыв шкуры виднелся кусок белой, в трещинах кости и широкой струйкой стекала на белый снег и вороненую сталь капкана кровь. Мать лежала с закрытыми глазами, тяжело дыша, но Волк знал, что это временное забытье, просто она собирается с силами для того, чтобы сделать то, Что Положено Делать При Попадании в Железные Зубы. Один раз она показала ему это после обычного урока по нахождению капкана. Мать открыла полные страдания и боли глаза, подернутые влажной мутноватой пленкой, которую он уже видел, когда завалил косулю и, вцепившись ей в горло, наблюдал, как с каждой порцией крови, льющейся ему в рот, уходит жизнь из беззащитных добрых глаз. Он решил помочь Матери и, сглотнув враз наполнившую пасть слюну, потянулся к перебитой ноге. Но она вяло оттолкнула его носом, чуть-чуть подобралась, устраиваясь поудобнее, и начала медленно перегрызать сухожилия коленного сустава. Когда она наконец освободилась от капкана и, обессиленная, инстинктивно отползла чуть в сторону, у нее не оставалось сил возражать Волку, и он долго вылизывал ей культю, до тех пор, пока не перестала идти кровь.