Ночь Святого Распятия

Слишком теплая ночь еще больше расслабляла, и я едва держался на ногах, но сила воли взяла верх. Сначала я хотел поймать такси, но потом подумал, что пешая прогулка не причинит особого вреда. Мне настоятельно требовалось встряхнуться. До «Сесил-Ориента» я добирался целый час, если не больше, поскольку приходилось избегать слишком многолюдных улиц с их толчеей. Я быстро присоединился к последним насарено братства «Прендимиенто»[89], пересек Ла Пласа и вошел в гостиницу. Раздеться оказалось гораздо легче. Надев пижаму, я позвонил в комиссариат Фернандесу. Меня соединили с Лусеро — его шеф уже уехал. Узнав, что я у себя в номере, инспектор, как и врачи, обозвал меня сумасшедшим. Наконец, покончив с дружескими упреками, он все же решил осведомиться, чем вызван мой звонок.

— Меня интересует тело Хуана… Вы уже сделали вскрытие?

— Конечно, сеньор Моралес, и, прежде чем передать сестре, малость привели парня в порядок…

— Ну и каковы результаты экспертизы?

— Одна пуля, попав в спину, пробила сердце, а вторая угодила в затылок.

— И обе у вас?

— Да.

— Не могли бы вы мне их переслать?

По наступившему на том конце провода молчанию я понял, что мой собеседник удивлен.

— Прямо сейчас?

— Нет… скажем, завтра утром. Ладно?

— Ничего не имею против.

— Спасибо… А кстати, попытайтесь заодно раздобыть и те, что прикончили Эрнандеса.

Я повесил трубку, прежде чем Лусеро успел забросать меня новыми вопросами. Выключив свет, я почувствовал себя немного лучше, чем в больнице. Во всяком случае, не таким взвинченным. Меня успокаивала мысль, точнее, уверенность, что завтра я либо последую за Хуаном, либо смогу сказать Марии, что виновник гибели ее брата уже расплатился за свое преступление. В глубине души я так и остался испанцем, а потому твердо верил, что лишь кровь убийцы может успокоить душу жертвы.

Святой четверг

Войдя в мой номер, Алонсо уже с порога спросил, не спятил ли я окончательно. Я промолчал, прекрасно понимая, что, пока мой друг не выложит все, что накипело у него на душе, мне не удастся вставить ни слова — Алонсо и слушать не станет. Не сей раз он выдал все сразу: и о моем непонятном поведении по его приезде в Севилью, особенно с тех пор как к нам присоединился Арбетнот, и о моем непомерном тщеславии и желании во что бы то ни стало, невзирая на обещания, действовать в одиночку, и о недостатке искренности, возможно повлекшем за собой невосполнимые потери (однако имя Хуана он так и не решился произнести), наконец, о вопиющей неосторожности: вместо того, чтобы лежать в постели и лечить рану, меня, видите ли, снова потянуло на подвиги. Наконец, совершенно запыхавшись, Алонсо умолк, удивленный, что я и не думаю спорить.

— Пепе… ты по-прежнему собираешься лететь завтра вечером?

— Не знаю.

И Алонсо распалился с новой силой, особенно напирая на профессиональную ответственность перед Клифом Андерсоном и чисто дружескую — перед Рут. Кто дал мне право не слушать никаких советов? Да за кого, в конце концов, я себя держу? Понимая, что досада Алонсо вызвана исключительно его привязанностью ко мне, я и не думал переживать… Воспользовавшись паузой, когда он переводил дух, я небрежно заметил:

— А вообще-то, возможно, я и улечу завтра вечером…

— Ах, все-таки — да…

— Разумеется, если к тому времени буду еще жив.

— А что это значит?

— Просто прежде чем сесть в самолет, я собираюсь встретиться с Лажолетом и не исключено, что к тому времени, когда лайнер поднимется в воздух и направится в сторону Лиссабона, я уже успею перебраться в мир иной.

Алонсо пришлось сесть. Не знаю отчего — то ли от моего непоколебимого спокойствия, то ли от последнего сообщения у парня просто подкосились ноги.

— Как это понимать, Пепе? Ты бредишь?..

— Взгляни…

Я показал Алонсо пулю, извлеченную хирургом из моего плеча. Он взял ее и внимательно осмотрел.

— Ну и что?

— По-твоему, стреляли из «смит-и-вессона»?

— По правде говоря…

— Могу заверить тебя, что эта штуковина вылетела вовсе не из «смит-и-вессона»… Меж тем мертвый Эрнандес сжимал в руке именно это оружие… Вывод ясен?

— Ты хочешь сказать, что Лажолет был там?

— У тебя в руках его визитная карточка.

Алонсо немного помолчал.

— И что ты намерен делать? — спросил он потом.

— Как я тебе уже сказал, встретиться с Лажолетом.

— Но, черт побери! Ты ведь понятия не имеешь ни кто он, ни где?

— Не имеет значения. Лажолет сам меня найдет.

— Зачем?

— Из-за этой истории с пулями — она ведь неизбежно приведет нас к нему: и меня, и испанскую полицию.

— Но откуда Лажолет узнает о твоем открытии?

— А я вовсе не собираюсь делать из этого тайну, даже наоборот… Для начала схожу в комиссариат, кстати, я уже говорил с тамошними ребятами по телефону, а поскольку с самого приезда в Севилью каждый мой шаг старательно передают нашему врагу…

— Пепе… Ты думаешь, Лусеро…

— Как знать…

— И Фернандес — тоже?..

— Нет… только не Фернандес…

— Ладно… в таком случае, жду твоих приказаний, большой босс!

— Приказаний! Как мы уже договорились, ты составишь компанию Марии, а уж я сам решу свои проблемы.

— В чем дело, а, Пепе?.. Ты больше не хочешь работать со мной в одной упряжке?

— Конечно, хочу, балбес! Но есть еще Рут…

— А какое ей до этого дело?

— Ты нужен Рут и «сеньору» Хосе — тоже… А я совершенно одинок!.. И у меня нет никакого права заставлять тебя рисковать, особенно если я нарываюсь на неприятности добровольно…

Алонсо опять пришел в ярость.

— Либо я работаю, либо — нет! И прошу тебя, оставь Рут в покое, это не ее заботы. И вообще, мне осточертело взирать, как ты корчишь из себя героя!

— У меня всего один шанс из десяти остаться в живых.

— Тем более я обязан пойти с тобой!

— Нет.

Алонсо помолчал и некоторое время пристально смотрел на меня.

— Пепе… — наконец мягко заметил он. — Поклянись мне, что ты не задумал покончить счеты с жизнью из-за… Хуана и Марии?

— Клянусь, что в первую очередь меня занимает поручение Клифа, но готов признаться, что, коли мне суждено проиграть партию, я не стану испытывать особых сожалений…

— В таком случае я не отойду от тебя ни на шаг!

— Но ты же обещал помочь Марии, верно?

— Тем хуже!

Я понял, что от Алонсо так просто не отделаешься. Пришлось схитрить. Противно, конечно, обманывать друга, но я не мог не думать о Рут и о своем крестнике. Ради них обоих я и принялся сочинять. Сделав вид, будто Алонсо довел меня до ручки, я вдруг уступил:

— Ладно, твоя взяла… Сегодня вечером вы с Чарли составите мне компанию… Предупреди его… В конце концов, для нас главное — прикончить Лажолета, а втроем у нас куда больше шансов справиться с этим делом… Днем я полежу в постели… Зайдите сюда в восемь вечера, и мы вместе решим, каким образом лучше поступить…

Я немного сомневался, что мне удалось провести Алонсо. Во всяком случае, складывалось впечатление, что он почуял какую-то хитрость.

— Ты готов дать мне слово? А, Пепе? — недоверчиво спросил мой коллега.

— Да.

Но и это его не убедило.

— Почему ты так быстро передумал?

— Во-первых, из-за Марии… Я не хочу, чтобы в такой момент она оставалась одна… А потом, все это я тебе наговорил скорее для очистки совести… У меня нет никакого желания сообщать Рут, что она стала вдовой… Но, уж коли ты так настаиваешь, могу честно признаться: знать, что ты рядом, для меня будет большим облегчением.

В эту минуту я, честно говоря, сам у себя вызывал глубокое омерзение, но зато настолько вошел в роль, что последние сомнения Алонсо исчезли.

— Так ты и вправду вообразил, идиот несчастный, будто я позволю тебе в одиночку сражаться с Лажолетом, да еще с больной рукой? Даже если допустить, что тебе и в самом деле удастся столкнуться с ним нос к носу…

89

Затворников.