Страница 2 из 3
— Ну, — начал он, — посреди ночи к нам с Орвиллом ворвались полицейские вместе с окружным прокурором, потому что оказалось, что дядя Хози убит. Болтали, болтали, а потом заявили, что, по их мнению, это сделал я. Ну вот, а когда мне надоело все это занудство, я согласился, ладно, говорю, я это сделал.
— Ты хочешь сказать, — уточнил я, — что у них есть против тебя улики?
Он усмехнулся.
— На суде выяснится, — заявил он. — Все, что вам нужно сделать, это вызвать на суд Орвилла в качестве свидетеля, а больше ни о чем не беспокойтесь. Я сам не собираюсь давать показания, так что перекрестному допросу они меня не подвергнут. Не волнуйтесь, Орвилл все сделает как надо.
Нехорошие подозрения закрались мне в душу, но я отбросил их в сторону.
— Послушай, Бен, — сказал я, — вы с Орвиллом читали какие-нибудь книги о законах или что-нибудь в этом роде?
— Заглядывали, — лениво признал он, — в них полно интересных вещей.
Больше я ничего не смог от него добиться. Еще меньше мне удалось узнать у Орвилла — я тогда сразу отправился в банк и попытался поговорить с ним о его показаниях.
Можете себе представить, в каком я был состоянии, когда наконец наступил день суда. Дело вызвало сильнейший переполох — в городе такого еще не случалось. Зал суда был набит до отказа, а я, находясь, можно сказать, в центре событий, понятия не имел, что же я вообще должен сделать для Бена. Сам он относился ко всему, я бы сказал, с поразительным хладнокровием. Лично мне худо делалось при виде самодовольной физиономии прокурора — ну в точности как кот, насладившийся канарейкой. И я не мог порицать его за это — в конце концов, совершено зверское убийство, полиция разобралась с ним моментально, и теперь он мог преспокойно почивать на лаврах, сидя с готовеньким дельцем в руках.
Обращаясь с речью к присяжным, он красочно обрисовал преступные деяния подсудимого. Мотив преступления ясен: Бену Сноу предстояло получить миллион долларов после смерти дяди. Способ совершения — вот он, на столе у секретаря, все могут его увидеть: это старый пистолет, оставшийся после смерти отца Бена Сноу вместе с остальным имуществом покойного много лет назад. Пистолет был обнаружен (причем доказано, что из него недавно произвели выстрел) прямо на кухне, где Бен и Орвилл пили кофе в тот момент, когда полиция ворвалась к ним. А признание, подписанное Беном в присутствии свидетелей, исключает всякую возможность сомнения в расследовании этого дела.
Что мне оставалось после этого? Только призвать на помощь слепую веру в невиновность Бена и делать то, что он от меня хотел. Орвилла Сноу вызвали в качестве первого моего свидетеля — и единственного, как я понимал, — и, по-прежнему не имея ни малейшего представления, о чем он, собственно, собирается говорить, я пригласил его пройти в ложу для свидетелей. Он принял присягу, затем сел на скамью, разгладил смявшуюся складку на брюках и посмотрел на меня с тем же безмятежным спокойствием, с каким вел себя Бен с самого начала этого ужасного дела.
Вы понимаете, я так мало знал обо всем случившемся, что даже не представлял себе, с чего начать. В конце концов я решил, что надо брать быка за рога, и обратился к нему с такими словами:
— Свидетель, не будете ли вы любезны рассказать суду присяжных, где вы находились в ту ночь, когда было совершено убийство?
— С удовольствием, — отвечал Орвилл. — В ту ночь я находился в доме дяди Хози с пистолетом в руке. И, если бы полиция спросила прежде меня, вместо того чтобы приставать к Бену, я бы все рассказал. Дело в том, что дядю убил я.
Господи, что тут началось! И еще говорят о каких-то сенсациях в зале суда. Поднялся невообразимый рев. И тут, посреди всего этого гвалта, я увидел, что Бен посылает мне нетерпеливые знаки рукой.
— Теперь, — зашептал он, — делайте что хотите, только не допустите, чтобы приостановили процесс. До присяжных должно дойти, понимаете?
Да, теперь я все понял. Подозрения постоянно крутились у меня в голове, но совесть не позволяла мне копаться в них. Теперь же все стало на свои места, и меня сразу же охватило острое отвращение к братьям. Но в то же время я не мог не испытывать по отношению к ним определенного восхищения, и вот оно-то и заставило меня разыграть все так, как этого хотел Бен. Прокурор, по-моему, был готов плюхнуться на колени, только бы я остановил суд, и вот, под его умоляющим взглядом, я встал, подошел к свидетельской ложе и попросил Орвилла продолжать свой рассказ, как если бы ничего сенсационного не произошло.
Рассказывал он со знанием дела. Начал с того, как впервые ощутил в себе страстное желание получить эти деньги и как оно, словно наркотик, постепенно проникало в кровь и дальше, во всех подробностях он описал все, в том числе и само убийство. Присяжные сидели как завороженные, а я, довершая впечатление, напомнил в своей заключительной речи, что, для того чтобы признать человека невиновным, требуется только одно: обоснованное сомнение в его вине.
— Таков закон нашего штата, — сказал я, — необходимо обоснованное сомнение. Именно это вы сейчас и ощущаете в свете признания Орвилла Сноу, заявившего, что он один совершил то преступление, в котором обвиняется его брат.
Полиция схватила Орвилла, как только были произнесены слова “Бен не виновен”, и в этот вечер я встретился с ним в той самой маленькой камере, в которой содержался Бен. У меня почти не оставалось сомнений в том, что я сейчас услышу.
— Мой свидетель — Бен, — заявил он. — Просто обеспечьте, чтобы меня не вызывали давать показания, а говорить будет он.
Тогда я попробовал вытянуть из него правду.
— Послушай, Орвилл, Хози убил один из вас. Тебе не кажется, что мне, как вашему адвокату, следовало бы знать, кто именно это сделал?
— Нет, не кажется, — с видимым удовольствием отозвался он.
— Не слишком ли ты доверяешь брату? — возразил я. — Бен на свободе, его оправдали. Что, если он не захочет давать показания в твою пользу, как это сделал ты, и просто заберет себе два миллиона долларов, а ты пойдешь на виселицу? Тебя это не беспокоит?
— Нет, — уверенно сказал Орвилл, — если бы нас это беспокоило, мы просто-напросто не пошли бы на все это.
— Ну хорошо, — в заключение сказал я, — делайте что хотите. Но скажи мне, Орвилл, ради любопытства, как вы решали, кто из вас прикончит старого Хози?
— Разыграли в карты, — равнодушно отвечал Орвилл, и больше мне уже нечего было сказать.
Если процесс Бена взбудоражил весь город, то на суд над Орвиллом люди собрались со всего округа, и теперь наступила очередь прокурора бледнеть при виде невероятного скопища народа в зале суда. В глубине души он уже знал, что должно произойти, и не в его власти было изменить ход событий. Более того, он чувствовал себя по-настоящему оскорбленным столь неприкрытым издевательством над законом, поруганием его веры в Правосудие. Бен и Орвилл обнаружили, так сказать, лазейку в законодательстве и теперь, на глазах у всей толпы, собираются проскользнуть в нее, и ничто не может их остановить. Суд присяжных не имеет права осудить человека, если существует обоснованное сомнение в его вине, и человек не может повторно быть судим за преступление, если суд присяжных ранее оправдал его. Невозможно было даже привлечь обоих к суду за преступный сговор с целью совершения убийства, потому что это меньшее по значимости обвинение и само по себе уже включается в обвинение в убийстве. Короче говоря, было от чего впасть в отчаяние.
Но тем не менее он держал себя в руках, пока Бен рассказывал присяжным свой вариант этой истории. Рассказ его был так же хорош, как и рассказ Орвилла на прошлом суде. Он так выразительно описал весь ход событий, что казалось, будто сам присутствуешь в комнате его дяди, видишь оружие, несущее смерть, и рухнувшего на пол старика. Присяжные слушали, затаив дыхание, совершенно ошеломленные, а прокурор, глядя на них, сгрыз себе ногти до мяса. Но вот он наконец взглянул на Бена и тут, не выдержав, дал себе волю.