Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 67 из 88

Глава 20

«Мэдди, я не хочу, чтобы ты уезжала».

Эти слова постоянно звучали у нее в ушах – звучали даже сейчас, когда она, быстро шагая по усыпанной снегом дорожке, направлялась к церкви, на воскресную утреннюю службу.

Прошел всего лишь час с тех пор, как Мадлен проснулась в постели Томаса, в его объятиях. Проснулась – и тотчас же вспомнила эти его слова. Она чувствовала, что ей не хочется уезжать, однако понимала: бурная ночь закончилась, и теперь такие мысли опасны.

Разумеется, она уедет. Рано или поздно ей придется уехать. Не может же она остаться в Англии, чтобы... Чтобы – что? Выйти за Томаса замуж? Нелепая мысль, хотя не такая уж неприятная. Тем не менее Мадлен удивилась: ведь прежде мысли о замужестве никогда не приходили ей в голову. Она привыкла думать, что не принадлежит к тем женщинам, которые стремятся выйти замуж. А Может, уехать с ним в Истли и стать его любовницей? В таком случае они могли бы вместе проводить расследования. Нет, смехотворная идея! В этой стране ее никогда не примут – ни в качестве жены Томаса, ни в качестве его любовницы. И вообще ее место – во Франции. Именно там требуются ее способности и огромный опыт. А здесь они могут понадобиться лишь на какое-то время, как, например, сейчас. И Томас должен был это знать. Как должен был знать и то, что их отношения, если таковые возникнут, будут непродолжительными. Да, им придется расстаться. Жаль только, что мысль об этом причиняет такую боль...

«А прошедшая ночь была просто потрясающая», – подумала Мадлен, радостно улыбаясь. Оставалось лишь надеяться, что местные дамы, с которыми она неминуемо встретится через несколько минут, не заметят, в каком приподнятом настроении она пребывает. Томас так страстно желал ее, был таким внимательным, нежным... и неутомимым. Да, он был неутомим, хотя ему почти сорок. Впрочем, ничего удивительного. Ведь он слишком долго обходился без женщины и наверняка решил наверстать упущенное. Она была этому безмерно рада. В конце концов, утомившись, они заснули в его постели. Когда же она проснулась, в голову ей пришла совершенно неожиданная мысль. И теперь следовало об этом хорошенько подумать...

Проснувшись, Мадлен сказала себе: «Господи, как же ты глупа». И действительно, она поступила крайне легкомысленно – не позволяла Томасу в моменты экстаза выходить из нее. Ведь он несколько раз пытался это сделать, но она всякий раз почему-то удерживала его. Почему? Мадлен не могла ответить на этот вопрос. Вероятно, ей хотелось, чтобы эта волшебная ночь запомнилась Томасу на всю жизнь, хотелось, чтобы он навсегда забыл о перенесенной боли и о своей ущербности. Ведь все эти годы он, конечно же, считал, что любая женщина, узнав про его изувеченные ноги, отвернется от него с презрением. Впрочем, Мадлен чувствовала, что дело не только в этом; ей казалось, что она руководствовалась и какими-то другими, более сложными чувствами. Но какими именно – она еще не понимала. И возможно, никогда не поймет.

Разумеется, Томас и так получил бы удовольствие, даже если бы вовремя вышел из нее. Но она упорно удерживала его, хотя прежде никогда себе такого не позволяла – ни с одним мужчиной. Она всегда боялась забеременеть, но прошедшей ночью для нее это почему-то не имело значения.





И вот сейчас, холодным январским утром, Мадлен поняла: пришло время взглянуть правде в глаза. А правда состояла в том, что она вполне могла забеременеть. При этой мысли по телу ее пробежала дрожь. К ее удивлению, это была не дрожь отвращения, а дрожь, вызванная необычным теплом во всем теле. Мадлен знала, что Томас любит ее, – теперь она уже нисколько в этом не сомневалась. И если у нее родится от него ребенок, то он будет любить его – в этом тоже не могло быть сомнений, пусть даже у нее, у Мадлен, небезупречное прошлое. И еще она точно знала: если у нее действительно появится ребенок, то Томас навсегда останется с ней и всегда будет любить ее. Мадлен прочитала это в его глазах в тот момент, когда он, не выходя из нее, содрогался в сладостных конвульсиях. Возможно, именно поэтому, и только поэтому она удерживала его.

Не исключено, что она все-таки не забеременела. Все равно было страшно. Мадлен казалось, что она на время лишилась рассудка: ведь всего лишь одна-единственная ночь, пусть и невероятно страстная, могла изменить всю ее жизнь.

Да, она на редкость глупа.

Мадлен в сердцах пнула носком ботинка пушистый снег, и в воздух взметнулась искристая белая пыль, тотчас же осевшая на собольем мехе, которым по подолу было оторочено ее пальто. Завернув наконец за угол, она увидела вдалеке дом священника, а за ним – небольшую церковь, в которой уже, наверное, собрались почти все обитатели Уинтер-Гарден.

Мадлен тщетно попыталась не думать о прошедшей ночи и о ребенке. Мысль о том, что она, возможно, беременна, не давала ей покоя. Что ж, если у нее родится ребенок, то ей придется нести за него ответственность. Именно эта мысль и заставила ее сегодня отправиться в церковь. Дело в том, что здесь Мадлен рассчитывала встретить Дездемону. Причем в таком месте эта особа не смогла бы ее проигнорировать, так как всем присутствующим подобное поведение показалось бы неприличным.

Мадлен не понимала, почему ей раньше не пришла в голову мысль подкараулить Дездемону после вечерней службы, она уже несколько недель хотела с ней поговорить. Может быть, потому, что дома у Дездемоны они могли бы поговорить в более непринужденной обстановке, не опасаясь, что их подслушают. Кроме того, Мадлен редко посещала эту маленькую английскую церковь. Но, поразмыслив сегодня утром, она поняла: у нее нет времени на то, чтобы идти к этой женщине домой – ей бы в очередной раз сообщили, что Дездемоне нездоровится или что она отдыхает. Разговаривать на улице, конечно, тоже не очень удобно, но у Мадлен не было выбора. Она лишь надеялась, что Дездемона придет в церковь и сможет на несколько минут улизнуть от матери.

Мадлен уселась в самом дальнем ряду и принялась без малейшего интереса слушать проповедь преподобного Беркли. Тот в первый же день знакомства дал ей понять, что считает ее очаровательной женщиной и весьма рад тому, что она останется в Уинтер-Гарден. Однако викарий не одобрял того, что Мадлен поселилась под одной крышей с неженатым мужчиной. Странно, что при этом он разрешил своей дочери навещать их. Наверное, посчитал, что дочери это не повредит.