Орлы летают высоко

Вечером двадцать четвертого июня Александр присутствовал на балу в доме местного помещика. Это было блестящее собрание, которое украшали необычайно хорошенькие женщины, и император впервые на протяжении нескольких недель получал настоящее удовольствие. Он чувствовал себя расслабленным и веселым, на несколько часов тень надвигавшейся войны и проблемы, связанные с ней, отодвинулись на второй план. Даже Аракчеев, разговаривавший с группой офицеров в углу огромной комнаты, где проходил ужин, улыбался. Звуки музыки, доносившиеся из зала, смешивались с голосами и смехом; Александр рассеянно прислушивался к ним, не забывая в то же время отпускать комплименты восхищенной группе польских дам.

Он заметил, как в гостиную вошел Балашов, и неожиданно вспомнил о Сперанском и о той ночи, когда Балашов арестовал его. Сейчас Сперанский находился в Перми, приговоренный к пожизненной ссылке… Он все еще продолжал писать письма, прося о милости, письма, которые так и оставались без ответа и поток которых скоро должен был прекратиться, так как его тюремщикам было приказано отобрать у него перья и бумагу. Балашов пробирался к царю. И в этот момент Александр разглядел выражение его лица.

– Простите, позвольте мне удалиться на одну минутку, – сказал он, обращаясь к ближайшей из стоявших с ним женщин, и быстро направился навстречу шефу полиции.

– Ваше величество. – Балашов поклонился ему и огляделся. – Мне нужно с вами поговорить.

– Что случилось? Говорите тихо, нас никто не должен услышать.

Балашов прошептал что-то на ухо склонившемуся к нему Александру, и, когда царь выпрямился, лицо его заметно побледнело. В сопровождении Балашова он вышел из комнаты; через несколько минут были вызваны Аракчеев и сменивший Сперанского адмирал Шишков.

Ранним утром этого дня передовые отряды Великой армии пересекли Неман и вторглись в Россию.

Через Неман были переброшены понтонные мосты, и три огромных колонны французских войск форсировали его вблизи города Ковно. От одного полка, вступившего на русскую землю, к другому неожиданно пронесся все усиливающийся гром приветствий, когда Наполеон появился на коне и переехал на нем через мост. Шум все усиливался и достиг высшей точки, когда он ступил на берег и застыл на минуту, подняв в приветствии руку.

Люди валом валили через мосты, колонны вытягивались и покрывали собой дороги. Тяжелые повозки сталкивались, покачивались и съезжали вниз на берег; в них везли снаряды, одежду, лекарства, продукты и всяческие другие припасы. За ними следовало и другое оснащение. А пока французские войска могли снабжать себя тем, что встречали на своем пути.

Уже после нескольких часов, прошедших с начала нашествия, стали ясны две вещи: в радиусе нескольких миль не было ни одного русского солдата, а сама страна представляла собой песчаную пустыню. Проселочные дороги были уничтожены проходившими людьми и лошадьми; для животных не было нормальных пастбищ, а императору и его войскам негде было укрыться.

Но приказ о выступлении был отдан, и медленно все это скопище людей начало двигаться по направлению к своей цели – Вильно, где их наверняка ждал для битвы царь. Но когда они дошли до Вильны, то обнаружили, что русские отступили.

В деревне Риконти разведчики привели русского дворянина, который называл себя посланником царя. Это был Балашов. Его отвели в штаб Наполеона, где он передал протест Александра против вторжения в его страну без объявления войны. Наполеон набросился на дворянина, оскорбляя его и угрожая ему в самых ужасных выражениях, но Балашов уставился в пол и, казалось, ничего не слышал. Его молчание и то, в каких выражениях было составлено послание Александра, довели Наполеона до крайней степени ярости.

– Где дорога на Москву? – внезапно закричал он.

Балашов поднял глаза и равнодушно посмотрел на него.

– Вопрос вашего величества ставит меня в затруднительное положение. У русских есть поговорка, как, впрочем, и у французов, что все дороги ведут в Рим. Чтобы добраться до Москвы, нужно выбрать ту дорогу, которая вам нравится. Карл XII шел через Полтаву.

Наполеон проглотил комок. Полтава, где шведские захватчики были уничтожены Петром Великим в 1709 году, Полтава…

Он повернулся и вышел.

Балашова провели через посты французов и отправили назад к царю.

Александр вместе с основными русскими силами, возглавляемыми Барклаем де Толли, отступал к Дрисскому укрепленному лагерю в соответствии с официальным стратегическим планом. Багратион с меньшими силами, состоявшими из двадцати пяти тысяч человек, ждал в Волынской губернии. Если бы французы подошли достаточно близко, чтобы атаковать Барклая, Багратион ударил бы с флангов.

За собой армия российского государя по его личному приказу оставляла сожженные поля и деревни. Ничего не оставлялось захватчикам. Враг должен был попасть в тлеющую пустыню, оставленную людьми, которых согнали с мест собственные войска. Любое возможное укрытие разрушалось, скот угоняли или забивали.

За время своего длинного марша к Дрисскому лагерю Александр проезжал через руины городов своей родины, через деревни, дым от которых поднимался в летнее небо, через золотые поля пшеницы, вытоптанные его собственной кавалерией, мимо забитых колодцев, останков коров и лошадей, гнивших под горячим солнцем.

– Пустыню, – пообещал он, – где ничего не растет и не движется, застанут солдаты Бонапарта. Они ничего не получат с русской земли.

Внешне не было заметно, чтобы картины разорения, трогали его. Александр ничего не чувствовал, потому что он не смел позволить себе этого. Невидящими глазами он смотрел на сцены разорения и нищеты, понимая, что его войска обрекали крестьян на голод и смерть. Царь с безразличием осознавал, что русские солдаты, подобно захватчикам, грабили и насиловали. Теперь для него ничто не имело значения. Если понадобится, он разрушит всю Россию, но не оставит в пользу французов ни зернышка, ни одной целой стены.

Барклай де Толли проводил многие часы, совещаясь с государем. Непреклонный человек, осторожный и практичный, он был глубоко уверен, что прусская стратегия приведет к несчастью.

– Если мы встретимся с Наполеоном до Дриссы, то все потеряно, – заявил он, когда они ехали вместе на лошадях.

Александр перекинул повод в одну руку и вытер потное лицо платком.

– Фуль абсолютно уверен в своем плане, – ответил он. Они ехали уже несколько часов, и большую часть времени де Толли пытался убедить его не слушать прусских генералов и рискнуть провести подготовленное сражение.

– Фуль – немец, ваше величество. Он уверен, что прав, и, Бог свидетель, когда немец думает, что он прав, более упрямого дурака не сыскать! Мы же имеем дело с Бонапартом, а не с Фридрихом Великим! Разве можно себе представить, чтобы он по нашему желанию атаковал Дриссу и позволил Багратиону окружить себя? Нет, ваше величество, говорю же вам, я не попался бы в подобную ловушку, а значит, и он не попадется. Он сметет Багратиона, вот что он сделает, а потом примется за нас. И какая тогда будет польза от плана Фуля? Ради Бога, ваше величество, оставьте этот план, пошлите за Багратионом и объедините ваши войска, пока еще не поздно.

– Багратион говорит то же самое, – ответил Александр. – И моя сестра убеждает меня в своих письмах слушаться его.

Нахмурившись, он обернулся к Барклаю, и тут главнокомандующий заметил, насколько усталым он выглядел. Лицо царя было изможденным и осунувшимся от постоянного недосыпания.

– Если Фуль ошибается, я отстраню его. Я отстраню любого – вас, Багратиона, Аракчеева, – но эту войну я выиграю. Мы осмотрим Дриссу, как только прибудем туда. К тому времени, возможно, появятся какие-нибудь новости о передвижениях Наполеона.

Прибыв в Дриссу, Александр отправился осматривать укрепления в сопровождении самого Фуля. Генерал, хмурый, с покрасневшим лицом, вышагивал в нескольких шагах позади царя. Он воспринимал этот осмотр как личное оскорбление. Многие годы ушли на то, чтобы выработать этот план, его теорию, которая вела к победе, а теперь эти несчастные русские пытались пересмотреть его. Он намеревался прямо спросить об этом у императора, но удобный случай не подворачивался. Александр показался ему неожиданно отчужденным и холодным, когда обходил весь бастион в полной тишине, которую никто не смел нарушить. Сохраняя молчание, он вернулся в свою штаб-квартиру, где нашел курьера, ждавшего его вместе с Аракчеевым.